Маяковский и Лиля Брик. Падшие ангелы с разбитыми сердцами - Мария Немировская

– Эльза, пожалуйста, никто не хочет слушать этот необузданно-бурный «талант». Мы с Осипом уже устали тебе объяснять, что эта тема закрыта раз и навсегда! Ты понимаешь? На-всег-да! – по слогам повторила я.

Наверное, именно в тот момент Эльза поняла, что, если она сейчас во что бы то ни стало не убедит меня и Осипа послушать Маяковского, то можно считать, что все пропало. Ее как минимум посадят под домашний арест или придумают отправить в какую-нибудь глушь под Петербургом.

– Лили, – мягко сказала Эльза и, подойдя, опустилась на колени перед креслом, где сидела Брик. – Я не права, что перечу тебе, ты – старше, и ты всегда была для меня идеалом. – Эльза опустила голову на подлокотник и закрыла глаза. – Но послушай, дай мне всего час времени, и я докажу тебе, что лучших стихов тебе не читали! И ты сама же говорила мне, что в последнее время ну абсолютно ничего и не хочется читать.

Я посмотрела на сестру и, проведя рукой по ее непослушным светлым волосам, сказала:

– А ты, оказывается, настоящий манипулятор!

Осип только улыбнулся, он знал, что сестры Каган всегда добиваются того, чего они хотят. И будут настаивать на своем, даже если мир перевернется.

– Хорошо, приглашай своего поэта к обеду. Так уж и быть – мы послушаем его с мужем…

Эльза тут же вскочила на ноги и с криком «спасибо, спасибо, спасибо» бросилась в прихожую звонить Владимиру. А потом, заручившись согласием от Маяковского, она, швырнув трубку на ее законное место, убежала прихорашиваться.

– Точно как ребенок, – заметила я, глядя на мечущееся по квартире создание. – О каких тебе романах думать только?!

Я тогда еще не знала, что именно Эльза станет катализатором судьбоносной встречи длиною в жизнь. И что именно Маяковского я назову одной из своих главных любовей в жизни. А Эльза не находила себе места до тех пор, пока в дверь наконец-то настойчиво не позвонили. На пороге стоял ОН!

Маяковский только вернулся после летних каникул в Финляндии. Я такой бесцеремонности не ожидала. Маяковский говорил в такой манере, что складывалось ощущение, что он хамит… И я тут же приняла этот вызов. Он зашел в гостиную и завалился на стул – даже не сел, просто рухнул, как мешок! Дерзкий, хамовитый, чуть ли ноги на стол не положил… Я только проследила за его действиями, не стала делать замечание. И что только нравится моей сестре в этом странном, непонятном человеке?..

Напоили Маяковского чаем и накормили обедом. Эльза, моя глупая, наивная сестра, кружила над ним весь вечер. Постоянно умоляюще смотрела на меня, просила терпеть, ведь он – талант. И не ошиблась. Я заводила разговор о разном, но только не о стихах, Володя раздражался и злился. Казалось, в нем бурлил, кипел нескончаемый поток мыслей, а иногда он замирал, прислушивался, не проскользнет ли в моих словах или словах Оси намек на его стихи. Маяковский произвел на меня тогда очень странное впечатление. Весь такой нескладный, громадный, как глыба, с волевым подбородком и тяжелым взглядом, которым, мне казалось, он хотел произвести впечатление, и, почему-то казалось, что именно на меня. Он сердился и язвил, и вдруг становился мягким и спокойным. Я решила больше не мучить Маяковского, хотя, признаюсь, было интересно наблюдать за его лицом. Он вышел на середину комнаты и стал читать. Ни разу не запнулся, не остановился и читал мне, смотрел мне в глаза. И взгляд его уже не был тяжелым, скорее, это был крик: «Теперь ты будешь слушать! Теперь ты услышишь». И слушала, переглядываясь с Осей и горящей от счастья Эльзой.

«Хотите —буду от мяса бешеный– и, как небо, меняя тона —хотите —буду безукоризненно нежный,не мужчина, а – облако в штанах!»

Уже позже Володя скажет мне, что день нашей встречи он считает «радостнейшей датой», и, обнимая меня, будет часто шептать: «Я читал «Облако в штанах» и видел только тебя. Не было ни Осипа, ни Эльзы, ни комнаты, ни потолка и пола. Была только ты и твои глаза, которые, как рука, через горло тащили мою душу наружу».

Маяковский закончил читать и обвел аудиторию взглядом. И тут же по своему обыкновению с порога начал хвастать тем, что никто не может писать стихи лучше, чем он, и, поглядев на нас с Осей, безапелляционно добавил, что его стихи никто не понимает и уж точно не умеют читать так, как это нужно.

– Давайте мне любое ваше стихотворение, и я его прочту! – без тени смущения сказала я.

Поэт с удивлением посмотрел на меня и дал мне стихотворение «Мама и убитый немцами вечер». Быстро пробежав глазами по строчкам, я вышла в центр и стала читать! И как потом Володя сказал мне, я прочитала его именно так, как поэт и хотел, как будто почувствовав то, как прочел бы его он сам.

– И как вам? – с жаром воскликнул поэт после того, как я дочитала последнюю строчку.

– Не особенно, – холодно бросила я и удалилась на кухню, пока опешивший от такого неожиданного мнения поэт не нашелся что ответить.

Я всегда знала, что умею быть женственной, умной, капризной, грустной, своенравной, непостоянной, влюбленной – какой угодно. Мне всегда говорили, что я как магнит для мужчин! Я могла каждого из них заставить делать то, что мне хочется. И я захотела, чтобы Маяковский стал безукоризненно нежным, как облако из его стихотворения, покладистым и ласковым, захотела, чтобы он сломался, сломил свою гордость, захотела проникнуть в душу, увидеть, как он сможет менять тона, я захотела увидеть его слабость. И я не позволю молодому парню вести себя в моем доме столь нахально. И уж конечно я знала, что авторов всегда нужно только хвалить, но я не могла вести себя так – меня просто ужасно возмутило такое поведение.

Маяковский же тоже принял этот вызов и весь день и последовавший вечер старался задеть меня своим развязным поведением. Поэт, сидя за столом в тот странный и судьбоносный вечер, ни разу не поменял позы. И ни на кого даже не взглянул. У него, как у настоящего творческого человека, настроение менялось каждые несколько минут – он то жаловался, то негодовал, то издевался, то требовал, то впадал в истерику, то делал паузы. И с деланной развязностью требовал подать ему чаю. Эльза торопливо наливала Владимиру чай из самовара, а я весь вечер молчала. Моя сестра торжествовала, ведь она добилась своего!

И, тем не менее, мне Маяковский понравился. Было что-то в нем такое, что заставляло задуматься, глядя в его огромные глаза. Он был очень высокий, огромный, как скала… И стихи его были особенными, таких она раньше не слышала…

Когда мы с Эльзой вышли на кухню, я шепнула сестре:

– У меня, Эльза, чутье на талант. Твой Володя станет известным!

Эльза только счастливо улыбнулась. Она была спасена!

Но бедняжка Эльза тогда еще не знала, что она своими руками разрушила свое собственное счастье! Она тогда пыталась, как ей казалось, спасти их отношения! У нее был единственный шанс вымолить разрешение им видеться, убедив сестру и ее мужа в том, что Маяковский – великий поэт. И они, действительно, услышали то, что должны были услышать, угадав в Маяковском большой поэтический талант.

Конфликт разрешился, но не так, как предполагала Эльза. Именно в тот день Маяковский безвозвратно полюбил меня…

Глава 5. Семья Бриков

Лиля, Осип и Эльза – удивительная семья. И как удивительно состоялось наше знакомство! С тех пор тот летний день я считаю едва ли не самым лучшим днем в моей жизни. Хотя, почему едва ли – это и есть лучший день! Самый что ни на есть лучший.

Эта женщина… Как она читала мои стихи! Я первый раз видел такое, первый раз слышал. Ее голос стоял в ушах еще долго – я все никак не мог отделаться от него. Милая светловолосая Эльза – увы, она ни в какое сравнение не шла со своей темной и такой прекрасной сестрой, что пленила меня с первого же взгляда. Ее надменность, холодность по отношению ко мне, непризнание моего таланта, а потом это стихотворение, так прочитанное ею… Она удивительна…

Из мыслей меня, как всегда, выдернул мужской голос. Осип Брик, муж той самой удивительной женщины, сидел рядом и смотрел на меня во все глаза. А я-то и не помнил, о чем мы говорили, что обсуждали…

– Володя, я полностью согласен с тобой! Совершенно, – повторил Осип.

– Володенька, так где ты написал «Облако»? – подала голос Эльза, подливая мне чаю.

– В Финляндии, – ответил я, – когда был в отпуске, ведь ты знаешь. Кстати читал мои стихи Горькому – мы встретились в Мустамяки. Читал Максиму Горькому части «Облака»…

– И что, и что? – не терпелось Эльзе.

Я же говорю с паузами, все время смотрю на нее – на удивительную Лилю. Лили, Лиличку… Личику… Как много у нее имен, таких разных и таких теплых!

– И что, Володя?! – Голос Эльзы снова выводит меня из раздумий.

– Да ничего! Расчувствовавшийся Горький обплакал мне весь жилет. Расстроил я его своими стихами. Я даже чуть загордился.

Эльза восторженно хлопает в ладоши, а Осип смотрит на меня во все глаза.