Маша и Медведь 3 (СИ) - Войлошников Владимир

— Не для меня цветут сады,

В долине роща расцветает,

Там соловей весну встречает,

Но он поёт не для меня.

Теперь совершенно определённо что-то происходило. Кустики начали пошевеливать листиками — то ли от поднимающихся воздушных потоков, то ли… самостоятельно?

— Не для меня журчат ручьи,

Звенят алмазными струями,

Там дева с чёрными бровями,

Она растёт не для меня.

На черенках образовались новые почки, и из них проклюнулись крошечные побеги, невероятно!

— Не для меня придёт Пасха,

За стол родня вся соберётся.

«Христос воскрес!» — из уст польётся

В пасхальный день не для меня.

Веточки начали расти, налились силой и выпустили листья, а за ними и цветочные бутоны!

— А для меня кусок свинца,

Он в тело белое вопьётся,

И кровь рекою разольётся —

Такая жизнь, брат, ждёт меня.

Аня открыла глаза и склонилась к цветку — единственному из всех бутонов раскрывшемуся. Подумала, что полгода хотела узнать запах этих цветов — а он совершенно обыкновенный, ничем особым от безродных бабушкиных роз не отличающийся. Красивый цветок, этого не отнять — тёмно-бордовый, почти фиолетовый к краю лепестка и огненно-оранжевый к сердцевине. А вот запах — бледный, невыразительный. Бабушкины-то, поди, ещё послаще пахли.

— Волшебно… — тихо сказала садовница. — А отчего песня такая грустная?

Аня сморгнула набегающие слёзы.

— Говорю ж: дура я. Было у меня счастье — и нету его. Сама от него ушла, своими ногами. Добровольно! На уговоры поддалась. Как же, гляди-ка! Я ж графиня теперь! Мне по чину ровня нужна, чтоб прилично было! Как же это ты, говорили, не глядя-то? Надо хоть сравнить, прицениться! Тьфу!

— А счастье — это какой-то мужчина? — осторожно спросила садовница.

Аня всхлипнула, полезла в карман за платком и кивнула.

— А отчего ж ты думаешь, что он лучше других?

— Да божед и де дудше, — Аня высморкалась, — извините. Может, и получше его есть, и покрасивше, и точно уж познатнее. Да только он не графиню любил, а меня. Меня — понимаете? Душенькой меня называл… Не то что эти…

— Неужто во дворце невежливые кавалеры? — вскинула брови садовница. — Вот уж не поверю!

Аня махнула рукой:

— Эх, матушка! В глаза-то они все… «Будьте любезны», — Аня скроила слащавую гримаску: — «Не извольте беспокоиться…»

— А-а-а, — догадалась тётя Аня, — так тебе, наверное, наговорил кто-то? Ты не обращала бы внимания, это всё интриги…

— Пф-ф-ф! Что мне их интриги! Я их сама — вот! — всех на чистую воду вывела! — Аня вынула из кармана перстенёк, надела на указательный палец и потрясла кулаком.

— Любопытно, — тётя Аня отряхнула руки и села на маленькую лавочку напротив клумбы.

— А мне-то как любопытно было! — Аня села рядом. — Тут же у них, знаете, как устроено? Навроде смотрин. Персональное представление называется. И вот приходит, значит, ко мне эта персона — каждый разряженный в пух и прах! И начинает хвост павлиний распускать. Я, дескать это, я то, да могу вам обеспечить… Я первый-то раз долго слушала, внимательно. Треск один. Еле дождалась, пока он воздуху глотнёт, чтобы дальше заливаться. Да и спросила: что он про меня думает? Правду.

— И что, прямо взял да и сказал?

— А как не скажешь, когда у меня колечко волшебное? — Аня отвела в сторону руку с перстеньком. — Камешек трону да велю только честно отвечать — каждый кавалер мне тут же правду-матку и вывалит. Один сразу влепил, что я дура деревенская. Другой — что корова жирная. Третий — что выскочка самонадеянная, и место мне под замком на цепи сидеть.

Тётя Аня нахмурилась:

— Это кто же такой умный?

— Вы лучше спросите: кто обо мне слово доброе сказал? — Аня смотрела на новую знакомую и в глазах у неё была одна горечь. — Сами догадаетесь или подсказать?

— Ах они, сволочи… — прошептала тётя Аня.

— Вот и я говорю. Дура я.

— Постой-ка! А как же никто из этих ухажёров никому о случившемся не обмолвился?

Аня хмыкнула:

— Так я ж каждого предупредила: слово вякнешь про то, что было — все причиндалы твои почернеют и отвалятся. Ишь, с магичкой вздумали связаться! Соврала, конечно. Но они-то не знают.

Тётя Аня смотрела на неё, удивлённо вытаращив глаза и прикусив губу, не выдержала и прыснула:

— Ты чудо — ты знаешь?

— Да ну, какое чудо ещё там. Мы, как моя бабушка говорила, из простых, не из породистых. И чего я сюда полезла… Как есть дура.

Из-за кустов послышались возбуждённые голоса и призывы:

— Да как же… Шубка-то здесь!.. Анна Алексеевна-а-а!

— Опять эта жаба за мной заявилась! — Анечка поднялась, отряхивая платье. — Извините, пойду я. Хотела помочь, а получилось, что наоборот, разговорами вас отвлекла. А завтра вы что-нибудь высаживать будете? Я бы пришла.

— К сожалению, я список дел на завтра ещё не видела.

— Жаль.

Вопль: «Анна Алексеевна-а-а!» — раздался ещё ближе.

— Ой, простите, побегу я. А то эта баба такая противная, лишь бы придраться к чему. К вам ещё прицепится. До свиданья!

— До свиданья, Анечка…

А НЕРВЫ-ТО КОНЧАЮТСЯ

Императорский дворец, гостевые покои

Анечка

Новый кавалер (зачем бы её ещё искали?) вполне оправдал дурные Анины ожидания, выступив ровно так же, как и предыдущие. Точно так же был ею запуган. И точно так же ушёл, даже ужина не откушав, после чего она в тоске листала оставленные жабой-наставницей книги по придворному этикету, размышляя, что надо было бы, пока Баграр Катюшку учил, рядом пристроиться да тоже поиграть. Глядишь, обернулась бы птахой да и упорхнула бы отсюда, только её и видели. Впрочем, вскоре Аня вспомнила о коршунах и воронах, которых по пути следования, скажем, даже в родную усадьбу бабушки с дедушкой, могло встретиться множество, не говоря уже о путешествии в Забайкалье. Да и где там бравого есаула искать?

С другой стороны, достаточно ведь просто перемахнуть через забор — а там опять человеком оборачивайся!

Посидев ещё немного, вовсе уж в сумерках, Аня решила, что глупости всё это — летать, через заборы перескакивать… Дети малые, что ли? Вот завтра явится жаба-наставница, она с неё прямо потребует, чтобы прекратились все эти смотрины дурацкие, и чтобы вернули бы Анну Рябцеву к себе домой. А ежели для графинь это всё невозможно — то пусть и забирают это своё графиньство постылое, надоело уже оно, хуже горькой редьки.

Успокоив себя столь серьёзным решением, Аня уснула, а утром…

Вопреки сложившемуся расписанию, камеристка разбудила её раньше чуть ни не на час с известием, что Анна Алексеевна, понимаете ли, вызвана на завтрак к самой государыне! В связи с чем следовало срочно намыться в три раза тщательнее, чем обычно, навести полный парад и соответствующую причёску!

Следом примчалась жаба-наставница и начала скакать вокруг, потрясая учебниками по этикету и судорожно повторяя километры всего, что можно желать в присутствии царственной особы, и что нельзя.

— Да прекратите вы!!! — не выдержав, рявкнула Анечка, так что обе женщины слегка присели. — Подите вон! У меня от ваших воплей уже в глазах темнеет!

Бесцеремонно вытолкав обеих за дверь, Аня спокойно умылась, заплела косу и оделась в то платье, в котором приехала во дворец.

— Ну и вот, — сказала своему отражению, расправляя перед зеркалом складки платья, — если я вам такая неугодная — отправляйте меня на все четыре стороны. И нечего кота за хвост тянуть.

25. ГОСУДАРЫНЯ

СЫРНИКИ

Императорский дворец, гостевые покои

Анечка

В дверь поскреблись.

— Да⁈

— Анна Алексеевна, время…

Она решительно распахнула створки дверей, с удовольствием отметив шарахнувшуюся в сторону жабу-наставницу.

— Я готова.

— А причёска… — пискнула камеристка.