«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы - Елизавета Глинка

Расплачиваюсь и вижу, как в инвалидной коляске в ресторан ввозят давнюю пациентку госпиталя, которая только на моей памяти перенесла два тяжелых инсульта.

Она машет рукой, и хозяин говорит ей:

– Маргарет, вот стол, за которым тебе будет удобно.

Маргарет не говорит, но приветствует всех рукой.

Пока ее усаживали, я все думала, возможно ли это в моем городе. Я живу в самом центре. И представить себе эту же картину, например, в «Дровах» не могу. Даже не потому, что нет там въезда для инвалидной коляски, не потому, что не одолеть никакую Мясницкую с ее потоком машин. А потому, что инвалиду, даже с сопровождающим, и в голову не придет пойти поужинать в московский ресторан. Даже в самый дешевый.

Не знаю, прочтут ли это бизнесмены, владеющие ресторанами. Вряд ли.

Но как бы убедить их помогать не одноразовыми акциями, которые тоже очень нужны, а оборудовать пандусами входы своих заведений.

Да что говорить… Сейчас Год благотворительности в России.

P.S. Это не дифирамбы загранице. Внешняя политика Штатов мне глубоко отвратительна. Я против платной медицины. Но мне очень хочется, чтобы наши больные не чувствовали себя лишними.

Вечернее материнское

Feb. 6th, 2006 at 8:41 PM

Укладываю спать младшего. Под подушкой нашла написанный от руки плакат. Кривыми такими буквами.

«ХОСПИС ОТНИМАЕТ РОДИТЕЛЕЙ».

К моему отъезду в Москву приготовил.

Он прав.

Про бал

Feb. 12th, 2006 at 6:24 PM

В прошлом году посетила с мужем одно VIP-мероприятие.

Не задалось, как говорится, сразу. За два дня до события я написала американскому послу в России о том, что посольство не участвует в благотворительности. Ну, в несколько резкой форме.

Посол встретил нас у бочки с разливным пивом. Глеб (мой муж) представился. По фамилии. Посол сказал, что женщина с именем Элизабет и с такой же фамилией прислала ему письмо, от которого у него испортилось настроение на целый день.

– Да что вы говорите, не может такого быть… – ответил муж.

Может, граждане. Я же не знала, что я его встречу.

Муж сказал, что больше на светские мероприятия меня брать не будет, так как я неуправляема в своих поступках.

Дальше – хуже… После шампанского надо было выйти… ну, вы понимаете куда. На выходе стояла охрана, которая дала мне в руки какую-то бумажку с печатью. Добежав (а бежать долго), бумажку выбросила, да-да… в унитаз.

На обратном пути спросили, откуда я. Ответила. Говорят:

– Бумажку верните, женщина.

– Какую?

– Которую вам дали.

И нечего смеяться!

В общем, охрана привела мужа, который меня вернул на место за столиком.

Не светская я совсем.

Кармен

Feb. 13th, 2006 at 12:24 PM

В Киеве летом посещала бомжа на предмет госпитализации. Называл себя Пилипенко, хотя фамилию менял три раза в неделю. Человек был пьющий, драчливый и очень вздорный. Требовал соблюдения «стабильности в мире» и два литра бормотухи в день, по его словам, «для поддержания нормального уровня жизни».

Была при нем подруга с кличкой Кармен. А может, и имя такое, не знаю. (Была же у меня больная из Львова, которую звали Травиата. По паспорту.)

Пили они вместе, и она ухаживала за ним, как могла. Так вот, Кармен в один из дней попала с белой горячкой в психиатрическую больницу. Пилипенко остался совсем один.

На вопрос: «А где ваша… (вот тут я замялась, так как определить статус Кармен для меня было затруднительно)… сожительница? – Пилипенко гордо ответил:

«Не сожительница, а женщина, разделившая со мной нелегкий земной путь…»

Религию – в массы

Feb. 19th, 2006 at 6:56 PM

В прошлом декабре я провела день с бомжами (не говорите моему мужу, пожалуйста, всех подробностей). С 8 до 20.

Не в приюте[5], а в дневном месте пребывания, где они могут помыться, поесть и постирать свою одежду.

Сама организация такого дневного пристанища проведена очень профессионально. Санобработка, врач и медсестры, столовая. Бомжей много. В тот день их было около двухсот человек. Место в Киеве известное. На территории бывшего советского завода.

«Служат» там люди верующие. Не православные.

Их религиозных взглядов не разделяю, но должна признать, что для бездомных и нищих они делают святое дело. Нам бы так, православным.

Контингент разный. Убогие, несчастные, алкоголики, освободившиеся из тюрем, одинокие матери с маленькими детьми.

К концу дня, перед самым уходом, я, смешавшись с толпой этих бедолаг, зашла в их молельный дом. Удивило количество народа, который туда буквально ломился. В молельню два входа – через переднюю и заднюю двери. Основная масса шла в дальнюю дверь, а к той, что расположена ближе, пропускала импровизированная охрана из бывших бездомных, «прошедших курс реабилитации» (с).

По неистребимой советской привычке (да, я – совок) я рванула в дверь, расположенную ближе. За мной вплотную встал старик, с татуировками, в драной ушанке с одним оторванным ухом. Под глазом у него светился свежий фингал, а бровь была заклеена пластырем, на котором нарисованы цветочки.

– Тетка, давай быстрей, – прохрипел он, протолкнув меня внутрь зала, где посередине стоял магнитофон.

Само помещение было уставлено стульями рядов в двадцать. На них расположились несчастные бомжи и бомжихи. Кто-то дрался, кто-то спал, кто-то сидел понурив голову. Зрелище угнетающее, прямо скажу.

Зайдя, я увидела, что деда с фингалом оттеснила охрана. Почувствовав несправедливость в отношении к товарищу по входу, я пошла на разборку. Как в атаку.

– Иди сюда, – кричу, – я тебе место нашла.

– Тетка, – схватил он меня за руку, – блин, сволочи. Да скажи ты им (охране)! Я третий раз за сегодня херню эту слушаю, да пустите же меня, я жрать хочу со вчерашнего дня.

– Братан, – говорю, – кто на тебя наезжает? Сейчас тебя покормят, ты чего сюда-то зашел? Столовая вон там, через дорогу. А тут они молятся, наверное.

– Ты чё, мать, правил не знаешь? До еды нас библию заставляют слушать, без этого хер получишь.

– А почему третий раз?

– Да заводят, б…ь, с задней двери, б…ь, и сажают, б…ь, сзади. А те, кто прослушал один раз, б…ь, пересаживаются в первые ряды, суки гнилые, и потом в столовку за хавкой. А я, б…ь, хромой и не успеваю, б…ь. Вот и слушаю третий раз. За…и меня. П…ц полный. Ох. л уже. Я свою пайку сёдни тут отработал. Суки. Все суки.

P.S. Его пустили на первый ряд. Через полчаса он поел. А давали им в этот вечер две сосиски, рисовую кашу, двести граммов хлеба серого и сладкий чай.

Навеяно 8 марта

March 8th, 2006 at 7:43 AM

В прошлом году накануне праздника смотрела одного больного на дому. Деликатный такой мужчина, осыпал кучей комплиментов, несколько кокетничая (если это слово употребимо к мужчинам) во время осмотра. Посмотрела, послушала, сверху вниз, как и положено. В конце осмотра надела перчатку – ну и да… ректально тоже посмотрела, как пишут, на уровне пальца. Выбросила перчатку, вымыла руки, вернулась к пациенту.

Отвернувшись к стене, глухо произнес:

«Я не буду у вас лечиться. Я думал, вы возвышенная, а вы… вы… Пальцем в жопу. Лучше к экстрасенсам пойду».

За что нам говорят спасибо?

March 10th, 2006 at 4:56 PM

Не понимаю. Ведь обыденные вещи делаем. Покормить, вымыть, посидеть. Не лечу ведь – утешаю в основном и обезболиваю. Почему больные и их родственники благодарят так, как будто мы спасаем их?

Не оттого ли, что естественное желание помочь вытравлено из сознания людей? Оттого, что общество выбрасывает обреченных на обочину, как ненужный груз?

Почему родственники больных не требуют того, что им полагается по закону бесплатно, и немеют и трясутся при виде белого халата?

А старушка из Нежина, чей сын лежал в хосписе, поглядев на объявление около моей ординаторской, в котором написано: «УБЕДИТЕЛЬНАЯ просьба не приносить персоналу тортов, конфет и денег», долго топталась у моей двери и сказала:

– Доча, я тебе ни тортов, ни конфет не принесла, как ты и написала. Вот тебе сало, яйца и молоко утреннее.

P.S. Конечно, я взяла ее молоко, и яйца, и сало. Она от всего сердца. Это я понимаю. Но я о другом… О том, что очень хочется, чтобы больные и близкие их были свободны.

Опять из прошлого

March 12th, 2006 at 12:07 PM

Когда открывала в Киеве отделение, то средний медицинский персонал набирали из окрестных сел. Работа тяжелая, санитарки (я их гордо именую младшими медицинскими сестрами) в полном составе приезжают из деревни на работу.

Одна из них – ветеран по хосписным меркам – Оля Коломиец.

Я обучала их, как говорить с больными. У меня бзик – называть больных по имени-отчеству. И таблички на палатах, соответственно, с полными именами пациентов.

Так вот, объясняю им – больных уважаем. Не говорим – дедушка, бабушка и поссать.

Через день.