Вне зоны доступа - Вита Витренко

Это было очень забавно. Я представил, как нарядная Лиля с высоким темноволосым мужчиной в модной рубашке везут, обнявшись, детскую коляску. Зрители аплодируют и умиленно вздыхают, а я, небритый, в помятых джинсах, зато довольный и свободный, легкой походкой выхожу из зала.

— Точка, — произнес я вслух.

— А теперь выбери что-то другое. Хочешь погрузиться в детство? Обычно такие воспоминания восстанавливают.

Мне было безразлично:

— Давай!

— Ты сам найдешь, о чем рассказывать, или наугад?

— Лучше наугад.

Марта подала мне толстую книжицу небольшого размера, оформленную в виде словаря. Она велела открыть любую страницу и прочесть первое слово, которое попадется на глаза. Мне попалась «собака»: она грустно глядела из левого угла. Глядела, потому что возле слов были крошечные изображения — будто дети рисовали. Я тотчас услышал собачий лай, а на экране появились псы разных пород и калибров — вероятно, какая-то запись с собачьей выставки.

— У тебя в детстве была собака? — спросила Марта.

— Конечно, нет. Родители не разрешали. Но я приезжал к бабушке, и там жил смешной пес Рыжик. Самое прикольное, что он не был рыжим. Он был серо-желтым. Ласковый такой. Как кот, терся о ногу, честно. Я его втихаря от бабушки котлетами кормил. Хороший песик, — я запнулся, не зная, что еще рассказать о Рыжике.

— А ты боялся собак?

— Бездомных — да. Я вообще был довольно трусливым мальчиком и многого боялся. Пауков, крыс, змей, милиционеров, хулиганов. Боялся, что мама отдаст меня в детдом. Но Рыжика я любил. Потом его задавила машина, и я плакал, хотя мне уже лет девять было. Грустные у меня воспоминания, да?

— Ничего, — подбодрила Марта. — Просто сегодня ты сам грустный, вот и вспоминаешь так. Ищи следующее слово.

— «Лес», — прочел я и стал думать.

И вспомнил! Вспомнил то, что я, похоже, никому не рассказывал. И мне страшно захотелось поделиться этим с Мартой.

— Мне было лет 12. И вот мы с родителями летом поехали к папиным друзьям в палаточный лагерь. До этого я никогда не жил в палатках, никогда! Я ездил на лето к бабушке, иногда в пионерлагерь. У моих даже палатки не было, они брали у кого-то. Но это неважно. Мы стояли там всего неделю. Однако по значимости для меня эта неделя была как год.

На экране шумел лес. Я смотрел на него и вспоминал. Вспоминал то, что, казалось, забыл навсегда.

— Там было несколько семей. Взрослые с детьми. И детей оказалось очень много. В каждой семье — два или три ребенка, а я рос один. Мы приехали на автобусе, с кучей шмоток, потом еще долго шли через лес по жаре… Я устал, хотел есть, был страшно этим всем недоволен. Когда мы наконец добрались до места, я думал, что расстелю себе каремат и лягу в тени отдохнуть. А там как раз приехала машина с дровами — взрослые ездили за распалкой. И все дети носили эти дрова к кострищу. Даже мелкие карапузы хватали по ветке и тянули за собой. Я стоял и смотрел. И вот один мужчина в бандане подошел ко мне и сказал: «Привет, боец! А ты чего стоишь? Смотри, даже малыши работают. Вперед!»

Ко мне так бесцеремонно никто не обращался. Мать всегда жалела меня, а отец… Отцу было безразлично, лишь бы я не мешал. Мне стало неловко, и в то же время я страшно разозлился на этого дядьку. Его звали Валерой. «Я устал», — сказал я ему, но сам все-таки пошел носить дрова. Дети смеялись, шутили, что-то рассказывали друг другу. Я думал, они будут меня игнорировать. Но они как-то легко приняли меня в свой круг. И в конце я уже не чувствовал усталости, перестал злиться на этого дядю Валеру, а потом с большой охотой наворачивал уху — никогда такого аппетита не было!

Я захлебывался воспоминаниями. Еще не зная, о чем расскажу в следующую минуту, я чувствовал, что именно в этом времени кроется что-то чрезвычайно важное для меня. Что-то, что я давно ищу и не нахожу. И я понимал, что вот-вот доберусь до разгадки.

Марта слушала очень внимательно и не перебивала. Лес так и шумел на экране.

— Слушай, — не выдержал я. — А зачем тут этот телевизор? Я, честно, поначалу думал, что к моей голове подсоединят какие-то электроды, и все, что я буду вспоминать, отобразится здесь. А так… Детский сад какой-то.

— Лет через пятьдесят, может, будут и электроды. А пока… Считай, что у него декоративная функция. Настраивает на размышления. Мешает — выключу. Не отвлекайся. Рассказывай.

Ее голос звучал чересчур серьезно.

— Ладно, — не возражал я. — Эти дети, которые отдыхали в палатках, были другими. Не похожими на меня и моих друзей. Они не хвастали, не ныли, просто играли или делали то, что просили взрослые. На них никто не кричал — с ними общались на равных. Даже с маленькими. И им поручали взрослые дела! Мальчик на год меня старше сам разводил костер, девчонки помогали женщинам готовить еду — чистили картошку, лук, терли морковь. Каждый мыл за собой тарелку и ложку. Я по привычке бросал посуду и убегал играть, а меня возвращали… Мне казалось, что эти дети лучше, чем я. Не знаю, почему. Иногда я не выдерживал их «хорошести» и прятался в палатку. Сидел там в одиночестве, злой на всех. Мне хотелось, чтобы меня искали, но никто не обращал внимания на то, что меня нет. Потом я остывал и сам выходил к костру. Похоже, моим родителям там тоже было не слишком уютно, но они старались изо всех сил — держали марку, как говорила мама.

Я и сам не знаю, что там произошло такого важного. Вроде бы ничего. Но меня перевернуло. Я чувствовал интуитивно, что это и есть настоящая жизнь. Мы плавали на лодке, рыбачили, играли в футбол, собирали грибы и ежевику. Еще там было много девчонок. Я не привык общаться с девочками так близко. Думал, все они — ябеды и плаксы. А тут даже влюбился в одну. Ее звали Таней, ей тоже было 12. У нее были длинные светлые волосы, и каждое утро она заплетала их по-разному. Еще она носила деревянные браслеты и бусы — мне очень нравилось. А когда улыбалась, на щеках проступали милые ямочки. Эта Таня чудесно плавала, и однажды она даже почти спасла меня. Я-то плавал не очень, где мне было учиться, а вот она — как рыба. Как-то мы играли в водный волейбол, и я не рассчитал силы — погнался за мячом. А там сильное течение, меня понесло. Таня стояла ближе всего ко мне — она сразу бросилась на помощь. Я испугался не на шутку, но мне было безумно приятно, что она меня спасала. Хотя в моих мечтах все было, конечно, наоборот — я выносил бесчувственную Таню на берег и делал ей искусственное дыхание…

Я негромко засмеялся. Перенесся мыслями в то время и увидел себя со стороны: смешного, весьма неуклюжего и неспортивного мальчика, избалованного мамой, недолюбленного отцом, болезненно гордого и одинокого. У меня так и не появилось ни брата, ни сестры… Хуже того, когда я поступил в институт, мои родители развелись. Прожив 20 лет вместе, они так и не стали близкими людьми… Я рассказывал это Марте и пытался нащупать, что скрывалось в давних воспоминаниях — то самое важное, что не давало мне покоя.

— Знаешь, — сказал я наконец. — Мне кажется, все дело в семье. У меня не было семьи. Только ее видимость. Декорация. Мать и отец ничего не делали вместе. Они жили разными жизнями, каждый вращался по своей орбите. Мама работала в школе, очень меня любила, но никогда не понимала. Кудахтала надо мной, как квочка. Я так и не стал для нее самостоятельной личностью. Отец, автомеханик, ничем не интересовался, кроме своих железок и футбола. До сих пор не понимаю, любил ли он когда-то маму. Нет, они хорошие люди, но у них не склеилось. Они жили бок о бок — как соседи. И все детство я от этого подспудно страдал.

А там, в палатках, я увидел настоящие семьи. Дружные, как у Тани — у нее ведь еще были брат и сестра. Запомнил почему-то, что ее папа называл маму «любимая». Так и обращался к ней при всех. Любимая — от слова любовь. В моей семье не было любви. Вот в этом дело.

Может, от этого все мои неудачи с женщинами, подумал я. Лиля не поставила на меня. Она не увидела во мне мужчину, способного создать семью. Чего-то во мне не хватало. Возможно, твердости? Я озвучил свои предположения Марте.

— Как психолог я бы сказала, что ты прав, — подумав несколько секунд, ответила она. — Перед тобой была ложная модель семьи. Она не работала. И ты подсознательно не веришь в семью. Ты боишься ее заводить, потому что не хочешь, чтоб у тебя было так, как у матери с отцом. А женщины это чувствуют. Но… — Марта запнулась. — Как женщина я тебе скажу, что у личностей из счастливых семей тоже бывают с этим серьезные проблемы. Несмотря на их психологическое образование. Даже если их отцы называют матерей «любимыми». Глянь на экран.

Я поднял глаза и чуть не закашлялся. Во всю 125-дюймовую панель на меня смотрела Таня. Она выглядела старше, чем я ее запомнил. В нарядном розовом платье. С распущенными волосами, в которых краснела роза. Шею украшала нитка жемчуга. Это было похоже на чудо. Как будто кто-то залез в мою голову и вытащил пазл из моих фантазий…