Записки актера и партизана - Николай Сченснович

Открылись базары-толкучки, на которых можно купить или обменять многое - от продуктов питания до одежды и обуви. Появились спекулянты, стремившиеся нажиться на чужом горе. Они скупали, перепродавали, подделывали, лишь бы заработать.

По базару ходили и немцы, продававшие сигареты цвета соломы, от которых драло в горле, сахарин, мыло, не дававшее пены. Продавали солдаты и коньяк, какие-то вина. Но все это было не настоящее, а подделка из подкрашенного эрзац-спирта.

Были здесь и те, кто продавал последнее, чтобы не умереть от голода. Эти испуганно оглядывались, шарахались от каждого незнакомого человека. Их товар - поношенная одежда, белье, салфетки, посуда.

Чувствовалась во всем настороженность, нервозность. Все будто ждали чего-то. Чего-то боялись.

Вдруг тревога! Люди шарахаются, бегут... Кто-то с бледным лицом старается затеряться в толпе.

Оглядываюсь. Эсэсовцы с полицейскими производят облаву. Ищут подозрительных и тех, кто не работает. Тут нельзя попасться даже с одной листовкой. Выбросить тоже трудно - могут заметить. Арестуют и отведут в тюрьму, а оттуда выход только на кладбище.

Рядом с рынками, производившими впечатление мнимого благополучия, страшные кварталы гетто с обреченными, полуживыми людьми, сотнями умирающими от истощения. И трупы, трупы, трупы...

Постепенно я включался в работу. Она была будто бы несложная, но каждую минуту приходилось рисковать. Сергей Потапович иногда давал мне листовки. В условиях жесточайшего террора, слежки и провокаций приходилось всячески изворачиваться, чтобы ни одна из них не пропала даром. В тесноте я совал их в карманы пальто, в женские хозяйственные сумки и корзинки, давал маленьким детям, чтобы они отнесли маме.

Сводки я иногда слушал сам и записывал, но печатать на машинке было негде. Приходилось переписывать в нескольких экземплярах на листках из тетрадок. Это кропотливая работа.

Сергей как-то сказал, что листовки и задания он получает от Жоржа, а кто такой Жорж, я узнал позже, после его гибели.

Из наших маленьких дел складывались крупные. Мы в меру своих возможностей вели антифашистскую пропаганду и агитацию. Она приносила какую-то пользу. А жили как на вулкане.

Кроме сводок Совинформбюро мы распространяли патриотические стихотворения, политическую сатиру, шаржи на Гитлера и германское командование.

Я познакомился с доктором Михаилом Михайловичем Владысиком, и он частенько передавал мне кое-что из медикаментов, которые удавалось ему сэкономить или где-то достать. Я относил их Сергею.

В то время все ходили с "авоськами", куда клали выменянные или купленные продукты. И все что-то несли. Поэтому сверток в сеточке не бросался никому в глаза. Главное было - не попасть в облаву.

Несколько раз и у меня проверяли документы, но, к счастью, тогда ничего недозволенного я не нес.

Жизнь в то время была напряженная. По малейшему подозрению арестовывали, сажали в лагеря или отправляли на каторжные работы в Германию.

Но работать не было никакого желания. Никогда я не испытывал такого чувства, чтобы хотелось любым способом увильнуть от работы. В довоенное время все актеры, как говорится, дрались за роли, а теперь, если удавалось как-то освободиться, чувствовали себя на верху блаженства.

Дорога домой была всегда длинной и утомительной. Трамваи не ходили. И хочешь не хочешь, от театра до Пушкинского поселка приходилось идти пешком. После репетиции, а еще хуже - после спектакля, да на пустой желудок эта прогулка не из легких. К тому же раненная в гражданскую войну нога крепко давала о себе знать.

Недалеко от Комаровского базара, на Деревообделочной улице, жил артист Вацлав Степанович Околов, которого все звали сокращенно "Вац". Жил с женой актрисой Роттер, а попросту - Полей, и многочисленными родственниками. Я часто заходил к нему по дороге домой отдохнуть.

Узенькая Деревообделочная улица, застроенная одноэтажными деревянными домиками среди садов и огородов, была одной из самых тихих улиц города. Ходили по ней в основном люди, здесь живущие. Все соседи знали друг друга почти с детства. А потому, не таясь, делились последними новостями, рассказывали обо всем, что делалось в городе.

К Вацлаву приходили двоюродные братья, сестры, племянники и племянницы, друзья и знакомые, живущие в разных концах города, и сообщали все, что видели и слышали за день. У Вацлава можно было отвести душу, не боясь, что кто-нибудь подслушает и выдаст.

Рассказывали об убитых в городе немцах, об арестах и облавах, о взрывах на железной дороге.

Постепенно начали ходить слухи о смелых партизанах, нападающих на немецкие автомашины, на полицейские участки. Тут уж не было предела фантазии рассказчиков! Сообщались такие истории, которым трудно было поверить. Но всему рассказанному верили. Верили потому, что хотелось, чтобы так было!

Но вот прошли недели, месяцы, и эти фантастические истории стали действительностью. Мы своими глазами могли увидеть взорванные офицерскую столовую, солдатский кинотеатр. Наконец стали слышать по ночам сильные взрывы на железной дороге и с наслаждением любоваться огромными заревами, сопровождающимися взрывами снарядов. А на другой день мы узнавали все подробности ночного налета.

Вооруженное сопротивление оккупантам усиливалось. Особенно радостно было видеть, что наиболее активные участники борьбы с фашистами - молодые парни и девушки. Они выполняли самые рискованные задания. Многие гибли, но это не останавливало других, и с каждым днем борьба разрасталась.

Приходили знакомые из деревень и рассказывали о партизанских отрядах, которые создавали местные жители, а также бежавшие из плена "окруженцы", то есть бойцы и командиры, попавшие в окружение. Эти рассказы будоражили городскую молодежь, вызывали у нее желание действовать еще активнее, бороться с фашистами всеми доступными способами.

Мы жили надеждой на скорое освобождение. Эту надежду давали нам сводки, которые добывали кто как мог. Моя соседка по квартире, Аня, работала на немецкой кухне и, пользуясь тем, что немцы не знали русского языка, почти каждый день слушала Москву, включая в определенные часы приемник, стоящий на кухне. Чтобы это было не слишком заметно, Аня обычно устанавливала нужную волну заранее. Все радиостанции передавали музыку, передавала ее и Москва. И потому на это никто не обращал внимания. После музыки читали сводку. Аня в это время находилась далеко от приемника, но слушала и старалась все запомнить.

Повара - пожилые солдаты, сначала ничего не подозревали и не обращали внимания на передачи. Но после наших побед и когда научились немного говорить по-русски, сами стали просить Аню потихоньку послушать Москву и сообщить им нашу сводку. Москве они верили, после рассказа Ани долго о чем-то шептались, качая головами.