Убить Юлю II - Юрий Рогоза

- Спасибо, я за рулем, – ответил я, вдруг вспомнив о своей ночной миссии и остро чувствуя, как уходит время. Ангел Ю, к моему удивлению, благодарно кивнув, взял бутылочку и вполне реально приложился к ней. Иннокентий Сергеевич сделал то же самое – причем аккуратно и с достоинством, без особой радостной суетливости, которая всегда выдает алкоголиков – и элегантно откинулся на скамейке, запрокинув лицо к небу, где задыхалась от бензинового чада полная луна.

- Волшебная ночь, не правда ли?

Наверное, я бы ответил такой же банально-вежливой фразой, завязался бы разговор, и я опять, в который раз, узнал бы от бездомного бродяги что-нибудь умное и новое для себя. Но Ю все испортил. И это уже становилось какой-то нездоровой традицией.

- А что, Иннокентий Сергеевич, когда донецкие здесь стояли, полегче вам было в материальном плане? – спросил ангел.

Бомж-физик сел ровно и поднял на Ю удивленные глаза.

- Простите, не понял вас? – как-то особенно четко проговорил он. И жестом оскорбленного человека поставил почти полную бутылочку на землю – я четко услышал, как донышко цокнуло о плитку.

Было совершенно неясно, что показалось оскорбительным бездомному физику в невинном вопросе Ю, но звонкое напряжение висело в воздухе, как бывает перед ………… или неизбежной дракой.

- А что тут понимать-то? – ангел беззаботно отхлебнул из бутылочки. – Ведь все говорят, прилично подработать можно было. Да и в смысле бутылок, тары то есть…

Иннокентий Сергеевич заговорил, и голос его зазвучал так жестко и четко, что даже у ангела Ю вытянулось лицо.

- Я понимаю, что в моем нынешнем положении обо мне что угодно можно подумать… - Ю попытался что-то вставить, но физик не дал ему и продолжил, – но на всякий случай сообщаю вам, что в 2004 году, зимой, я провел на Майдане – да-да, том самом, других я вообще не знаю! - три месяца. Колол дрова, разбирал привозные продукты и теплые вещи. Дежурил. И не потому, что мне, как вы выразились, было «легче в материальном плане»…

Я решил, что пора разрядить обстановку.

- Иннокентий Сергеевич, я не пойму, с чего вы взяли, что вас кто-то хотел обидеть?

- Ясен-красен, не хотели… – прогудел Ю.

Я уже понял, что его блатные прибаутки не случайны, они – часть какого-то хитрого замысла, но раздражали они от этого не меньше.

- Да и вообще, – повел крепкими плечами ангел, – что-то у вас с политкорректностью не сложилось, Иннокентий Сергеевич. Если вы того… придерживаетесь других политических взглядов, так это ж не значит…

- Политических взглядов… - странным эхом отозвался бездомный физик, и мы с ангелом – причем оба одновременно, бывают такие моменты! – поняли, что сейчас лучше молчать, иначе собеседник закроется, как книга, которой суждено остаться непрочитанной. – Политических взглядов… - он достал откуда-то из одежды мятую сигарету без фильтра, расправил ее тонкими пальцами, закурил, глядя в пустоту. – Знаете, я вам расскажу одну историю. Не то, чтобы совсем давнюю, так… - он помолчал, мы с Ю успели обменяться заговорщицким взглядом. – В Донецке есть театр, русский драматический. Имени Тараса Шевченко. Был, кстати, неплохим, как сейчас – не знаю, врать не буду… Так вот, как-то в театр приехали на очень дорогих автомобилях очень крупного сложения молодые люди. Представились коротко – от Рахметова! Круче пароля в Донецке нет, как вы понимаете... Подошли к главному режиссеру и, знаете, привычно так – явно не в первый раз дело было – потребовали трех девочек. Заметьте, не шлюх вокзальных им захотелось (или их боссу, уж не знаю, да и какая разница!), а актрис драматического театра, чистых наивных выпускниц, мечтающих о премьерах и аплодисментах, о «Чайке» и шотландской пьесе… Нет, явного насилия не было! В тот раз, во всяком случае… А было просто три молодых девушки – у одной пепельная челка падала на большие серо-зеленые глаза, которые всегда словно ждали радостного чуда - к которым подошел трясущийся потный главреж и забормотал:

- Девоньки, родные, выручайте… Я умоляю… Я – на коленях… Вы себе не представляете, что будет, если…

Иннокентий Сергеевич замолчал, выстрелил огоньком окурка в темноту.

- Как вы понимаете, девушки поехали. Или от страха, или режиссера пожалели, а, скорее всего, и то, и другое свою роль сыграло… Политические взгляды, так вы, кажется, выразились? Так вот вам, господа, мои политические взгляды, – голос его зазвучал громче и чуть хрипло. – Этому криминальному стаду место – в карьере, за колючей проволокой, под автоматами! А поскольку его туда вовремя не поместили, оно поперло грабить всю страну, тряся воровским общаком и растопырив пальцы!.. Топтать цветы!.. Харкать на иконы!.. Насиловать ясноглазых девушек, рожденных для чуда и любви! Это вам ясно?!.. 

Было, конечно, ясно и тошно, но мы опять промолчали, ему же не ответ нужен был!

– И поэтому, когда быдло в «Карденах» и изумрудных запонках кричит мне, что «все будет Донбасс», я отвечаю – вот вам!!.. – он резко вскинул руки в неприличном жесте. – Через мой труп, скоты!.. Я может, живу на помойке, но себя не на помойке нашел!.. Меня родили украинский папа и украинская мама на украинской земле!.. Такой вот политический взгляд… - он замолчал, хмуро и так же неожиданно, как разошелся.

Я уже жалел, что оказался в эту минуту в этом месте. А с другой стороны, понимал – случайного ведь на свете нет, все имеет свою причину и свой смысл… Раз оказался, значит, так нужно.

Ю поставил около скамейки пустую бутылку. «Хоть бы опять чего-нибудь не ляпнул!..» - едва успел подумать я, как он заговорил.

- История, может, и некрасивая, но ничего в ней особенного трагичного нету, кстати говоря… Подумаешь! Я и не про такое знаю! Актрисок тоже, если честно, идеализировать того… не стоит… Тот еще контингент! И родился ты, насколько я понимаю, не на украинской, а на самой что ни на есть советской земле, Сергеевич… Что, не так? – физик молчал, а Ю сделал вид, что не замечает моих взглядов и жестов (ясное дело, специально!). – И еще хотел спросить, ты-то сам к этой истории каким, извиняюсь, боком?..

Я ожидал взрыва, но его не последовало. Бомж заговорил глухо и как-то обреченно. Вот только в интонациях его не осталось ничего радостно-интеллигентного, бродяга бродягой.

- А может, у девушки той жених был, бюджетник, правда, но зато ученый по самое не могу?.. А может, отец, которого тогда рядом не оказалось… А может, даже и муж молодой!.. Об этом не думал?.. А, да кому я все это говорю… Идите вы на хуй…

И Иннокентий Сергеевич резко поднялся, пнув стоящий у ног рюкзак (внутри жалобно треснули бутылки, твердая валюта живущих за чертой людей), и, расстегивая на ходу ширинку, пошел во мрак, к возвышающейся там каменной Лесе Украинке.

«Может, ему просто пить нельзя?» - промелькнуло в голове.

Но тут я увидел, что около скамейки так и стоит почти нетронутая бутылочка «Ром-колы»...

…………………………………………………………………………………………

Конечно, я был виноват сам. Я ехал слишком быстро. Даже не быстро, нет для «Сузуки» это не скорость, скорее – остро, специально чуть больше закладываясь на поворотах, чем обычно, чуть резче тормозя, чуть рискованнее перестраиваясь. Я делал это из злости Ю, что было особенно глупо, потому что он, кажется, наоборот, получал удовольствие от этих моих «слишком», меланхолически запрокинув лицо к небу, мелькающему сквозь переплетенную листву липских каштанов. День отступил, липкая вонь осела, и снова пахло листвой и летней ночью. Мне вдруг очень захотелось спросить у Ю, кем он был при жизни, каких героев и праведников берут в ангелы-хранители своей страны (подсознательно я, конечно, примерял эту светлую миссию на себя, хоть и понимал, что мне это загробное счастье не светит…).

Но поговорить на ходу было нереально, а останавливаться не хотелось – я «словил драйв», я «рулил»! Одним словом, заигрался…

И поэтому, когда навстречу с правительственной парковки около отеля «Киев» бесшумно и стремительно вылетел трехлучевой S 500, шансов не было никаких. Вернее были, но…

Я должен был «положить» мотоцикл. Есть такой прием – крайний, последний, как запасной парашют, но, в общем-то, спасительный. При этом можно, конечно, немного удариться, да и «Сузу» придется потом чинить серьезно и не один день, но зато твои дни закончатся не здесь и не сейчас, а о большем в такой ситуации и мечтать не приходится.

Так мы все устроены – в нас живет холодная животная пружина, властно велящая в те чуть растянутые доли секунды, когда уход и вечность из абстрактов становятся реальностью, быстро и не думая делать единственно верный путь к спасению.

Но в нас живет и другое, иная пружина, живая, теплая и лишенная животной силы самоспасения. Как минимум пять моих знакомых побили машины (а один и вовсе погиб, Царствие тебе Небесное, Андрюша Выговский, светлый ты человек), на полном ходу бросая их в сторону из-за выскочившего на дорогу ребенка, котенка, ежа или пьяного в зюзю сельского велосипедиста. Уровень уголовной ответственности или моральные принципы были ни при чем – такие механизмы попросту не успевают сработать за доли секунды. Успевает сработать другое - внутренняя, живущая в душе каждого, НЕГОТОВНОСТЬ ДАВИТЬ ЖИВОЕ, и в этом смысле ребенок и облезлый бродячий кот ничем не отличаются друг от друга.