Эльфийский талисман, повесть о двух городах (СИ) - Владимиров Николай

Среди оград и навесов обнаружился даже театр — только не настоящий, а кукольный. Москвичи почти ничего не поняли из-за скудости словарного запаса — зато зрители реагировали бурно, рукоплесканиями, возгласами, а иногда и свистом. Публику дважды обошла девушка с мешком, в который кидали не деньги, а краюхи хлеба. Юра сразу же вспомнил, что ярмарка в Басине тоже была меновой — кур меняли на одежду, меры зерна на ткани. Ни матушка Ругу, ни её соседки, когда их спрашивали о деньгах, показывая монетки с двуглавым орлом, не понимали вопроса.

— Видишь? — показал на девушку Юра.

— Юр, ты лучше по сторонам смотри, — осадила его Надя. — Утащат наши сокровища, что делать будем?..

Росава, словно Строгинский затон на Москва-реке, разлилась здесь на добрых два километра. У причала-насыпи, огороженного вбитыми в дно сваями, покачивались на мелкой волне два кораблика, похожие на крытые палубами лодки с мачтами. Рядом отшвартовалась огромная двухпалубная барка с маленькой носовой и длинной — в половину палубы, кормовой надстройкой. Из прикрытых парусиной люков в борту торчали лопасти втянутых вёсел, вдоль кормовой надстройки тянулась узкая галерея, к мачте крепилась косая рея со свёрнутым парусом. Тем не менее, широкий тупой нос, приземистость и угловатые обводы недвусмысленно свидетельствовали — судно не морское, а речное. На корме лениво шевелил лопастями флюгер-ветряк, на палубу вели наклонные сходни.

Перед сходнями, около сложенных штабелем мешков волновалась толпа. Юра подумал, что местный люд тоже заинтересовался огромным судном — и лишь прислушавшись, начал выхватывать отдельные слова: «…сорвался… молодой совсем… ему бы жить, да жить… калека… как теперь домой вернётся…». И тут из толпы послышался отчаянный, полный боли крик.

— Бежим! Скорее! — крикнула Надя.

— Куда? Зачем? — не понял Юра.

Но девушка уже ввинчивалась в толпу.

— Рута-а! — кричала она. — Рута-му, али-та! Сэ мерису, мерису… Компари-му?

«Дорогу! — на ходу разбирал торопившийся следом Юра. — Позвольте пройти. Я — лекарка, лекарка… Понимаете меня?».

Её поняли. Слово «мерису» имело здесь чуть ли не магическое значение, потому что толпа моментально расступилась, а кое-кто даже кланялся. На земле возле сходен лежал босой, мокрый как мышь, голый по пояс парень с вьющимися волосами и короткой бородкой. Правая рука изогнулась под неестественным углом. Рядом лежали рваные мокрые тряпки.

— О, господи! — воскликнула по-русски Надя, опускаясь на корточки. — У человека открытый перелом, а они прямо на нём одежду резали…

— Аптечку? — спросил подбежавший Юра.

— Да, кетаролак, но потом, — согласилась Надя. — Сначала шину…

На сходнях, в окружении дюжих молодцов стоял строгий господин в синем долгополом кафтане и круглой шляпе со сверкающей металлической пряжкой. Господин что-то спросил — Надя бросила в ответ несколько коротких фраз. Юре показалось, что она приказывает. Каково же было его удивление, когда строгий господин повторил Надины слова одному и своих людей. Бросившись к надстройке, тот вскоре вернулся с полосками чистой ткани и свёртком сухой кожи.

К тому времени, когда на пристани появилась опрятная старушка с тяжёлой сумкой и девочкой-ученицей, повеселевшего парня с рукой на косынке и мешочком с песком под мышкой уже вели вверх по сходням. Надя и в самом деле вколола ему кетаролак — при виде шприца добрая половина присутствующих взялась за ножи. Зато теперь расходившийся парень шутил, смеялся и нагло требовал чарочку. Подойдя, давешний строгий господин приподнял край шляпы и вежливо поклонился.

— Сэ Нирма Сатихи Эсванар, метли, — представился он. — Рема-са ису вирану. Дира-ву васиме, тихиру. Вера мет ранта-бо, оит вера-са.

«Я — Нирма Сатихи Эсванар, купец, — понял Юра. — Хозяин этого судна. Хочу поблагодарить вас, госпожа! Матросская жизнь стоит дёшево, но это жизнь…».

— Сэ фарки и суниру, — Надя решила сразу взять быка за рога. — Ала-но и капиль ои сэ тари…

«Мы брат с сестрой, — перевёл Юра. — Идём в столицу этой земли…».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В толпе на пристани пронеслись негромкие шепотки. Не скрывая раздражения, господин Эсванар разразился пространной речью, которую Юра понимал с пятого на десятое — столько в ней было незнакомых слов. Кажется, Надя тоже запуталась — несколько раз она ответила «раэ» и «ни» («да» и «нет»), несколько невпопад. Заметивший это господин Эсванар показал на ветряк, с одной из опор которого свисало белое полотнище, наискось перечёркнутое широкой синей полосой. На мачтах корабликов развевались знакомые, разделённые на квадратики жёлто-белые вымпелы.

— Капиль ои сэ тари, — настаивала Надя. — О, господи!..

— Капиль ои сэ тари-са? — переспросил господин Эсванар. — Капиль ои сэ рами-ни? Капиль ои сэ лени-ни? Сэ интари-са. Капиль ои сэ тари Крохана-са! Ала-ма и Крохана. Вирану-ма вирану-во сэ…

«Столица этой «земли», не так ли? — продолжал про себя переводить Юра. — Не столица «владения»? Не столица «территории»? Интересно. Столица этой «земли» — Крохана! Иду в Крохану. Мой корабль — ваш корабль…».

— Сак фари осо шотана-ори амати-са! — отчётливо сказали в толпе.

«Каждая птица поёт о своей ветке», — снова перевёл Юра.

Помещение, отведённое москвичам на нижней палубе, оказалось запущенным и грязным. Размерами оно не превышало железнодорожное купе, напомнив Юре кладовку в сенях рублёного дедова дома, куда им так и не довелось доехать. Из мебели имелся деревянный рундук с не запирающейся крышкой, способный послужить в качестве постели. Хлипкая дверь запиралась изнутри на засов, на правый борт выходило зарешеченное окошко с поднимающейся ставней.

Снаружи плескала мелкая волна с барашками грязной пены, и медленно уходил назад низкий, топкий, поросший тростником противоположный берег. С криками носились серые желтоклювые чайки, из воды выглядывали гребнистые крокодильи спины. Короткие вёсла с широкими лопастями ритмично двигались, ударяя о мутную воду. Над головой поскрипывали мачты и хлопали паруса, слышались голоса и ругань, плачь детей и женский смех, мычание коров и блеяние овец, звук шагов, когда кто-то поднимался или спускался по трапам. Имевшие отдельную каюту москвичи считались счастливчиками — большинство пассажиров устраивалось на ночлег прямо на палубе, под открытым небом.

— Даже не верится, что получилось, — призналась Надя, закрывая окно.

Сразу же сделалось темнее и тише. Включив электрический фонарик, Юра повесил его под потолком на железный крюк. Расстелив на рундуке кусок домотканой материи, Надя выложила полкраюхи хлеба и горшок с разогретой на камбузе кашей. Здесь же оказались два сваренных вкрутую яйца и блестящий металлический термос. От себя Юра добавил туристический нож и две здешние, вырезанные из дерева ложки.

— Студенческая трапеза, — улыбнулась девушка. — Говорила мама: учись, дочка, доктором станешь! С кабинетом, с машиной, с хорошей зарплатой, с положением в обществе — а не побродяжкой на другой планете. Кстати, Юр! Тебе не кажется, что мы того дядечку, судовладельца, чем-то обидели?

— Сам… э-э… не пойму, — согласился молодой человек. — Он к тебе поначалу, вроде бы, хорошо отнёсся. В благодарностях рассыпался. А потом вдруг как взъелся…

— Всё здесь по-другому, — высокий лоб девушки прорезала морщинка. — Сословия, титулы!.. «Приниженные», «достойные», «возвышенные»… Даже не знаешь, к кому как обратиться и что сказать, чтоб не влипнуть в историю. Впрочем, главное — мы на борту, и больше не придётся пылить по дорогам, с риском нарваться на каких-нибудь конных дураков. А ещё, знаешь… Хорошо, что ты здесь. Честно признаться, одна я просто боюсь…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Приободрившийся Юра посмотрел на прислонённый к стене туристический топорик — и тут же погрустнел, вспомнив об Анечке.

— Кстати, Надь! — спросил он. — Куда мы едем?

— В Крохану, в столицу, — объяснила девушка. — Как нам этот дядечка, господин Эсванар сказал: «столица этой земли — Крохана!».

— Просто мне кажется… — задумался Юра. — Господин Наари, новый управляющий… он как-то называл, только говорил… э-э… совсем другое слово. Не то «тоска», не то «осока»…