Лихорадка в крови - Маргит Сандему

Она знала, что все здесь ждут ее смерти. Она слышала, как кто-то сказал: «Там в углу скоро освободится место».

Она не должна умереть! Ребенок…

Неужели он еще жив? Тогда это чудо. Он затаился. Уже не толкается весело, как бывало.

Чьи это голоса?

Наверное, у нее снова начался бред — она слышала любимые голоса. Доминика. И Никласа. Значит, ей осталось совсем недолго. Либо она уже ступила в неведомое.

Кто-то осторожно приподнял ее.

— Виллему! — раздался нежный голос Доминика. Она приоткрыла было глаза, но тяжелые веки тут же снова опустились. Мало того, что ей слышатся голоса, у нее еще и видения.

Может, именно так и попадают на небеса? Но она, связанная с худшими из Людей Льда, давно потеряла право на вечное блаженство.

— Легкая, как перышко, — сказал голос Доминика. — А ведь она с ребенком. Никлас, мы должны немедленно отвезти ее домой.

— Я уже заказал карету.

Виллему снова впала в забытье.

Она лежала в какой-то громыхающей телеге. Почему так трясет? Это вредно для ребенка.

Кто-то сидел рядом и придерживал ее. Кто-то сидел впереди.

Лошади бежали рысцой.

Карета громыхала.

Не может быть, чтобы ее везли на небеса в такой колымаге!

— Я еще жива?

— Думаю, жива, — весело ответил голос Доминика.

— А Карл-Ингрид?

— Карл-Инг… А, понимаю!

— Ребенок жив, Виллему, — сказал Никлас. — Мы насильно кормили тебя молоком и другой пищей, которую ты не ела уже очень давно.

— И Никлас накладывал руки тебе на грудную клетку. Болезнь пошла на убыль, теперь ты уже не так кашляешь.

— Где мы?

— Только что проехали Кристианию и скоро будем дома.

Она вдруг открыла глаза:

— Это правда? Вы настоящие? Неужели это не сон и не бред? И ребенок жив? И я еду домой? И Доминик рядом?

— Все это правда, Виллему, — нежно сказал Доминик, но голос у него дрожал. — Хочешь, я ущипну тебя за руку. Господи, от тебя остались кожа да кости!

Она почувствовала боль. Все происходило на самом деле! Виллему разрыдалась.

Дома ее тут же уложили в постель, в ее собственную постель в Элистранде, и все старались хоть чем-нибудь ее порадовать. Родные, встревоженные и огорченные, по очереди заходили к ней, все приносили что-нибудь лакомое.

Но никто не сказал ей, что Ирмелин уже родила.

Виллему сама поняла это, увидев стройную фигуру Ирмелин.

— Кого ты родила? — спросила она однажды вечером, когда Ирмелин сидела возле ее кровати.

Ирмелин отвела глаза:

— Мальчика. Он родился слишком рано, но теперь он уже окреп. Его будут звать Альв, он такой маленький и хорошенький.

Виллему улыбнулась, губы у нее дрожали:

— Но ведь он вырастет большим и сильным, и тогда это имя уже не будет ему подходить.

Они помолчали и наконец осмелились взглянуть друг другу в глаза.

— Опасения не оправдались?

— Нет.

Больше Виллему ничего не сказала. Только пожала Ирмелин руку.

— Я так рада за тебя, Ирмелин, — прошептала она после долгого молчания.

— Спасибо!

И тут же Ирмелин прибавила:

— И Никлас, и дядя Маттиас, оба будут с тобой, когда придет время. Они хорошо подготовились к этому.

Виллему смогла только кивнуть.

Заботливый уход уже приносил свои плоды. Виллему округлилась, начала вставать. Доминик все время был рядом с ней.

Он больше не думал о войне и ее исходе и мечтал только о том, как увезет Виллему и ребенка домой в Стокгольм, когда они оба достаточно окрепнут для такого путешествия. Ранение на шее давно зажило, но поворачивать голову было еще трудно. Однако Доминик не обращал на это внимания.

В начале апреля у Виллему начались схватки. Все было готово к этому. Доминик сидел рядом с ней, пока его не услали из комнаты по ее просьбе. Виллему не хотелось, чтобы он, как многие мужчины, сидел с ней во время родов и, может, даже поглаживал ей спину или держал руки у нее на талии. Хватит и того, что с ней будут близкие родственники — Маттиас и Никлас.

Глупышка Виллему. Она хотела до последнего соблюдать приличия.

Но когда схватки усилились, к ней вернулась ее былая дерзость:

— Будь оно все проклято! — кричала она. — Кто это придумал, что исполняя свой долг и рожая ребенка во имя Господа Бога, женщина должна терпеть такую боль?

— Виллему! — строго одернула ее Габриэлла. — Так нельзя говорить!

— Но ведь мне больно!

— Я знаю. Мне тоже было нелегко рожать.

Виллему вспомнила, что у ее матери был еще один ребенок, девочка, которую она родила до Виллему.

— Мама, ведь ты родила ребенка, отмеченного печатью Людей Льда, и не умерла от этого?

— Да, не умерла, дорогая. Но была на волосок от смерти.

— Будем смотреть правде в глаза, мой ребенок тоже может нести на себе эту печать. Говорили, что обычно матерей убивали неестественно широкие плечи ребенка. Это правда?

— Правда.

— Но ведь не всегда у детей бывают такие широкие плечи.

— Конечно, не всегда. К тому же Маттиас и Никлас хорошо подготовились, чтобы справиться с этой трудностью.

— Что значит, подготовились?

— У них есть щипцы и…

Виллему застонала:

— Умоляю, только не это! Где Доминик?

— Где-то в доме, — уклончиво ответила Габриэлла. — Думаю, они выпивают с твоим отцом для храбрости.

— Счастливцы! Ведь это несправедливо, почему им сейчас так хорошо!

— Сомневаюсь, что им сейчас так уж хорошо. Разве приятно знать, что ты — виновник страданий, а помочь ничем не можешь?

У Виллему снова начались схватки, и разговор оборвался.

Все напряженно ждали.

— Теперь уже скоро, — сказал Маттиас, он был очень бледен.

Никлас положил руки на Виллему:

— Успокойся, Виллему, все будет хорошо!

— Я в этом не сомневаюсь, — сухо сказала она. Она думала обо всем, что ей пришлось пережить с тех пор, как она стала женой Доминика. Этого хватило бы на целую жизнь.

Но больше всего она думала о сильных руках, которые легли ей на плечи в каюте капитана. О теплой, подбадривающей улыбке человека, чей портрет, сделанный на деревянной доске, ей случилось однажды видеть. Ее предок, воплощение доброты.

Когда схватки стали особенно сильными и Виллему, забыв стыд, кричала от боли, она снова увидела перед собой его неземное лицо и на нее снизошел покой.

Если на этот раз она все-таки умрет, а она в этом не сомневалась, она опять встретится с ним.

Виллему медленно очнулась от благодатного забытья.

— Родные мои, — прошептала она. — Наверное, я родилась бессмертной.

— Это не так страшно! — рядом с ней раздался счастливый смех. Это был Доминик.

— Тебе нельзя здесь быть, — пробормотала она.

— Все давно кончилось, Виллему. У нас с тобой есть ребенок.

— Кто он? — с горечью спросила она.

— Чудесный мальчик, — ответила Габриэлла. — Если ты откроешь глаза, ты его увидишь.