Пища богов (пер. Тан) - Герберт Уэллс

Последовала пауза.

— Вшо жавишит от ухода, — скромно заметил Скиннер. Бенсингтон быстро взглянул на него из-под очков.

— Мы выхаживали таких и прежде, — продолжал Скиннер, избегая взгляда своего собеседника, — я и мишиш Шкиннер.

Осмотрев бегло всю ферму, Бенсингтон опять вернулся к курятнику: очень уж его радовали такие результаты! Путь науки медленен и усеян терниями; в большей части случаев результатов приходится ждать годами, да и то часто неудачных. А тут всего несколько месяцев — и полная победа! Это даже слишком хорошо!

— Ведь им, кажется, всего только десять дней, — сказал Бенсингтон, любуясь цыплятами, — а они в шесть или семь раз больше обыкновенных.

— Ишь, лубуетша, — заметил вполголоса мистер Скиннер своей жене, — думает, что это от его дурацкого порошка!

Мистер Бенсингтон чувствовал себя необыкновенно счастливым и потому не придирался ни к каким упущениям в хозяйстве фермы, которые в этот яркий солнечный день особенно бросались в глаза. Например, решетка вокруг курятника была поломана.

— Лишица, должно быть, или шобака, — ответил мистер Скиннер на вежливое замечание об этом собственника фермы.

Инкубаторы были не вычищены.

— Когда ж мы будем чиштить? Времени нет, — отвечал Скиннер.

На чердаке, где пища богов хранилась и смешивалась с отрубями, был полный беспорядок, грязь, в углах громадные дыры, прогрызенные крысами. Скиннеры оказались коллекционерами всякого хлама — битых горшков, жестянок из-под консервов и прочего. Весь этот хлам был свален на чердаке. Тут же, у одной из стен, лежала куча полугнилых яблок, а с потолка свешивались штук пять-шесть кроличьих шкурок, на которых Скиннер желал проявить свои таланты скорняка. («Немного на швете такого, чего бы я не жнал, — скромно говорил он»).

Затем он поспешил перейти к тому, что задумал при первом взгляде на своих цыплят.

— Я полагаю, Скиннер, — сказал он, — что нам придется зарезать одного цыпленка, и я возьму его с собой в Лондон как образчик, — потом он снял очки, протер их и продолжал: — Мне бы хотелось, видите ли, сохранить что-нибудь на память об этом первом выводке и о… ну, в общем, надо будет зарезать одного цыпленка. А кстати, вы не кормите их мясом?

— Как можно, шер! Уверяю ваш, что мы шлишком хорошо жнаем уход жа живностью вшакого шорта, чтобы не уметь ш нею обрашшатыпа.

— А не выбрасываете ли вы где-нибудь поблизости остатки от вашего обеда?.. Мне показалось, что я видел кости кролика вон в том углу…

Они пошли и обнаружили, что это был начисто обглоданный скелет кошки.

3

— Это не цыпленок, — сказала кузина Джен, пожалуй, даже с несколько большей горячностью, чем следовало. — Я думаю, что могу узнать цыпленка по внешнему виду. Во-первых, эта птица слишком велика для цыпленка, а во-вторых, вы и сами, я полагаю, видите, что это не цыпленок. Это молодая дрофа.

— Что касается меня, — сказал Редвуд, уступая взгляду Бенсингтона, пригласившему его вступить в разговор, — что касается меня, то я должен признаться, что принимая во внимание обстоятельства…

— Ну, конечно, — перебила кузина Джен, — если вы будете поступать таким образом, вместо того, чтобы прямо взглянуть на дело…

— Но, право же, мисс Бенсингтон…

— Продолжайте, продолжайте! — воскликнула кузина Джен. — Все вы, мужчины, как я вижу, одинаковы…

— Принимая во внимание все обстоятельства, как я уже сказал, это молодая птица… несомненно, она ненормально гипертрофирована, но все же… особенно, если вспомнить, что она выведена из нормального куриного яйца… я, во всяком случае, должен допустить, мисс Бенсингтон… обязан допустить, что это все-таки в некотором роде цыпленок.

— Так и вы думаете, что это цыпленок? — удивилась кузина Джен.

— Да… я так думаю, — сказал Редвуд.

— Какая бессмыслица! — воскликнула кузина Джен и, безнадежно взглянув на голову Редвуда, прибавила: — Да мне и некогда с вами разговаривать, — а затем внезапно повернулась и вышла из комнаты.

— Очень приятно видеть, что он был здоров, несмотря на свою величину, — сказал Редвуд, когда шаги кузины Джен замолкли вдали.

Затем, без всякого предложения со стороны Бенсингтона, он уселся поудобнее перед камином и признался в таком деянии, которое даже для неученого человека было бы непозволительным или, во всяком случае, неосторожным.

— Вы, может быть, подумаете, что с моей стороны было безрассудно, Бенсингтон, — сказал он, — но дело в том, что я рискнул положить немножко… правда, очень немножко… нашего порошка в соску моего бэби… с неделю назад…

— Как же вы решились!? — удивился Бенсингтон.

— Знаю, сам знаю, — прервал его Редвуд и, взглянув на цыпленка, прибавил: — Ну, теперь беспокоиться нечего.

А затем полез в карман за папиросами, но, помолчав немного, решился рассказать подробности.

— Бедняжка, видите ли, не прибавлял в весе… ну, я, конечно, очень беспокоился… а тут этот Уинклс… бывший мой ученик, вы ведь его знаете. Пронырливый малый. Миссис Редвуд верит в него, как в Бога… а мне, разумеется, не верит… меня ив детскую-то не пускают… Надо же было что-нибудь делать… Я пробрался, когда нянька завтракала, да и всыпал немножко…

— Ничего. Он только лучше расти будет, — успокоил его Бенсингтон.

— Да он и растет. Двадцать семь унций прибавил за последнюю неделю… А послушали бы вы Уинклса: «Это, — говорит, — от хорошего ухода».

— Вот и Скиннер то же говорит о цыплятах. Редвуд опять поглядел на цыпленка.

— Трудно было продолжать кормление, — сказал он. — Не пускают меня одного в детскую… с тех пор, как попробовал записывать кривые роста Джорджина, помните? Как я теперь дам ему вторую дозу, уж не знаю.

— А нужно?

— Да, вот второй день кричит… Видно, мало ему обыкновенной пищи.

— Так вы бы сказали Уинклсу.

— Черт бы побрал Уинклса! — воскликнул Редвуд.

— Сходите к нему домой, да и попросите дать порошка ребенку.

— Придется, должно быть, — отвечал Редвуд, задумчиво глядя в огонь.

Бенсингтон подошел к цыпленку и погладил его.

— А ведь чудовищной величины будет, — сказал он.

— С лошадь?

— Пожалуй, больше.

— Да, Редвуд, — продолжал Бенсингтон, подходя к камину, — наши цыплята наделают много шума.

Редвуд кивнул головой.

— И мальчик тоже, клянусь Юпитером! — прибавил Бенсингтон, блестя очками.

— Я тоже так думаю, — подтвердил Редвуд.

Затем он бросил недокуренную папиросу в огонь, развалился в кресле, засунул руки в карманы панталон и продолжал: