Возвращение к Высоцкому - Валерий Перевозчиков

Значит, ваши отношения продолжались очень долго?

Да, естественно. Конечно, встречи стали реже. А вот человеческие отношения — они как были, так и остались. Казалось бы, мы выросли, постарели… Но это внешняя оболочка, а внутри все осталось так же.

А на Малой Грузинской вы бывали?

Конечно. И познакомился с Мариной. Вообще-то, познакомились мы в пресс-баре во время кинофестиваля. И у Володи основное знакомство с ней там же произошло. Это был последний банкет, присутствовали все наши звезды, все делегации. Я на Марине Влади, честно говоря, проиграл бутылку коньяку. Дело в том, что нам досталось место прямо у входа в бар, и я видел, как прошла Марина в длинном таком роскошном платье. Потом, примерно через полчаса, ребята мне говорят: «Вон Марина идет», — и показывают на женщину в легком ситцевом платьице. Я говорю: «Бросьте. Она только что прошла в таком шикарном наряде…» — «Спорим на бутылку коньяку, что это она». Я говорю: «Давай». Пошел туда, посмотрел — действительно Марина. Она, оказывается, остановилась в этой же гостинице, где проходил банкет, так что пошла к себе и переоделась.

Потом я увидел Тамару Федоровну Макарову и Сергея Аполлинариевича Герасимова — я их хорошо знал, — подошел, поприветствовал. И мне захотелось подарить цветы Марине. А в это время входил какой-то тип, и в руках у него было несколько гвоздик. Я к нему: «Продай букет!» — «Нет, не могу». — «Ну дай три цветка». — «Нет». — «Ну хотя бы один!» И он мне один цветок дал. Я решил преподнести его Марине. А потом подумал: «С какой стати? Тамара Федоровна — русская звезда. Подарю-ка я ей». Подхожу: «Тамара Федоровна, позвольте вам преподнести гвоздику». Она меня расцеловала. А в это время заиграла музыка. Тут Сергей Аполлинариевич быстренько — раз! — к Марине, схватил ее и пошел с ней танцевать. Он же любитель таких штучек. Я пошел с Тамарой Федоровной, и в это время Володя появился. Он взял Марину, они начали танцевать, и он ее уже не отпускал… А Лева Кочарян, я и все наши ребята, которые там были, мы их взяли в кольцо, потому что все прорывались к Марине, потанцевать. Но Володя никому этого не позволил. Мне запомнилась его фраза: «Я буду не Высоцкий, если я на ней не женюсь». Это — как сейчас, помню.

А были ситуации, когда он вам помогал в жизни?

Были, конечно. Как-то он мне сказал: «Ты единственный, кто у меня ничего не просил». Для него это было удивительно. Я сказал: «Володя, а мне ничего, собственно говоря, не надо». — «Как? Ну все как-то обращаются, просят, например, что-нибудь привезти». — «Нет, — говорю, — не надо». И вот однажды, когда он только приехал из Франции, мы были у него на улице Телевидения, и вдруг он мне говорит: «Все, старик, я все про тебя знаю». Открывает шкаф и достает великолепный, совершенно новый кожаный пиджак-красавец: «Ну-ка, померь». Я надел. «Все, — говорит, — не снимай». — «Да ты что, Володя! Кто же такие подарки… И потом, я ведь не просил, зачем он мне!»

«Нет, бери». Я снял все-таки этот пиджак. Володя успокоился, но достал рубашку и говорит: «Если откажешься, я с тобой поссорюсь». — «Спасибо, Володя, но…» — «Все! Моя душа будет спокойна». Эта рубашка у меня до сих пор лежит — очень хорошая рубашка, красная, вельветовая, в мелкий рубчик. Володя любил делать добро…

Ноябрь 1987

Игорь Кохановский

Мы с Володей Высоцким учились в одной школе, более того, в одном классе. Мы с ним сразу друг друга нашли и очень подружились на общей страсти — любви к литературе, в частности к поэзии. Дело в том, что к нам в восьмом или девятом классе — точно не помню — пришла новая преподавательница литературы. Это сейчас восьмиклассники уже знают, что были Велимир Хлебников, Марина Цветаева, Борис Пастернак, Николай Гумилев, а тогда для нас это все было не то что под запретом, об этом просто не говорили, как будто этого периода и этих поэтов просто не было. И вдруг наша учительница стала нам рассказывать. Мы с Володей бегали в библиотеку имени Пушкина — книжки достать было негде — и там читали взахлеб, выписывали. Помню, одно время очень увлеклись Северяниным, потом Гумилевым… Сейчас я понимаю, что мы увлеклись Гумилевым еще и потому, что знали его трагическую судьбу… Много его читали, выписывали стихи, многое знали наизусть. Володя был очень начитанным, читал он запоем. И возможно, что строчка Гумилева: «Далеко на озере Чад задумчивый бродит жираф…» — засела в нем, а потом вылилась в очень смешную песню о том, как в Центральной Африке как-то вдруг вне графика случилось несчастье, когда жираф влюбился в антилопу. Или, например, одно время мы увлекались Бабелем, знали все его одесские рассказы чуть ли не наизусть, пытались говорить на жаргоне Бени Крика… И ранний, как его называют, «блатной», а я бы сказал, фольклорный период Володи больше идет из одесских рассказов Бабеля, нежели от тех историй, которые ему якобы кто-то когда-то рассказывал. И эта строка: «Чую с гибельным восторгом — пропадаю…» — почти парафраз строчки Бабеля. Короче говоря, мы с ним стали очень много читать стихов, стали писать друг на друга какие-то эпиграммы.

Мы подружились в восьмом классе, а мне мама накануне подарила гитару в честь окончания семилетки. И я очень быстро обучился несложным аккордам, а поскольку я знал на память почти весь репертуар Вертинского, то стал подбирать это на гитаре и, когда мы собирались школьной компанией, исполнял разученное. Володя как-то попросил, чтобы я ему показал эти аккорды. Он тогда еще не писал и вообще не думал, что будет писать. В то время были популярны всякие буги-вуги, очень был популярен Луи Армстронг, и Володя пытался копировать его. Может, эту хрипоту он и приобрел, когда очень здорово и смешно копировал Армстронга?..

В десятом классе я уже имел первый разряд по хоккею, и вместе с Сенечкиным, вслед за Александровым, мы были на подходе к мастерам. И когда надо было поступать в институт, мы пришли к Евгении Степановне и Семену Владимировичу посоветоваться. Семен Владимирович, как человек военный, с такой напускной строгостью сказал: «Ну, молодежь, какие планы на будущее? Значит, так, чтобы всегда был кусок хлеба — в технический вуз!»

И мы решили выбрать самый красивый пригласительный билет на день открытых дверей — таким оказался билет МИСИ имени Куйбышева. А тогда все институты были жутко спортивными, и в приемной комиссии у всех спрашивали: «У вас есть разряд?» Я говорю: «Есть. Первый по хоккею!» — «Все, идем, мы тебя устроим». А я им: «Минуточку, я с другом!» А они: «Мы вам поможем!»

Они нам действительно помогли — накануне назвали темы сочинения. У нас, конечно, было по нескольку вариантов этих тем, и мы все это переписали, получили хорошие отметки…