Свет всему свету - Иван Сотников

— Как, с коммунистами?

— И с ними!

— Выпустить их из тюрем?

— Не сейчас еще, а пока установить связь с их подпольем. Другого выхода нет. Главенствовать будет двор, дворцовые круги. Затем Маниу и Братиану. Их партии не страшны. Коммунисты останутся в меньшинстве. Легко будет их оттереть и решить все по-своему, как выгодно трону.

Михай взглянул на мать. Ее лицо выражало согласие. Пожалуй, выход. Дело рискованное и все же неизбежное. Главное, тайна! Немцев придется нейтрализовать. Антонеску изолировать, лишить власти. Заново создать надежную политическую силу и победить. Победить, чтобы сохранить трон!

глава вторая

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Нет, не ласкова под ногами родная земля. Не радушна. Иону Банушу не терпелось взглянуть на ее деревни, на чистые окна их домов, услышать теплое слово привета от детей и женщин. А кругом непроглядная белая муть, и приходится шагать чуть не по пояс в снегу. Обессиленные кони едва тащат скрипучие каруцы, неуклюжие безоткатные пушки. Еле плетутся изнуренные солдаты.

Командир батальона Чиокан обморозил щеки. Вконец измотались и ротные. Капитан Кугра сегодня чуть не угодил в плен, и все зло срывает на солдатах. Локотинент[12] Щербан ко всему равнодушен. Лишь сублокотинент[13] Ионеску, подбадривая подчиненных, еще сохранил твердый голос.

Вот как обернулась эта воина. А Кугра все распинался о «великой Румынии». Что он думает теперь? Щербан — тот ни «за», ни «против». А майор Чиокан не хотел бы мешать им обоим.

Как бы они удивились все, если б знали, что Бануш не против русских — пусть придут! Может, будет наконец другая жизнь. Та, что была и есть, ничего не дала Банушу. За что ему любить ее? За то, что бездомный Алекса нищенствовал на улицах Букурешти? Или за беговых коней отца Кугры? За резиновую дубинку в застенках сигуранцы? Или за удобства королевских тюрем, из которых годами не выпускали отца Бануша?

Позади гул недалекого боя и во все небо багровое пламя. Не доверяя румынам, немцы сами прикрывают отход. Жгут деревни. Выходит, у румын нет сил справиться с ними. Потому и пусть идут русские.

Увязая в снегу, Бануш вспоминал свою жизнь.

Горьким было его детство. Нищая Гривица вечно бурлила стачками и забастовками. Отец давно понял, в одиночку ничего не добьешься, и стал коммунистом. После долгих мытарств он получил наконец квалификацию и все же подолгу оставался без работы. Все упования возлагал на сына и ничего не жалел на его образование. Впрочем, без помощи дяди отец ничего не достиг бы. А когда Ион закончил техническое училище, отца и дядю засадили в тюрьму. Он готов был взяться за любое дело — мостить улицы, красить заборы, вывозить нечистоты, а работы не было. Лишь изредка случались дни удач. Как-то привелось грузить машины с хлебом. При расчете грузчики получали по небольшой буханке. Он совсем было собрался домой, как к нему подошел рослый подросток и попросил есть. Ион лишь крепче прижал к груди свою буханку. У него мать, сестренка. Сколько дней они без хлеба! Но Алекса молча глядел ему в глаза и не уходил. Бануш не устоял. Вынул нож и отрезал ему краюшку хлеба. Потом поплелся домой. Алекса шел рядом. У него ни работы, ни родных, ни близких. Много позже, в войну, судьба снова свела их вместе, и Алекса теперь денщиком у Кугры.

Растревоженная память перебирала минувшее.

Домой он тащился мимо шикарных магазинов. Их витрины переливались всеми цветами парчи и шелка. Разодетые восковые куклы обворожительными улыбками зазывали прохожих. Ателье мод обещали самое изысканное платье. Фотоателье ослепляли пикантными снимками обнаженных красоток. И Ион все еще помнит, как растерялся. Неужели, думалось, в этом городе у него не будет места? Нет, он пробьется. Почему б ему не быть знаменитее Эдисона и богаче Форда?

Сейчас он только улыбнулся своим тогдашним мыслям.

За стеклами витрин ювелирного магазина лучились драгоценные камни — белые, синие, пурпурные. Ион присмотрелся к ценам. Тысячи лей! Его внимание особенно привлек, ярко-зеленый изумруд — крошечный камушек в золотой оправе. Его цена обозначена единицей с нулями. Бог мой, сколько их, этих нулей! Его отец за всю жизнь не истратит столько.

Нет, он и тогда хотел другого, хотел людям добра, достатка. Думалось о жизни, заманчивой и прекрасной, как эти удивительные камни за стеклами витрин, и недоступной, как их неслыханные цены.

У магазина галантерейных изделий Ион увидел свое отражение в зеркале. Боже, какой он помятый и потертый! Не узнать лица. Злое, осунувшееся. Он долго разглядывал его с удивлением. Глаза беспокойны и лихорадочны. Губы... Что он жует? Господи, буханка! Ион вздрогнул и, затравленно озираясь, даже присел от испуга. Руки его уже пусты...

Дома был гость. Он сидел у стены на лавке и дружески разглядывал Иона. Сестренка, забившись в угол, грызла сухарь. Мать суетилась у стола, на котором был хлеб, мясо, мука.

— Это Станчиу Кымпяну, сынок, от отца пришел, — сказала она.

— Вы его видели? — сразу забыв про все, рванулся к нему Ион.

Кымпяну встал, обнял юношу:

— Вижу, и в тебе есть отцовская хватка.

Сели за стол, разговорились.

Да, он видел отца. Их держали в одной камере. Отец здоров, не падает духом и скоро возвратится домой. Знает, трудно тут. Это помощь подпольного комитета, кивнул Кымпяну на стол с продуктами.

Мать приготовила мамалыгу, и весь вечер Кымпяну рассказывал о тюрьме, о мужестве и бесстрашии людей, посвятивших себя борьбе за лучшую жизнь для всех.

— На улицах тысячи безработных, — сказал Ион, — и они бедствуют.

— Хочешь им счастья — учись у русских. Стоит задуматься, критически посмотреть вокруг, и ты станешь сильнее, будешь видеть за всех. А кулак в кармане никому не страшен.

За окном послышались звуки заводской сирены.

— Слышишь, гудок! — встал Кымпяну. — Утром и вечером он гонит на работу тысячи голодных. И все равно они не бывают сытыми.

— Зато у богатых всего вдосталь, — сетовал Ион. — За них горой жандармы. У них сила.

— Пусть у них пули и тюрьмы, у нас правда, и мы сильнее.

Шаг за шагом Кымпяну наставлял тогда Бануша, и в ту ночь дело отца стало ближе и дороже. Иону предстоял призыв в армию. Кымпяну обещал устроить его на курсы военных переводчиков. Нужно хорошо знать русских. Отец немало рассказывал о них. Кымпяну знал больше. Он сам был там в дни великой революции. Многое видел своими глазами. Оттого и сильнее верилось, будет другая жизнь!

Так мечталось тогда...

Банушу давно осточертела война. Он прошел ее от Карпат до Кавказа и обратно до Карпат. На армейских курсах изучил русский язык, стал переводчиком. Служил в штабе дивизии, но, заподозренный в неблагонадежности, был отчислен в строй. Попав к Чиокану, остался при нем чем-то вроде вестового и переводчика.

Коммунистом Ион стал еще до армии. Тогда у него не было ни опыта, ни серьезных знаний. А здесь он вовсе один и ни с кем из коммунистов не связан. С ним лишь Алекса, денщик Кугры. Их снова свела и сдружила война. Но где Кымпяну? У кого найти помощь и поддержку?

Приземистый домик Василе Савулеску прилепился к проселку на самом краю деревни. Как и все односельчане, Василе подолгу торчал на узком крыльце, с опаской вглядываюсь в белую тьму. Все ближе и ближе гремели орудия, а ночами края неба полыхали багровым пламенем. Поздно вечером прошли румынские части. За Молдову уходят, в горы. Он без конца расспрашивал солдат, пытался понять, что же происходит. Одни пугают — русские сожгут, убьют. Другие успокаивают. Говорят, не бойся. А как не бояться, если сын его погиб в Одессе. Разве русские простят?

«Что такое? — прислушался Василе. — Барабан?» Оказалось, всех сзывают в усадьбу — прибыл молодой боярин. Василе нехотя поплелся послушать наследника.

Цараны[14] скучились в просторном холле боярского особняка. Здесь голо и пусто. Управляющий давно уехал и все ценное увез с собою. Примарь[15] на цыпочках метался от стола к двери и от двери к столу. Наконец вошел молодой хозяин — капитан Кугра с немецким офицером. Люди низко поклонились вошедшим, затем еще раз и еще...

— Цараны! — хрипло выкрикнул Кугра. — Тяжкие дни пришли. Мы отступаем в Карпаты. Но мы вернемся. Так сказал режеле Михай. Наши друзья немцы не оставят нас. Я требую от вас порядка, верности. Поклянитесь ни в чем не помогать русским, беречь все боярское.

Цараны молчали, уставившись в пол.

— Поклянитесь! — повторил он, обращаясь ко всем сразу.

Цараны все молчали.

— На колени, быдло! — рассвирепел Кугра. — Повторяй за мной! Клянемся...

— Клянемся... — глухо донеслось с полу.

— Ничем не помогать русским!.. — повысил Кугра голос.

— Ничем не помогать русским...

— Мы будем близко, — пригрозил Кугра. — Кто посмеет ослушаться, сгною в сигуранце. Я все сказал, идите! — и брезгливо протянул руку.