Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Д. С. Мережковский. «Грядущий Хам» (1906)
С некоторыми оговорками, полагаю, к жанру «духовных завещаний» может быть причислена и известная статья Д. С. Мережковского «Грядущий Хам». Статья написана в 1906 году. Но она не забылась. Одно из свидетельств тому – публикация в 1996 году в журнале «Новый мир» литературно-критической статьи П. Басинского «Хам уходящий» с подзаголовком: «Грядущий Хам» Д. С. Мережковского в свете нашего опыта»[193]. Развернутая публикация по случаю 90-летия отдельной статьи – явление неординарное. И не зря критик называет предмет своей публикации «безусловно самой знаменитой» статьей Мережковского[194]. Чем объяснить такую памятливость общественного сознания в отношении именно ее?
Комментатор констатирует: «Мережковский неоригинален. О «грядущем мещанине», «среднем европейце» писали Герцен и Леонтьев»[195], а также Ницше, Шпенглер и другие известные мыслители, в частности, Ортега-и-Гассет. Все так. Но тогда, может быть, все дело в меткости заглавия, ставшего своего рода символом, мифологемой? Этого не отнять у Мережковского, но для объяснения – мало. Разгадка, скорее, – в сбывающемся пророчестве. Первая же фраза статьи (цитата из Герцена) звучит так: «Мещанство победит и должно победить…». В течение более чем 90 лет Хам Грядущий все явственнее становился сегодняшним, присваивающим себе современность и посягающим на будущее, на перспективу. Вот в чем суть. Ну, и написал о мещанине – хаме Мережковский как-то по-особому прочувствованно, талантливо.
Некоторые существенные признаки жанра «духовного завещания» в упомянутой статье отсутствуют. Можно ли говорить о «подведении итогов на закате жизни», если после этой публикации ее автор прожил еще 35 лет? И сам мыслитель, кажется, не имел такой внутренней установки: отправить потомкам свое резюмирующее «послание». Он отдавал его на суд современников.
Не оспаривая этих очевидных фактов, подчеркну, однако, что в некоторых случаях отбор наиболее важных и емких «посланий в будущее» осуществляют не автор текста и не его современники, а позднейшие, последующие поколения. Им виднее, что по меркам иных времен заслуживает внимания, и это они наделяют определенный текст статусом «духовного завещания». История «Грядущего Хама» – именно такого рода. В данном случае, видимо, следует говорить о некоем варианте, видовой модификации жанра.
То, что «религия современной Европы – не христианство, а мещанство»[196], для Мережковского вполне очевидно. «…Прежде бывали в истории изверги…, – писал он, – теперь уже не изверги, а люди как люди. Вместо скипетра – аршин, вместо Библии – счетная книга, вместо алтаря – прилавок. Какая самодовольная пошлость и плоскость в выражении лиц!…Откуда взялись… эти торжествующие хамы?…Да, со времени Герцена и Милля мещанство сделало в Европе страшные успехи»[197]. Источником мещанства Мережковский считает дух позитивизма, практицизма, ограничение человеческих запросов уровнем умеренной сытости, «чечевичной похлебки», а также недоразвитость личностного начала, приводящего к слипанию посредственностей в некое подобие «паюсной икры». Вирус этой болезни, однако, не знает границ, он успешно размножается и на Западе, и на Востоке (Китай, Япония). С этой угрозой, предостерегал вместе с Герценом Мережковский, придется столкнуться и будущему социализму. В свое время рост материального благосостояния умерит революционный порыв масс, заземлит их. Такие опасения высказывались, подчеркну, задолго до построения реального социализма, и они, надо признать, потом в немалой мере подтвердились.
Мыслитель ставит вопрос: может ли избежать омещанивания, духовного оскудения Россия? Он отвечает на него утвердительно, возлагая все свои надежды на интеллигенцию – детище реформ Петра. «Беспочвенность» русской интеллигенции представляется ему ее счастливым преимуществом, свидетельством возвышенного идеализма прослойки образованных людей. «Интеллигенция, доведенная до конца своего, – полагает Мережковский, – придет к религии»[198]; но не к традиционному православию, а к обновленному христианству «Третьего завета». О крахе иллюзий Мережковского и его группы на этот счет уже говорилось выше, в связи с интерпретацией статьи В. С. Соловьева о Лермонтове. Поэтому перенесем свое внимание на другие моменты «Грядущего Хама», вышедшие из тени и особенно ярко обозначившиеся «в свете нашего опыта».
Говоря о культурной Европе, Мережковский признает, что влияние мещанства сказывается даже на гениях. «…Даже великие отшельники европейского гения, только что, выходя из круга личной культуры, касаются общественности, – теряют свое благородство, пошлеют, мелеют, истощаются, как степные реки в песках»[199]. Но почему, спрашивается, эта закономерность или тенденция не должна действовать и в России? Она и действует, соглашается мыслитель, но только в пределах собственно культуры (уровень которой, увы, низок). Но общественная жизнь русской интеллигенции есть нескончаемая трагедия, и это убережет ее представителей от опошления. Тут уже не до мещанства; как говорится, «не до жиру, быть бы живу!»[200].
Как показал исторический опыт, подобные упования оказались слишком прекраснодушными. Не только определенная часть народа, массы, но и значительные слои российской интеллигенции оказались подверженными вирусу мещанства. Более того, как раз интеллигенция заражалась им первой, затем уже инфицируя, вольно или невольно, самые широкие и разнообразные общественные круги.
Интеллигенция – в этом Мережковский прав – огромная сила. Но всегда ли она является обладателем высокой духовности и, так сказать, гарантом ее? Вопрос до сих пор не решенный, но ждущий своего решения. За абстракциями следует видеть суровые реалии эпохи, конкретное состояние общественных слоев, групп и, конечно, действительный уровень их сознания.
Чем дальше в прошлое уходит эпоха, породившая «духовное завещание» Д. С. Мережковского, тем становится яснее, что перебороть тенденцию омещанивания интеллигенции и народа можно, лишь черпая силу, подобно Антею, от родной земли, от богатейших, животворных традиций отечественной и мировой культуры.
2005
«Разрушение эстетики» в культурологической концепции Д. Н. Овсянико-Куликовского: взгляд из современности
Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский (1853–1920) известен как крупный представитель психологического направления в русской науке о литературе конца XIX– начала XX веков. Ученик и последователь А. А. Потебни, продолжатель его учения о языке и мышлении, словесном художественном творчестве, он всегда находился как бы в тени от силуэта своего учителя – бесспорного лидера направления, учёного с мировым именем. Но, как становится всё очевиднее со временем, сам он – фигура отнюдь не эпигонская, а вполне самостоятельная. Овсянико-Куликовский – учёный удивительно многосторонний. И в каждой из областей своей деятельности он оставил заметный след, положив начало или содействуя развитию научных направлений, интенсивно разрабатываемых и в наши дни.
Если бы даже «классические» труды видного потебнианца по истории литературы и общественной мысли России не были им написаны, он всё равно остался бы в истории науки как крупный лингвист
