Три дня в Дагезане - Павел Шестаков

- Выпей, Матвей, согрейся, - предложил Сосновский.

Егерь посмотрел на бутылку, причмокнул губами.

- Охота, конечно, но жинке зарок дал. На месяц.

- Хорошее дело - крепкая воля, - сказал Мазин. - Сейчас мы еще раз проверим вашу выдержку. Давайте поднимемся к Калугину.

- Не потревожим? - заколебался Филипенко.

- Не беспокойтесь.

В мастерской Мазин поднял свечу к лицу Матвея Егерь прищурился и наклонился над тахтой.

- Шестнадцатый калибр, не иначе, - пояснил он профессионально. - Да и ножик еще. Ножик зря. По мертвому резали, крови-то нет. Эх, жисть человеческая, сегодня жив, завтра нету! Кто убил, нужно понимать, не знаете, раз меня испытываете...

Возразить было нечего.

- Сам-то что скажешь?

- Ничего не скажу. Неожиданное дело. Милиция нужна.

- Связи нет.

- Ну сбегаю. Местечко знаю. Там пихта над скалой сломанная. Если петлю закинуть капроновую, можно на тот бок перескочить. Только по светлу.

- Хорошо, Матвей. Отдыхай пока.

Филипенко повернулся было, но остановился и еще раз оглядел мертвого Калугина.

- Ножик интересный. Валерий таким бутылку открывал. Но не один же он такой на свете.

- Не один, - согласился Мазин. - Нож вынуть придется, Борис.

Сосновский достал носовой платок и извлек нож из раны.

- Нож побывал у Валерия. Что предпримем?

- Самое простое - спросим у самого Валерия. Как тебе показался Филипенко?

- Хаотичный человек. На каком он счету в заповед нике?

- Выгнать хотят за браконьерство. Ну, идем к Валерию?

- Сначала к хозяйке.

Марина Калугина не спала. Она сидела на кровати в спальне и вязала, механически перебирая спицами.

- Заснуть невозможно. Пытаюсь забыться, занять хоть руки. Чувствую себя ужасно. - Она мельком взглянула в зеркало. - Борис Михайлович, скажите скорее, пригодилось то, что вы сделали?

- Отчасти. Вашего мужа пытались убить еще раз. Вот этим ножом.

Марина бросила спицы на туалетный столик.

- Вы видели... кто?

- Нет, не видели. Но остался нож. Он не знаком вам?

Она смотрела на нож долго, будто не понимая, чего же от нее хотят, но, когда сообразила, ответила быстро, торопливо:

- Никогда не видела. - И повторила: - Никогда.

- Вечером за столом Валерий открывал бутылки...

- Бутылки? Ножом?

Мазин, отвернувшись, рассматривал безделушки на тумбочке. Их было много - матрешки, индийские будды, спутник с усиками-антеннами, язвительный Мефистофель, - двоились, троились, отражаясь в трельяже. Хотелось сдвинуть створки зеркала, убрать лишние предметы.

- Вы его подозреваете, я понимаю, - слышал он голос Марины и не мог составить определенного мнения об этой не столько убитой горем, сколько испуганной, ошеломленной сероглазой женщине с короткими, чуть подкрашенными, бронзовеющими в свете лампы волосами. - Это не его нож. У Валерия никогда не было такого ножа, ведь в доме, в семье, все на виду. Я не обманываю вас. Я думала всю ночь, но никого... ни на кого не могу подумать.

- Мы, к сожалению, тоже.

- Особенно на Валерия... Михаил Михайлович о нем очень заботился... любил. Не имеет никакого значения, что он не родной.

Мазин оставил безделушки.

- Валерий не родной Михаилу Михайловичу?

- Нет, он сын его первой жены.

- Он знает это?

- Конечно.

- Никогда бы не подумал! - признался Сосновский. - Михаил Михайлович меньше всего напоминал отчима.

- Но случались и ссоры? - спросил Мазин.

- По пустякам. Трудно даже вспомнить. Отец говорит: сегодня чудесный день. А Валерий: нельзя так примитивно воспринимать природу. И раздражаются, злятся.

- Несхожесть мироощущения? И за этим не было ничего более определенного?

- Что вы хотите сказать? - насторожилась Марина.

- Я спросил. Иногда бывает, что за пустяками скрываются другие раздражители, не заметные окружающим.

- Я ничего не замечала.

- Понимаю. Борис Михайлович, Марине Викторовне трудно сейчас отвечать на вопросы... Постарайтесь заснуть. А мы посидим внизу, если не возражаете, подумаем.

Короткая летняя ночь шла на убыль. Мазин присел на скамеечку перед камином и принялся разбивать кочергой несгоревшие поленья. Дрова дымились, выбрасывая из-под пепла темно-красные искры. Потянуло теплом.

- Валерий скорее всего ни при чем, хотя и ложится в схему. Если всплывет, что его отношения с мачехой сомнительны, получится типичная буржуазная судебная хроника. У них там проще. А тут копайся, пока не обнаружишь, что убийца - старик Демьяныч, который застрелил Калугина потому, что тот неодобрительно отозвался о качестве его меда.

- Такой вариант нам не грозит.

- Не гаси во мне чувство юмора, Борис. После трудового года не так-то просто отыскать оптимальное решение в этой дикой ситуации.

Игорь Николаевич снова занялся поленьями.

- Не спится, молодые люди?

Мазин обернулся. Его давно не называли молодым человеком. Из своей комнаты вышел Кушнарев.

- Не спится, - согласился Сосновский сухо, показывая, что к болтовне он не расположен.

- Разрешите пободрствовать вместе? - не уловил интонации архитектор. - Вы, доктор, давно навещали Михал Михалыча?

- Калугину доктор не требуется, - ответил Мазин.

Кушнарев нахмурил кустистые, сходящиеся на переносице брови.

- Как прикажете понимать?

- Убит Михаил Михайлович.

- Вот как... - произнес архитектор почти без изумления.

- Убит, и преступник неизвестен, - подтвердил Борис Михайлович.

- Вас это больше всего волнует?

Игорь Николаевич удивился.

- Разве вопрос, кто убил Калугина, незначительный?

- Важнее знать - почему? А вы спешите на расправу.

- Возмездие не расправа.

- Возмездие? Немного изменили слово "месть", и вам уже слышится благородный оттенок?

- Как всегда, оригинальны, Алексей Фомич? - спросил Сосновский.

- Нисколько. Я имею право так мыслить. Мне причиняли зло.

- И вы простили?

- Не в этом суть. Мне нанесли зло непоправимое. Понесут ли кару виновные или нет, моя судьба не поправится. Что же даст мне мстительное злорадство? Только черствит душу. Я не верю в графа Монте-Кристо. Любая месть, даже во имя справедливости, порождает новое зло. Где же конец?

- Месть и правосудие - вещи разные. Убийца нарушил закон.

- УК РСФСР? - перебил Кушнарев с иронией.

- Именно, - ответил Мазин серьезно. - Что толкнуло его на преступление - неизвестно. И его следует задержать, чтобы узнать истину.

- Истину? Вы самоуверенны. Ну что ж... Только без меня.

- Мы полагали, что Калугин был вашим другом.

Кушнарев ответил без желчи и сарказма:

- Он опекал меня, как приблудившегося старого, беззубого пса.

Мазин отложил кочергу.

- Вы страдаете комплексом самоуничижения.

- Наверно. Хотя это и нехорошо. Здесь скрывается тайная гордость. Я несправедлив. Михаил заботился не из жалости, он считал это долгом.

- Что это значит?

Старик подумал, стоит ли пояснять.

- Долг не имеет отношения к смерти Михаила. Просто, когда он был неизвестен и мог навсегда остаться неизвестным, в то давно прошедшее время, мне понравились его рисунки, и я сказал об этом.

- Авторитетным лицам?

Кушнарев усмехнулся.

- Нет, самому Мише.

- Не много, - заметил Борис.

- Ошибаетесь...

- Не будем спорить. Вы поддержали его морально, и Калугин на долгие годы сохранил чувство благодарности?

- Именно. Хотя, возможно, не только благодарности.

- Выходит, человек любил вас, поддерживал, - настаивал Сосновский, и вот он зверски убит. Сначала выстрелом в сердце, потом еще раз, ножом, потому что убийца счел свое дело не доведенным до конца. Неужели ж этого недостаточно, чтобы вызвать справедливый гнев?

Архитектор нервно заморгал.

- Как понять ваши слова? Вы обманули нас вечером? Когда сказали, что Миша жив?

- Я хотел посмотреть, как поведет себя преступник.

Старик выпрямился.

- Мне отвратительны такие люди, как вы!

Сосновский не нашелся, что ответить.

- За что такая немилость? - спросил Мазин серьезно.

- Нельзя ставить опыты на людях, живых или мертвых. Вы, как я понял, подозреваете кого-то из нас? Лично я всегда на месте.

И Кушнарев, круто повернувшись, выбежал из комнаты.

- Ненормальный старик, - буркнул Борис смущенно.

- Ты напрасно прервал Кушнарева, когда он сказал, что Калугин испытывал не только чувство благодарности. Ну ладно. Пошли к Валерию.

- Странно, что он сам не появляется. Слишком крепкий сон для такой ночи. Впрочем, кто-то идет. Люпус ин фабулис - легок на помине.

Сосновский ошибся. Протирая глаза, в гостиную вошел Олег. Он увидел людей за столом и надел очки. Заспанное лицо обрело свойственную ему деловитость.

- Доброе утро. Дежурили у больного? У врача отпуска не бывает? А я собираюсь на Красную речку, посмотреть самолет. Но дождь...

- Сходите в другой раз.

- Мне нужно.

- Нужно? - переспросил Мазин.

- Да. Я журналист - работаю в аэрофлотской многотиражке.