По ту сторону фронта - Георгий Брянцев

— Не пугай! — раздалось в ответ.

— Молчите, братцы! — крикнул мужчина, стоя под наведенными стволами автоматов.

— На колени! На землю! — закричал комендант, и автоматчики дали несколько выстрелов над головами собравшихся. На колени никто не опустился.

— Айн… цвай… — отсчитывал Менгель.

Послышались сдержанные рыдания, ропот негодования и новые выкрики.

— Душегубы проклятые!…

— Звери…

— Захлебнетесь кровью, собаки!…

— Всех не перестреляете…

— Драй… фир… — считал комендант. — Фюнф!…

Раздался залп. Двое упали на землю. Толпа замерла, а через мгновенье, как поток, прорвавшийся через плотину и сокрушающий все на своем пути, люди с ревом ринулись на кучку гитлеровцев. Это произошло так неожиданно, так быстро, что солдаты не успели даже оказать сопротивления.

На другой день к вечеру прибыл усиленный карательный отряд и спалил деревню дотла.

— Ас народом как? — спросил Костров.

— Часть ушла в партизаны, часть разбежалась, а некоторые, большей частью женщины, попали к карателям в лапы.

— Кто же теперь комендант города? — поинтересовался Снежко.

— До сих пор не прислали. Пока замещает какой-то обер-лейтенант. Комендантам в нашем городе не везет.

— Не только комендантам, — усмехнулся Костров. — А как чувствует себя господин Скалон?

— Да, ведь я главного-то чуть не забыл, — спохватился Беляк. — Вот память стала!… Вчера такой разговор был… Вызывает меня заместитель бургомистра к себе. Дело происходило днем, во время работы. Я думал, по финансовым делам. Но вижу, сидит у него немец-офицер. Смотрит на меня в упор и молчит. Я понял, что финансы тут, видимо, ни при чем, и, признаться, струхнул маленько. Скалон начинает разговор. Предлагает мне выехать в деревню, встретиться там с одним партизаном, выслушать его внимательно, запомнить все сказанное им или даже записать и договориться о следующей встрече.

Костров и Снежко насторожились. Сообщение действительно было чрезвычайно важным.

— Ты не поинтересовался, почему Скалон именно тебе решил поручить такое щепетильное задание? — спросил Костров.

Беляк предупреждающе поднял руку.

— Сейчас все расскажу. Когда я задал вопрос, почему на меня решили возложить такую почетную миссию, Скалон объяснил, что, во-первых, этому партизану далеко и надолго из расположения отряда уходить нельзя, тем более, что у него с некоторых пор испортились отношения с командованием и ему самому кажется, что командиры на него поглядывают косо; во-вторых, посылать к нему специального человека, неизвестного в деревне, нежелательно, поскольку это может показаться подозрительным и привести к провалу явочной квартиры, а я, как человек, часто бывающий во всех деревнях и известный жителям, представляю собой наилучшую кандидатуру. На мой вопрос, надежен ли этот партизан и не попаду ли я с ним в какую-нибудь опасную историю, Скалон ответил, что это испытанный и проверенный человек. После этого мне ничего не оставалось делать, как принять поручение.

— И ты правильно поступил… — заметил Костров, но тут же осекся, — у него мелькнуло страшное предположение. Не знает ли предатель Беляка в лицо? Не слышал ли он о его роли в городе? Может быть, он видел когда-либо Беляка в расположении отряда? Однако подумав, Костров отбросил все эти опасения. Беляк в лесу у партизан был всего два раза, и появление его всегда обставлялось соответствующей конспирацией. Имя его упоминалось лишь среди партийного актива бригады. Для встреч с ним выделялись особо проверенные товарищи. Нет! Тут, кажется, все обстояло благополучно.

«Значит, все-таки есть предатель в нашей среде, — подумал Костров, и ему припомнились события прошлого года, таинственная смерть пленного ротенфюрера. — Как мы все-таки плохо работаем, и особенно я! — упрекнул он себя. — Не можем найти врага в своих рядах».

— Фамилию партизана он сказал? — спросил Снежко.

— Нет. Назвал только имя.

— Какое?

— В том-то и дело… То же самое имя, что назвал вам прошлым летом пленный: Василий.

Костров вздрогнул.

— Не может быть… — глухо проговорил он.

— Коль сказал, то может быть, — заметил Беляк. — Видимо, тот же самый человек.

— Да, история… — начал Костров. Он встал и взволнованно заходил по комнате. — А разговор со Скалоном был окончательный? — поинтересовался он.

— Да. Условились обо всем.

— Где и когда должна произойти встреча?

Беляк объяснил, что встреча назначена через четыре дня, в воскресенье, в деревне Выселки, которая находится в семнадцати километрах от леспромхоза. Явиться нужно в дом неизвестного Беляку человека по фамилии Волохов. Дом стоит третьим от края, если войти в деревню со стороны леса. На встречу отводится два часа — от шести до восьми вечера.

— А условия встречи?

— Я скажу Волохову пароль, а уж он познакомит меня с Василием.

Оставалась неясной одна деталь, — какое отношение ко всему этому имел офицер, сидевший в кабинете Скалона.

— Он участвовал в беседе? — спросил Костров.

Беляк ответил отрицательно. Офицер не владеет русским языком и все время молчал.

— Но мне почему-то кажется, — добавил Беляк, — что Василий является именно его агентом. Иначе зачем ему было торчать в кабинете?

3

Элеватор стоял в стороне от города, на холме. По одну сторону от него тянулась железная дорога, по другую — шоссе.

В сорок первом году, когда фашисты бомбили город, от нескольких прямых попаданий огромное здание элеватора рухнуло, образовав беспорядочную груду щебня, бетона, железа. Уцелело только большое подвальное помещение, разделенное на множество клетушек.

На элеватор шли разделившись: Беляк впереди, Костров и Снежко сзади, на расстоянии видимости.

За железной дорогой их встретил Якимчук. Помигивая карманными фонариками, они пробирались среди глыб бетона, камней, огромных скрюченных железных прутьев. Наконец подошли к темной дыре. Первым спрыгнул в нее Якимчук, за ним последовали остальные. После блуждания по темным безмолвным каморкам попали в комнату, освещенную плошкой, стоящей на куске бетона. В комнате уже сидели Микулич и учитель Крупин.

Костров познакомился с Микуличем, Крупиным и Якимчуком, которых до этого никогда не видел.

— Все в сборе, — объявил Беляк.

Пришедшие уселись на камни возле стен.

— Давно ожидаете? — спросил Снежко.

Якимчук ответил, что он едва успел проводить сюда Микулича и Крупина, и тотчас отправился навстречу Беляку.

— Что ж, давайте начнем, — сказал Беляк и, вынув из кармана заявление Якимчука, начал его читать.

Костров с любопытством и интересом разглядывал новых знакомых, о славных делах которых много слышал.

Добродушный, лысый, рыжебородый Микулич чем-то походил на железнодорожника Якимчука. Якимчук тоже был лыс, имел такую же рыжеватую, но короче подстриженную бороду. Только глаза Якимчука, задумчивые и немного грустные, совсем не были похожи на веселые, подвижные и хитроватые глаза Микулича.

В Крупине легко можно было узнать человека умственного труда. Худощавый, с бледным лицом, тонкими пальцами рук, с глубоко посаженными черными глазами, он походил на музыканта или художника.

Якимчука рекомендовали в кандидаты партии Пушкарев и Добрынин.

Начали задавать вопросы.

— Сколько вам лет, товарищ Якимчук?

— Пятьдесят шесть.

— Семья из кого состоит?

— Из пяти человек: я, жена, две дочери и сестра жены.

— Что делают дочки?

— Одна, меньшая, в доме матери помогает, — жена-то болеет у меня, — а другая, старшая, как и до войны, работает в депо на станции.

— Семья знает, что вы связаны с партизанами?

— Знает.

— На военной службе были?

— Был. В империалистическую войну солдатом служил и чуть не сложил свои кости в Карпатах. Два раза был ранен, ноги и руки обморозил. В Гражданскую войну с начала и до конца сражался в рядах Красной армии, артиллеристом на бронепоезде.

— Вы хорошо подумали, прежде чем подали это заявление?

— Очень хорошо подумал, дорогие товарищи. Сожалею о том, что не подал его раньше.

Члены бюро попросили Якимчука рассказать об его участии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Он разгладил рукой обвислые усы, осторожно кашлянул в кулак, задумался немного, как бы что-то припоминая, а затем спокойно, неторопливо начал рассказ. Зимой сорок первого года Якимчук познакомился с машинистом Ибрагимом Рахматулиным, который должен был вести эшелон с советскими людьми, угоняемыми на каторгу в Германию. Якимчук убедил Рахматулина перейти на сторону партизан. Рахматулин привел состав к месту, где ждала засада, убил двух солдат, поставленных присматривать за ним, и перешел к партизанам.

Костров, слушая Якимчука, отчетливо и ярко вспомнил то холодное зимнее утро после долгого бурана, когда партизаны поджидали этот эшелон. Вспомнился штабель шпал, за которым сидели он и Зарубин, паровоз с одной зажженной фарой и выпрыгнувший из будки машинист. Рахматулин до сих пор состоял бойцом отряда, которым командовал Бойко. Глядя сейчас на спокойного, неторопливо рассказывающего о себе Якимчука, Костров думал: