История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции - Сергей Нефедов

При недостатке массовых данных о динамике ренты можно судить лишь по ее изменении в отдельных больших имениях. Однако сопоставимые данные о динамике оброка за длительные промежутки времени имеются в литературе лишь для небольшого числа имений, некоторые из них представлены на рисунке 3.4. Известны также данные об оброке государственных крестьян, но он, по-видимому, возрастал медленнее, чем оброк помещичьих крестьян.

В целом вырисовывается картина значительного роста оброков с 1750-х до 1780-х годов. Голод 1787–1788 годов и наступившая затем инфляция привели к некоторому снижению ренты, как в Центральных областях, так и на Черноземье.

Как отмечалось выше, развитие ремесел в Центральном районе было следствием проявлявшегося там относительного перенаселения. В соответствии с неомальтузианской теорией развитие ремесел должно было бы вызвать рост городов: в странах, где население обладает свободой передвижения, ремесленники стремятся поселиться ближе к крупным рынкам и уходят из деревень в города. Однако в России крестьяне были прикреплены к земле, поэтому ремесло имело преимущественно деревенский характер, а стремление к переселению в города приняло форму сезонного отходничества. Мануфактуры также часто располагались не в городе, а в деревне и имели характер вотчинных предприятий. В 1725 году на предприятиях обрабатывающей промышленности было занято 14 тыс. работников, из них только 2 тыс. в деревне; в 1803–1804 годах – 75 тыс., из них 34 тыс. в деревне.[707]

Табл. 3.3. Численность и социальный состав городского населения (в границах 1737 года без Прибалтики, Украины, Белоруссии и Бессарабии).[708]

Что касается других регионов помимо Центра, то в Черноземном регионе и в Поволжье было достаточно свободных земель, и у крестьян не было стимула к переселению в города. Поэтому в целом российские города росли в XVIII веке очень медленно, численность городских сословий возросла в 1719–1796 годах только на 34 % (в границах первой ревизии без Прибалтики); в перенаселенном Центральном районе рост был более быстрым – 61 %.[709] Темп роста населения городов в 1743–1783 годах составлял 0,84 % в год, причем на долю миграций из деревни приходилось только 0,04 %, а 0,8 % – на естественный прирост. Сельское население росло значительно быстрее, поэтому доля горожан в населении страны сократилась с 11,5 % в 1740-х годах до 7,1 % в 1830-х годах.[710]

Как отмечалось выше, в 1678 году численность городского населения оценивалась примерно в 329 тыс. душ мужского пола, причем собственно городские сословия (тогда именуемые «посадскими людьми») составляли только 40 % горожан, а 45 % составляли «служилые люди» – стрельцы, пушкари, казаки и т. д. При Петре I «служилые люди» были определены в солдаты или в посадские люди, но военные продолжали составлять значительную часть населения русских городов. «Настоящие» горожане входили в городские сословия посадских, мещан, купцов, «цеховых»; их доля, как и прежде, составляла около 2/5всего населения. Другую значительную часть населения городов составляли крестьяне, занимавшиеся ремеслом или торговлей по большей части нелегально, без приписки к посаду. Доля крестьян в населении городов возросла с 20 % в 1737 году до 29 % в 1796 году, и этот процесс показывал, что общая тенденция к миграции части крестьян в города все же пробивала себе дорогу.

3.7. Структурный кризис 1787–1788 годов

Трансформация структуры и резкое перераспределение ресурсов в пользу дворянства привели к сокращению экологической ниши народа. Также, как в 1560-х, 1590-х и 1710 – 20-х годах, чрезмерное изъятие ресурсов было чревато большим голодом и демографическим кризисом.

Необходимо отметить, что во второй половине XVIII века почвы на Черноземье понемногу истощались и урожайность падала, в 1780 – 90-х годах она уменьшилась до сам-3,9. По данным губернаторских отчетов, средний чистый сбор в начале 1780-х годов составлял в Орловской губернии 43 пуда на душу, затем он уменьшился и в среднем за 1780 – 90-е годы был равен 32 пудам. Примерно таким же был чистый сбор в конце века в Тульской и Рязанской губерниях.[711] За вычетом необходимых для потребления 15 пудов на оброк и налог остается 17 пудов – как отмечалось выше, именно таким был уровень ренты в Орловском уезде в начале 1780-х годов, и таким образом, у крестьян не оставалось никаких запасов зерна. Л. В. Милов указывает, что помещики буквально «выдирали» прибавочный продукт из крестьянских хозяйств.[712] В случае неурожая такое положение было чревато голодом, и действительно, за плохим урожаем 1785 года последовал неурожай 1786 года, и в следующем, 1787 году, разразился голод невиданной прежде силы. По свидетельству князя М. М. Щербатова, голод произошел от «недостатка запасного хлеба и уменьшения доброты» земель.[713] Крестьяне Юсуповских вотчин в Нижегородской губернии писали, что «запасного старого хлеба у нас… ни у едина человека не имеется».[714] В ряде губерний (например, в Калужской) отсутствие запасов привело к тому, что осенью 1787 и весной 1788 года крестьяне не имели зерна на посев, поля не были полностью засеяны, поэтому урожай 1788 года был скудным, и голод продолжался до осени 1789 года – то есть более двух лет.[715] Характерно, что в наибольшей степени пострадали черноземные губернии, где прежде голод и неурожаи были большой редкостью,[716] а теперь непомерно увеличившиеся оброки отнимали у крестьян все излишки. При этом, как можно видеть из таблицы 2.1, период 1781–1800 годов в целом был благоприятным в сельскохозяйственном отношении: это было время относительного потепления, когда количество экстремальных сельскохозяйственных сезонов было невелико. Таким образом, голод был результатом интенсификации помещичьего хозяйства и увеличения ренты.

Характерно, что правительство пассивно отнеслось к этому бедствию и в отличие от времен Петра I и Анны Иоанновны не пыталось конфисковать хлебные излишки и раздавать их голодающим. Монархия уже не имела сил для энергичного вмешательства в частную хлебную торговлю. «Ныне, когда большая часть государства с голоду помирает, – писал М. М. Щербатов, – кажется, на сие правительство наихолоднейшим духом смотрит».[717]

По существу, кризис 1787–1788 годов был подобен кризису 1723–1726 годов, только теперь хлеб у народа отнимала элита, а не государство. Новая трансформация структуры, как и все предыдущие, привела к отнятию ресурсов у народа и к голоду. Свидетельством нового усиления Сжатия было падение естественного прироста населения. Естественный прирост в Центральном регионе уменьшился с 0,73 % в 1763–1782 годах до 0,26 % в 1783–1795 годах (см. рисунок 2.2). Другим свидетельством уменьшения потребления было существенное уменьшение роста рекрутов, родившихся в 1780-х годах (см. рисунок 3.8).

Кризис 1787–1788 годов стал одной из причин последовавшего затем уменьшения ренты: в период после голода помещики уже не могли повышать оброки. Между тем чрезмерная эмиссия ассигнаций в конце правления Екатерины II вызвала инфляцию. Помещики не могли угнаться за быстрым ростом цен: в Тульском имении Юсуповых оброк в переводе на хлеб уменьшился с 11 пудов в 1778–1782 годах до 6 пудов в 1890-х годах.[718] А. Б. Куракин не стал состязаться с ценами и перевел своих крестьян на барщину. А. М. и Д. М. Голицыны увеличили в 1793 году оброк до 4 рублей с души мужского пола, но в хлебном исчислении душевой оброк уменьшился до 6 пудов. Правда, рента в имениях Голицыных, по-видимому, была меньше, чем у их соседей: А. М. Голицын писал, что другие помещики берут по 6 рублей (то есть по 9 пудов).[719] Мы не имеем массовых данных по Тульской губернии, но данные по Тамбовской и Рязанской губерниям говорят, что в 1788–1793 годах средний оброк составлял 9 – 10 пудов. Благодаря уменьшению ренты потребление оброчных крестьян несколько возросло.[720]

Таким образом, помещики временно отступили, потребление крестьян увеличилось, голод прекратился, и естественный прирост населения снова вырос (см. рисунок 2.2). Страна вышла из кризиса, и Сжатие на время ослабло. Это улучшение ситуации, по-видимому, было связано также и с новой политикой монархии, с возвратом к этатизму и ограничением барщины императором Павлом I.

3.8. Павел I: вторая попытка трансформации по прусскому образцу

Сын Екатерины II и Петра III, Павел был воспитан по учебной программе французских дофинов, он знал французский, немецкий, итальянский языки, изучал историю, географию, естественные науки. Особое внимание уделялось изучению французской литературы: наследник престола штудировал Корнеля, Вольтера, Руссо. Он почитал Руссо до такой степени, что во время путешествия по Европе в 1781 году специально посетил Эрменонвиль, чтобы возложить цветы на могилу философа. Идеалом Павла был Фридрих Великий, во время пребывания в Берлине прусский король произвел на великого князя такое впечатление, что Павел стал подражать ему даже в мелочах – в одежде, в походке, в манере ездить на лошади, в режиме дня, в грубоватом солдатском обхождении. Речь шла не только о подражании королю: идеалом Павла было прусское «регулярное государство» – четкая бюрократическая организация, регламенты, дисциплина, военная выучка – то, чем Пруссия славилась во всей Европе. Вернувшись в Россию, Павел создал в Гатчине «маленькую Пруссию»: чистый городок с аккуратными домиками, больницей, школой, четырьмя церквями разных исповеданий и караульными будками, окрашенными в прусские государственные цвета. В Гатчине было несколько устроенных по прусскому образцу мануфактур и обученная по-прусски маленькая армия. Армия была одета в прусские мундиры, ее возглавлял прусский полковник, а офицеры – хоть и русские – придумывали себе вторые немецкие фамилии.[721]