Изотопы для Алтунина - Михаил Колесников

Алтунин в течение многих месяцев, всякий раз перед заступлением на смену у своего арочного молота хоть на несколько минут забегал сюда. И однажды утром увидел гидропресс во всей его суровой красоте: стальная голубовато-зеленая махина достигла высоты многоэтажного дома! Приходилось задирать голову, чтобы разглядеть, что там происходит на верхней площадке. Туда один за другим по узкому металлическому трапу поднимались люди.

С непонятным трепетом смотрел Алтунин на массивные стальные колонны, в глубину и мрак рабочего пространства пресса — подвижная плита была поднята. Кира, оказавшаяся рядом, будто угадав его смятение, сказала:

— У человека, управляющего этакой громадиной, мировосприятие должно, наверное, отличаться от нашего.

И Алтунин молча согласился с ней. На завод началось нашествие гигантских механизмов: уникальные карусельные станки для обработки деталей диаметром до двадцати метров; зубофрезерные станки, весящие более тысячи тонн, на которых изготовляются зубчатые колеса диаметром в пятиэтажный дом; продольно-строгальные станки, в сравнении с которыми человек кажется мухой. И вот теперь этот гидропресс. За его пультом, конечно же, у любого возникнет чувство превосходства над теми, кому приходится обслуживать паровоздушные молоты и всякие там пресс-ножницы, ковочные вальцы, гибочные и правильные автоматы.

Никто не сомневался, а Сергей меньше всех, что бригадиром на уникальный гидропресс назначат именно его. Конкурентов не было. Да и претендентов на управление такой махиной, кроме Алтунина, пожалуй, не существовало.

Скатерщикову Алтунин сказал:

— Мне поковать бы на том прессе немножечко. Ну, хоть самую малость. Без этого жизнь будет неполной, как у человека, не побывавшего в Большом театре. Голубая мечта...

— Накуешься еще, — заверил Скатерщиков. — Считай, что уникальный гидропресс у тебя в кармане.

И сейчас Алтунин был убежден, что начальник цеха вызывает его именно затем, чтобы объявить свое решение: «Все, Алтунин! Принимайте-ка большой пресс. И ни пуха тебе, ни пера».

Еще вчера такое назначение показалось бы Алтунину величайшим счастьем. Очень часто он представлял, как подходит к пульту управления гидропрессом или взбирается на самый верх его по тонким стальным трапам, чтобы окинуть все хозяйским глазом, пощупать собственной рукой.

А теперь вот, когда до осуществления мечты было так близко, всего несколько минут, он почему-то не ощущал радости, не чувствовал душевного подъема. Лишь вяло подумал, что частенько был несправедлив в своих суждениях о начальнике цеха, напрасно считал, что тот держит его, Алтунина, лучшего кузнеца, в черном теле. Да ведь и другим, наверное, кажется, что их недостаточно ценят, медлят с выдвижением.

Правда, у Алтунина были некоторые основания относиться к Самарину настороженно. Не из-за Киры, нет! Началась история давно, когда Киры еще и на свете-то не было. Удивительное дело: Алтунин в мыслях своих вообще не связывал воедино Киру и ее отца Юрия Михайловича Самарина. Они словно бы существовали в разных плоскостях: Кира — это друг, а Юрий Михайлович — начальник цеха, строгий и не всегда справедливый.

Когда-то, еще в юности, Самарин любил девушку, а она вышла за другого, за того, кто стал отцом Сергея, а потом погиб на фронте. Выждав год, Самарин посватался к Алтуниной. Оба тогда были еще молоды и вполне могли бы построить семью заново. Но мать Сергея не согласилась. Самарин женился на другой. После войны окончил институт и продолжал работать здесь же, на заводе. Его назначили начальником кузнечно-прессового цеха. И когда Сергей подрос, вошел в силу, то попал именно в этот цех. Да он и не мог попасть в другой: здесь ведь работал его отец на паровоздушном молоте, все об этом помнили.

Очень часто исподтишка разглядывал Сергей начальника цеха: одутловатая полнота, красные, как свекла, щеки, неприятная острота в маленьких серых глазах. Трудно представить, каким он был четверть века назад. Но, несомненно, плотные, крепкие щеки были и тогда. Без этих щек не было Самарина. И он мог стать отчимом Сергея? Спасибо маме за то, что не изменила памяти отца. А ведь ей не сладко приходилось одной, без мужской поддержки.

Нет, не мог Сергей представить Самарина в своей семье. Сергей неизменно думал, глядя на Самарина, что и отец мог бы окончить институт и возглавить кузнечный цех. Конечно, тогда, в годы войны, кто-то должен был ковать танки — женщинам такая работа не под силу. И Самарин ковал их, не щадя себя, получил орден за трудовую доблесть. Он отчитался перед народом, а перед Сергеем ему нечего отчитываться. Да Самарин, скорее всего, и не замечал его, уйдя по уши в свои заботы. Сергей был для него просто рабочей единицей.

И все же... Алтунин догадывался, что в действительности было совсем не так. Самарин почему-то сразу невзлюбил его. В чем это проявлялось? В массе мелочей, в почти неприметных для стороннего глаза ущемлениях. Он словно бы старался взвалить на Сергея работенку потяжелее, допекал придирками к качеству поковок. Любой срочный и сложный заказ неизменно вешал на шею Алтунина. Сергей явно не нравился начальнику цеха, и он всякий раз давал это почувствовать. Почему-то у него сложилось о Сергее мнение, как о работнике бесперспективном, которого, собственно, и продвигать-то не стоит: получил в свое распоряжение паровоздушный молот — вот и вкалывай до седых волос.

Однажды даже Скатерщиков взорвался:

— Не понимаю тебя, Сергей. Всегда ты был напористым, а Самарин из тебя веревки вьет, и ты хоть бы что! Ну объясни: почему он все срочные и не очень приятные заказы перекладывает на нашу бригаду? Материальной выгоды нам от этого почти никакой. Да еще и упрекает: «топчетесь на месте», подгоняет: «живей, живей!». Это же за какие такие грехи? Рядом, на таком же арочном молоте, ребята работают спокойно, без дерганья, им за все время ни одного ответственного заказа. А я из-за всей этой срочности могу троек в институте нахватать: руки до учебников не доходят.

Неизвестно почему, слова Скатерщикова, в общем-то справедливые, глубоко возмутили Сергея. Он спросил резко:

— Что это ты, Петенька, в критиканство ударился? Легкой жизни хочется — переходи на соседний молот. И запомни: начальнику цеха лучше знать, кому какой заказ поручить: он начальник.

— Спасибо, что объяснил. Одним словом, дисциплина. Как в родной роте. Недовоспитал ты меня, не научил ценить особое доверие начальства: я ведь, как несчастный обыватель, все перевожу на материальную заинтересованность. По мне, научно-технический прогресс требует ритма на производстве, деловых отношений между людьми без всякой там ставки на энтузиазм и повышенную сознательность, чтобы не приходилось оказывать кому-то особое доверие, а если уж это потребуется, то плати вдвое.

— Ты прав, — сказал на это Сергей, — я в самом деле недовоспитал тебя: трухи у тебя в голове много. Деловой человек без энтузиазма и повышенной сознательности — это ж, если хочешь знать, просто холодный ремесленник. Это человек с рыбьими глазами: ему все равно, в каком пруду плавать, лишь бы корм был.

Сергей за всю свою жизнь никому не сказал плохого слова о Самарине, никогда не жаловался на его несправедливости. То была их игра, и посторонние в нее не имели права включаться. Самарин считался начальником Алтунина, начальником всего цеха и в общем-то был неплохим начальником — распорядительным, целеустремленным, с твердой волей. С Самариным его связывали чисто производственные дела, а все остальное не имело значения. Алтунин обладал достаточно развитым чувством дисциплины и в то же время — чувством юмора, чтобы здраво корректировать отношение Юрия Михайловича к себе и свое отношение к нему. Он сознавал неуловимость этих отношений. Отчужденность — вот как их можно назвать. В кузнечном цехе они оба — и сам Сергей, и Самарин — были у себя дома. Пусть на разных уровнях, но именно дома. Из-за того, что цех возглавляет некий Самарин, для Алтунина нет необходимости переводиться на другой завод или в другой цех. Какое Сергею дело до того, что много лет назад Самарин соперничал с его отцом? И не только в личной жизни, но, наверное, и в работе. Горечь поражения в этом соперничестве была, по-видимому, слишком велика, если уж начальник цеха до сих пор переносит те далекие отношения на тебя: ведь ты так похож на отца! Наверное, он просто забывает иногда, что ты — Алтунин-младший. При встречах в цехе всегда — пытливость, вроде бы все хочет оценить, на что ты способен, и сделать себе зарубку для памяти. Как бы ты ни старался, как бы ни перекрывал норму — ему все мало. И словно нарочно стремится создать ситуацию посложнее, чтобы проверить твою выдержку, выносливость. Авось сорвешься, забузишь. Вот уж тогда можно будет выдать тебе на полную катушку, поучить уму-разуму...

Когда на завод прибыл первый манипулятор, Самарин вызвал Алтунина в свой кабинет, уставленный телефонами и телевизорами.