Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра - Олег Егоров

Некоторые авторы в целях упорядочения материала подневной записи придерживались более жесткой композиционной схемы. События дня в их последовательном течении отделялись не только абзацами, но и нумеровались. К введению такого приема автора подталкивал служебный распорядок, требовавший строгой дисциплины и развернутого плана дня. Однако вряд ли подобную композицию можно объяснить исключительно прагматической установкой. Она отражала образ мышления дневниковеда, характер его мироощущения.

Директор императорских театров В.А. Теляковский, автор, замечательных в художественном отношении мемуаров, обладавший безукоризненным эстетическим вкусом, в своих многотомных дневниках следовал названной схеме, которая не только не вредила их литературным достоинствам, но придавала им бо́льшую выразительность. Выделенные номера фокусировали на себе внимание по принципу гештальта: в одних был сосредоточен материал о тех или иных актерах, певцах, танцорах, режиссерах театра, в других – анализ постановок, в третьих – рассуждения общеэстетического порядка и т.п.: «29 октября < 1900 г.> Критика «Ромео и Джульетты», появившаяся после первого представления.

1. «Deutsche Zeitung».

2. Прочтя эту критику, стыдно становится за всю нашу московскую печать, что она не могла серьезно отнестись к такому серьезному вопросу, как постановка в Малом театре шекспировской трагедии. Единственную серьезную критику в столице России печатает немецкий орган и негодует на русские газеты.

3. Присутствовал в Новом театре на представлении «Бронзовый конь». Пела Данильченко вместо Цыбушенко. Голос ее недостаточно гибок и мягок для исполнения этой партии, она может лишь дублировать. Публика приняла ее довольно сдержанно.

«Спящая красавица» – танцевала Рославлева и Гельцер по моему приказанию, переданному старику Гельцеру и Горскому»[307].

б) дискретная композиция

Не все дневниковеды стремились подчинить композицию записей естественному ходу событий. Осмысление фактов, а также проблемы духовного мира играли не менее важную роль в их понимании применительно к дневнику. Такие авторы испытывали двойную зависимость – от внешнего и от внутреннего.

Детерминированность явлений внутреннего мира далеко не всегда была очевидна, отчего изложенный факт выглядел немотивированным, случайным. Связи между двумя (или несколькими) соседними записями казались нарушенными. Происходил разрыв в течении естественноисторического или общественного процесса, в который был включен автор.

Повторяясь периодически, отмеченные разрывы компонентов внешней формы дневника образовывали принципиально иную структуру записей. Одна часть событий находилась в каузальной зависимости от объективных законов социального мира, другая была детерминирована скрытыми от глаз субъективными механизмами сознания и воли автора.

Нередко разрыв был обусловлен отсутствием сколько-нибудь значительных жизненных фактов, место которых и занимали феномены душевного мира. Автор дневника с непрерывной композицией, подобно И.М. Снегиреву, заполнял событийные пустоты ссылкой на обыденные профессиональные занятия. В дневниках с дискретной композицией происходило «переключение» на сферу мышления или духа.

Обе закономерности не означали, что в дневниках первой группы внутренний мир их авторов не отражался и все записи сводились к констатации житейских дел и служебных занятий. И там духовная жизнь присутствовала в той мере, в какой она действительно проживалась автором. Например, в дневнике С.А. Толстой большинство записей содержит изложение ее переживаний, чувств, размышлений. Но все они встроены в структуру записи так, что составляют органическое целое с другими, внешними событиями и в большинстве случаев детерминированы последними. В дневнике Толстой нет немотивированных переходов от внешнего к внутреннему в динамике подневных записей.

Так обстоит дело и с дневниками других авторов, где мысль, ratio, или чувства, эмоции занимают значительное место: И.С. Гагарин, А.Ф. Тютчева, М.А. Башкирцева, П.И. Чайковский и др.

Дискретная композиция выражала авторскую концепцию господства «мира идей», в противоположность концепции преобладания «мира вещей», выраженной непрерывной композицией.

Наиболее последовательно принципы дискретной композиции нашли воплощение в дневнике А.И. Герцена. В нем практически отсутствует перечень основных событий дня, обычный для классического дневника. Герцен заносит события по степени их важности в его духовном развитии, по их влиянию на формирование его личности. Таким событиям принадлежит центральное место в его дневнике.

Та группа записей, в которой событийной первопричиной является внешнее событие, обыкновенно состоит из двух частей. В первой событие обозначается, во второй автор выводит из него следствие для своей духовной жизни: «15 <апреля 1843 г.> Письмо от Огарева, письмо от Белинского и длинный разговор с Кетчером и Наташей. Странная вещь, до какой степени каждый человек – он сам и ни в каком случае не может выйти из себя или подняться в такую сферу, в которой бы в самом деле поглощались его личные особенности <...> (длинное рассуждение. – О.Е.).

Граф Строганов писал еще к гр. Бенкендорфу и просил доложить государю о моем путешествии... О Боже, неужели так близко совершение мечты, упования самого заповедного, – мне так страшно вздумать, что в июле, быть может, проведу месяц с Огаревым на Lago Maggiore, я поюнею, это одно из требований часто личных»[308].

Между отдельными записями герценовской летописи эксплицитные связи, как правило, отсутствуют. Запись, относительно насыщенная событиями, чередуется с записью, в которой отсутствует динамика внешней жизни, «мир вещей». Такое чередование происходит почти с регулярной последовательностью: «19 <мая 1844 г.> Какой-то пилигрим рассказывал о Соловецком монастыре. Монахи истязают там арестантов ужаснейшим образом; они их секут, вынуждая требовать денег, заставляя в трескучие морозы полуодетых работать и пр. Этими сечениями предводительствует настоятель; секут в трапезе <...>»; «27. У нас до того все элементы перепутаны, что никак нельзя указать, с какой стороны враждебный стан; может быть, это и хорошее начало, указующее, что все стороны <...> отдельно взятые не могут служить определением <...>»; «30. Вчера проводили Кетчера. Время идет да идет <...> Писал к Белинскому, утешал его <...>»[309] (между 19 и 27, 27 и 30 записей нет. – О.Е.).

Менее регулярно, но в согласии с тем же принципом строит композицию своего дневника историк И.Е. Забелин. Структура отдельной подневной записи его журнала напоминает герценовскую. Так же как и автор «Былого и дум», Забелин чередует собственно событийную часть с воспоминаниями либо с пространными рассуждениями на исторические темы. Часто между следующими друг за другом записями внешние каузальные связи отсутствуют: «5 мая < 1865 г.> Среда. Смотрели картины и акварели у Боткина.

Все это прошло. Все это было так тяжело и скорбно, что я насилу перенес. Если эту пытку я вынес, то, стало быть, крепок, могу вынести всякие пытки, могу вытерпеть и огнем жжение, и костей ломание, и кнутом битие <...> (далее – длинные воспоминания и рассуждения на нравственные темы. – О.Е.)»; «<1870 г.> За обедом у Кетчера в пользу Грановского я жаловался на Академию по поводу присуждения премии. Говорил, что из-за чего работать, что себе стоит дороже, каждый лист себе стоит извозчиком <...>»[310].

Путь развития дискретной композиции в XIX в. оказался весьма своеобразным. Будучи второй по степени продуктивности формой организации дневниковых записей, дискретная композиция в процессе своего развития приводила к автономизации той части записей, которая отражала «мир идей» автора и в конечном счете – к жанровой модификации – образованию параллельного дневнику жанра «записей» или записных книжек. Такая тенденция отчетливо прослеживается у Забелина, Ключевского, Л. Толстого, отчасти у Достоевского в его «письменных книгах»[311]. У этих и некоторых других авторов большой массив записей, при сохранении формальных признаков дневника (датировка, нередко – традиционный событийный ряд), фактически представляет собой свод отдельных мыслей, заметок на память, которые содержательно связаны с профессиональной деятельностью дневниковеда или главными темами его размышлений. Следствием было то, что записи подобного рода публиковались издателями (правда, не всегда обоснованно, как, например, в случае с дневниками Забелина) в самостоятельных разделах издания их дневников.

3. Организация материала дневника по принципу жанрового деления

Второй тип композиции дневника предполагает рассмотрение его материала в целом, а не одной его структурной единицы – подневной записи. Этот принцип распространяется на группу «неклассических» дневников, в которых по тем или иным причинам нарушена традиционная последовательность фиксации событий.