Капля чужой вины - Геннадий Геннадьевич Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Опять 6 процентов! – взревел я.
– Ты хочешь о муке поговорить? – обрадовалась цыганка. – Давай посчитаем…
– Ни за что!
Я глубоко, порывисто вздохнул и проснулся. За окном была темнота, в комнате – холодно. Из щелей в не заклеенном на зиму окне сквозило. Радиаторы отопления были чуть теплые.
Рассматривая потолок, я подумал:
«Что делать-то? Как поступить? Сотрудник милиции, выявивший преступление, должен письменно доложить о нем руководству. За раскрытие кражи муки мне даже «спасибо» не скажут, а вот заводчане все, как один, ополчатся на меня и правдами или неправдами из общежития выживут. За честность и принципиальность я лишусь жилья. Второй раз мне в заводском общежитии комнату ни один директор предприятия не даст. Откажет под любым предлогом, а про себя подумает: «Ну его, к дьяволу, этого правдолюбца! Поселится в моем общежитии и будет рыскать по заводу, хищения высматривать». Вполне возможно, что скоро расхитители муки будут разоблачены. Встанет вопрос: знал ли я об излишках муки и почему не доложил о своих подозрениях? Ответ: «Я на заводе только в столовой иногда бываю да в душ хожу. О предназначении грандиозного сооружения позади главного корпуса никогда не задумывался. Что это? Склад бестарного хранения муки? Здорово! Сроду бы не подумал».
Я встал, потянулся, нажал кнопку будильника.
– Что за жизнь такая! – сказал я ему. – Чуть оступишься – в ловушку попадешь и без ног останешься.
Будильник в ответ промолчал. Наверное, обиделся, что я не дал ему соседей разбудить.
По пути на работу я заметил, как рабочие меняют на здании выцветший плакат «Народ и партия едины!». Никогда не задумывался, почему авторы этого лозунга отделяют партию от остального советского народа. Согласно первому закону диалектики Гегеля, если есть единство, то должна быть и борьба противоположностей. Борьба, как я убедился за время жизни в рабочем общежитии, состоит вот в чем: государство, то есть партия, долбит народ по голове, заставляет верить в то, чего не существует. Народ соглашается и в соответствии с законом «О единстве и борьбе противоположностей» долбит государство по карману – тащит с предприятия все что только можно. Стоит ли мне идти против основополагающих законов философии? Нет, конечно! Так что живи, Татьяна! Не буду я на вас донос писать.
В райотделе я встретился с Клементьевым буквально на пару минут.
– Был в универмаге? Отоварил приглашение? Подруга как, довольная осталась? Отблагодарила?
Я не стал объяснять, что Маркина мне вовсе не подруга, а спросил про цыган:
– Они ведь каждый день там ошиваются, дефицит скупают. Им что, работать не надо?
– Тут все просто, – разъяснил Клементьев. – У мужика наверняка есть справка, что он инвалид и по состоянию здоровья работать не может. Женщины – многодетные матери, домохозяйки. Цыганки первого ребенка рожают лет в четырнадцать-пятнадцать, так что к двадцати годам у них уже по двое-трое детей есть.
Весь день я был занят на участке. Поздно вечером поехал не в общежитие, а домой к бригадиру грузчиков хлебозавода Макарычу. Воскресный разговор с Калмыковой натолкнул меня на мысль, что Макарыч и Часовщикова, как бывалые сидельцы, должны были между собой выяснить, кто из них в каком статусе пребывает и какие дальнейшие планы имеет.
– Привет! – удивился Макарыч, открыв дверь. – Ты чего в форме? Арестовывать меня пришел? Так вроде не за что.
Бригадир был в домашней одежде: в трико с вытянутыми коленками и в майке. Плечи и грудь его украшали многочисленные татуировки. В глаза бросался орел с женщиной в когтях – знак уважаемого преступного авторитета.
– Я хочу без свидетелей о Часовщиковой поговорить.
Макарыч показал на кухню. Крикнул в комнату:
– Люба! Это ко мне, с работы.
Бригадир грузчиков сел у окна, закурил папиросу.
– Спрашивай, а я подумаю, на что смогу ответить, а о чем промолчу.
– Меня интересует все о Часовщиковой.
– Зачем она тебе? – задумчиво спросил Макарыч.
– Я подозреваю, что она причастна к смерти одного человека.
Если бы бригадир поинтересовался: «Не Горбаша ли?», то я бы уверенно ответил: «Нет! Я думаю, что она отравила некоего Прохоренкова. Он жил недалеко от завода, был с ней знаком». Но Макарыч не стал вдаваться в детали, докурил и начал рассказ:
– Светка – мразь и сволочь! Есть такой тип людей, и мужчин, и женщин, которым понятия о чести и товариществе чужды. Такой человек предаст тебя и не будет чувствовать себя виноватым. Часовщикова всю жизнь жила за счет крови и свободы других людей. Она, как рыба-прилипала, находила сильную личность, плыла с ней, питалась с ее стола, а когда акула обессилевала, отцеплялась от нее и быстро находила нового хозяина. Я в начале 1970-х был на одной зоне с Серегой Часовщиковым. Он поведал о похождениях так называемой «женушки».
– Она разве не была ему законной супругой?
– Часовщиков, кличка Хронометр, в конце 1960-х состоял в банде Васи Челябинского. Не слышал о таком? Известный был человек в свое время, уважаемый. Светка была его любовницей. Вася велел Хронометру жениться на ней. Часовщиков возражать не мог и повел ее в ЗАГС. Для Светки это был то ли третий брак, то ли четвертый. Она как змея кожу фамилии меняла, новую биографию себе делала. В последний раз освободилась в 1977 году. Годиков ей было уже – о-го-го! Старуха! В полюбовницы никто не возьмет. Вот и осталась с прежней фамилией, не смогла нового мужа найти.
Макарыч помолчал, вспоминая годы в местах лишения свободы, и продолжил:
– Света делала так: освобождалась из зоны, ехала куда глаза глядят, но обязательно в крупный город. Находила первый попавшийся притон и как нож в масло вписывалась в местный преступный мир. Сама на дело не ходила, не воровала, не мошенничала, только присматривалась. Когда обстановка становилась ей понятной, она сходилась с кем-нибудь из главарей бандитских шаек и начинала жить за его счет. Рестораны, шубы, шелковое белье, отдых в Сочи – у нас в стране народные артистки так не живут, как она шиковала. Но репутация в преступном мире у нее была крепкая. Она начала воровскую жизнь в Одессе, в те времена, когда после войны бандитские шайки весь город в руках держали. Чем она занималась до этого – неведомо, но ее, без разговоров и без проверок, взял к себе Абрам Темный, известный налетчик. Когда их накрыли, Абрам велел подельникам отмазать Светку, и она получила срок не за то,
