Возвращение к Высоцкому - Валерий Перевозчиков

Забавно было, как Володя проходил в «Эрмитаж». Там всегда билетеры были, деревянные барьеры, высокие заборы. А Володя, проходя мимо контролера, говорил всегда не «здравствуйте», а «датуйте» — с дурацким выражением лица. И так странно перебирал пальцами. Контролер думал: «Ну, умалишенный, больной… Черт с ним, пусть идет…».

А однажды в «Эрмитаже» был очень интересный случай. Приехала Има Суммак. Толпа на нее ломилась со страшной силой, билетов не было. Но Володя дал слово: «Мы сегодня все слушаем Иму Суммак». Я спрашиваю: «Каким образом?» — «Это мое дело». И вот он в своем знаменитом пиджаке-букле, при галстуке подошел к переводчику и сказал: «Я хочу с ней поговорить». Каким-то путем он ее вытащил. Има Суммак вышла. Мы стоим. Володя нам: «Только не смейтесь, стойте железно». И начал с ней говорить… В школе он учил немецкий язык, но хорошо его не знал. Он начал с ней объясняться на каком-то наборе слов, очень похожем на английский. А произношение, имитация у него от природы великолепные! Вы знаете, она чуть не заплакала. Она переводчику говорит: «Я не понимаю, я не улавливаю смысла, может, я диалекта этого не знаю?» Потом через переводчика спрашивает: «А что ему надо?» Володя говорит: «Я со своими друзьями хочу послушать ваш концерт». И тут же нам выдали контрамарки!

Кто еще выступал в «Эрмитаже»?

Утесов, Эдди Рознер, Гаркави, польский «Голубой джаз» тогда впервые приехал в Советский Союз, и вообще все коллективы, которые приезжали на гастроли. Это был самый лучший эстрадный театр, все звезды — наши и зарубежные — там выступали. Это была площадка номер один. По акустике «Эрмитаж» был великолепен, с любого места все слышно, даже на улице, если не удавалось проникнуть в зал. Но проникали мы почти всегда.

Когда у Высоцкого началось увлечение стихами, песнями?

У нас в школе были распространены тогда уличные, блатные песни. Их слушали и пели. И Володя, когда начал пробовать себя, сначала не говорил, что это его вещь, — вдруг засмеют? Потом, когда видел, что песня нравится, признавался, что это он сам написал. Так потихонечку-потихонечку он начал петь. Причем писал песни очень лихо, почти без черновиков.

У вас ничего не сохранилось?

Сохранилась одна вещь. Написана она его рукой, нигде не опубликована. Там даже стоит число, если память мне не изменяет, — 23 марта 1973 года. Тогда Володя приехал ко мне домой. Нам нужно было поговорить. У меня была гитара, на которой я не играл. И вот он взял ее, перебирал струны. Я ему говорю: «Слушай, что ты время теряешь? Вот взял бы и написал песню». Он говорит: «Хочешь, сейчас напишу?» Мол, ну какой ты смешной. Он всегда это с юмором говорил, необидно. «Напиши!» Он сел и написал четыре или пять четверостиший, почти ничего не перечеркнув… Взял гитару, начал снова бренчать. Эта процедура заняла, в общем, минут сорок. Я ушел в другую комнату, когда вернулся, он говорит: «Ну что? Давай, слушай!» И спел песню. Потом сказал, что она ему не нравится, что сырая и он ее переделает. Потом эта бумажка затерялась… После Володиной смерти позвонила моя мама: «Приезжай, кое-что для тебя есть». Я приезжаю, она дает мне сложенный листок — написано от руки, с числом, с его подписью. А еще мама мне показала две фотографии, снятые в то время, когда мы учились в десятом классе. У меня единственного тогда был фотоаппарат. Эти две фотографии — уникальные. Пленки не сохранились, аппарат тоже, ведь прошло уже столько лет. На первом снимке перед «Бакалеей» на углу Садово-Каретной стоят Игорь Кохановский, Володя Акимов, Лева Эгинбург, Володя Малюкин и еще кто-то. Потом мы пошли гулять и на улице Горького сделали другую фотографию, на которой — Лева Эгинбург, Володя и знакомые девушки, а остальные наши пошли в магазин — готовиться к празднику. Все еще молодые, вихрастые. Вот такие две фотографии мне передала мама.

А первые песни когда появились?

Прошло какое-то время, и Володя постоянно стал приходить с гитарой. Все новые песни он пробовал на нас. Когда Акимов переехал в другую комнату в том же дворе, у него появился магнитофон «Спалис» — один из первых образцов. Мы стали эти песни записывать. Это были, как говорится, его первые пробные шары. Иногда мы ему советовали: так, не так. Он наше мнение обязательно выслушивал, потом переделывал, немножко подрабатывал. Каждая песня имела по пять, по шесть вариантов. Мы были первые его слушатели — первооткрыватели. Мы не думали тогда, что он гениальный, он был просто наш товарищ, из нашей компании, который играет на гитаре и поет. Ведь никто же не знал, что это разовьется в такую большую силу. Если бы знать! И сохранить тот магнитофон, самые первые вещи… Кстати, Игорь Кохановский тоже прекрасно играл на гитаре и тоже пел. Иногда они с Володей брали две гитары, пели вместе, иногда играли по очереди. На этих мальчишниках мы засиживались до утра, несмотря на то что всем — в институты. Нам было интересно…

Вы знаете, чудом сохранилась пленка у Инны Александровны Кочарян.

Да, да, у них был «Днепр-II» — этот здоровенный ящик. Но это, во-первых, позже, а во-вторых, уже без нас. При нас были самые ранние записи, они, к сожалению, не сохранились. А бывало даже так: мы записывали песни, потом магнитофон выключить забывали и принимались болтать, и вся наша беседа записывалась на пленку. Потом, естественно, хватались за голову: что мы делаем! Выключали, перематывали и на это место записывали следующую песню.

Какие случаи, слова или выражения из тех времен встречаются в песнях Высоцкого?

Вот, например, Володя написал «Балладу о детстве» — там есть про Гисю Моисеевну и про его старую квартиру. Об этом Володя рассказывал мне, и все это я очень хорошо представлял по его рассказам. Но, конечно, не знал тогда, что это станет песней. И когда появилась эта вещь, я моментально вспомнил и Гисю Моисеевну, и всю эту систему коридорную. Будто он мне это нарисовал…

А чтобы сказать что-нибудь конкретнее, нужно каждую вещь слушать отдельно и вспоминать.

А двор? Ведь он в жизни любого мальчишки играет большую роль.

Мы почти никогда не собирались во дворе. И возле школы не терлись. Мы сразу уходили. У нас был «Эрмитаж». Ну, кроме того, мы, естественно, посещали всякие выставки — если было что-нибудь любопытное. Мы с Володей даже говорили: «Мы из кружка «Хотим все знать»». А в основном ходили в «Эрмитаж». Мы там знали каждую скамейку, каждый куст, знали, где что происходит, знали людей, которые постоянно туда приходили, с некоторыми даже раскланивались. Во всех ларьках «Эрмитажа» у нас всегда был кредит, нас все знали, нам верили. Если мы приходили и хотели, скажем, выпить воды или даже вина — «мальчики, пожалуйста…» А назавтра или через день мы приносили деньги. То есть, как в старые добрые времена — на доверии… Это было наше место. Лучшее место для отдыха, лучшее место для беседы, лучшее место для свиданий с друзьями. Да и сам по себе «Эрмитаж» был прекрасен.