Черный Гетман - Александр Трубников

— Наш род принадлежит к одной из ветвей прямых потомков великого Чингисхана. Сотни весен мои предки несут на копье бунчук беев ногайской орды. Но кровь Чингизидов с каждым поколением набирает все больший вес, потому мой отец возносил молитвы Аллаху, страстно желая, чтобы его сыновья смогли стать ханами одного из татарских царств. Но у отца не было сыновей. У него было много наложниц и только одна жена. В первые годы их жизни в одной юрте у нее рождались только девочки, из которых выжила лишь одна Агли. Я появился на свет, когда старшей сестре исполнилось десять лет, а через три года мать, истощенная родами и болезнями покинула нас. Два года жизни Агли заменяла мне мать.

На пятый год моей жизни лагерь отца, выехавшего с небольшой охраной в степь на первую весеннюю охоту (он был страстный соколятник, да упокоит его душу Аллах), напала шайка пограничных бандитов. Бандиты: татары, русские, поляки — всякий сброд, что обитает в густых камышах ниже днепровских порогов, напали на лагерь ночью, перебили всех и увезли Агли с собой.

Отец, к счастью, был не убит, а только ранен. Чудом вырвавшись из лап смерти, он вырвал половину своей бороды, проклиная тот день и час, когда его любимая дочь уговорила взять ее на охоту. Мы ожидали, что вскоре в один из ногайских юртов прибудут гонцы неверных с предложением о выкупе — нужно быть очень безрассудным человеком чтобы держать у себя и тем более обесчестить дочь ногайского бея! — Но никто так и не появился. Теряясь в догадках, отец стал высылать лазутчиков в селения неверных, чтобы разузнать о том, кто из бандитов совершил это дерзкое нападение и почему он не дает о себе знать.

Миновало лето, пришла осень а потом наступила зима, но выяснить, кто на него напал и как сложилась судьба Агли, так и не удалось. Так и не оправившись от ран, да и от горя, отец, не дождавшись новой травы, отправился в Последнюю Степь а я, по приказу могущественного султана Порты, был отправлен в Истанбул, где обучался вместе с другими детьми знатных вассалов.

В тринадцать лет, получив образование в медресе и обучившись ратному делу у янычар, я вернулся в степь, чтобы принять на себя бремя власти над ногайским народом. Имея при себе ярлык светлейшего султана и три сотни лучших турецких воинов, я собрал наших мурз на курултай и потребовал чтобы мне возвратили отцовский бунчук.

Едва утвердившись в юрте ногайского бея, я, помня обещание, которое дал отцу лежащему на смертной кошме, продолжил поиски Агли. Мы совершали набеги на пограничные селения и жестоко пытали пленных. Вскоре один из них признался, что набег на отца совершил отряд известного своей жестокостью казака Герасима, зимнее стойбище которого пряталось в глубине речных зарослей. Раздобыв проводника, я посадил в седло отборных нукеров, и напал на это селение.

Если ты разговаривал с старым Филимоном, которого я приказал ослепить, то остальное тебе известно. Поиски мои завершились, но вместо сестры я обрел племянника, который был всего лишь на пять лет меня моложе. Я возвратился в Ор-Кепе, где проводил зимние месяцы, и дал сыну Агли все, что мог — учителей, наставников в воинском искусстве, ласковых наложниц. Но не прошло и года, как я пожалел, что взял его с собой и привел в свой дом. Жестокости Дмитрия не было пределов — он радовался когда ему удавалось причинить боль кому бы то ни было — слугам, рабам, домашним животным. Дружбы, как я надеялся, у нас тоже не получилось — мальчишка был настоящим волчонком, ни перед кем не раскрывал свою душу.

От Филимона, которого Дмитрий потребовал взять с собой, я узнал, кто был отцом моего племянника. Тут же в моей, еще горячей тогда, голове возникли далеко идущие планы. По матери Дмитрий был Чингизид, по отцу — наследник правителя Московского царства. И неважно было, что его отца низложили и объявили обманщиком — он был коронован, а это означало, что его потомки, кем бы он ни был на самом деле, отныне и навек получили право претендовать на трон. Великий Салах ад-Дин, сокрушивший крестоносцев, был внуком простого курдского воина. Сиятельный Бейбарс, привезенный в Каир в колодках из куманских степей, стал султаном-мамлюком и возвеличил свой род Берш на сотни лет. Памятуя об этом, я, уже представляя себя могущественным визирем при султане, который объединит под своей рукой Московское, Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства, я ждал, когда в пограничных землях вспыхнет очередной бунт, чтобы повести на Москву под знаменем внука Ивана Гордого большое войско татар и казаков.

"Что же, мысль, если с татарского боку, не такая уж и плохая, — вынужден был признать про себя Ольгерд. — Внук царя Иоанна, как ни крути, стал бы отличным предводителем для бунтарей, разбойники во все времена любят прикрываться самозванцами. К такому вот восстанию вполне могли бы примкнуть и многие бояре, недовольные твердой рукой Романовых…"

Несколько лет я вел тайные переговоры с казаками: запорожцами и донцами, — продолжал между тем старый бей. Я приглашал их к себе, дарил подарки и рассказывал о том, что далеко, в Порте, под рукою султана, живет законный московский царь. Самого же Дмитрия, боясь подосланных убийц, сообщникам показывать не спешил.

Одну из таких тайных встреч и подслушал, спрятавшись за ковром, мой племянник. Мне тогда исполнилось двадцать лет, ему же было только пятнадцать мы уже давно шли разными путями и лишь терпели друг друга. Через несколько дней после подслушанного разговора Дмитрий, молча свел у меня лучших коней, и ушел в степь, прихватив самых отчаянных джигитов.

— Ты слышал о нем потом? — спросил Ольгерд.

Темир-бей отпил кумыса из чаши и хмуро кивнул:

— Да, мне сообщали о его делах. Вначале я думал, что он решил пойти по стопам своего отца и, заручившись поддержкой одного из воюющих с Москвой королевств, получить воцариться в Москве. Но вскоре выяснилось, что над ним возобладали самые гнусные черты характера и мой неблагодарный племянник, не помышляя о троне, собрав шайку отчаянных головорезов, промышляет в лесах простым разбоем. Потом и эти слухи иссякли, словно пересохший источник. До сегодняшнего дня я думал, что он погиб.

— А знаешь ли ты о Черном Гетмане?

Темир бей пожал плечами:

— Это какой — то языческий фетиш, которому поклоняются казаки из старых родов, но точно я ничего о нем и не знаю. Многие верят, что его обладатель будет непобедим в бою. А почему ты меня об этом спросил? — вскинулся бей. — Ведь именно в тот раз, когда нас подслушивал Дмитрий, старый казацкий бей рассказывал мне эту легенду…

— Ты ошибся, Темир, — ответил Ольгерд. — Дмитрий не отказался от своих планов. Черный Гетман действительно существует, и твой племянник ищет его, проливая при этом реки крови. Он уничтожает всех, кто его знал в детстве. Он приказал убить Филимона, значит может подослать убийц и к тебе.

— Смерти я не боюсь, — покачал головой старый бей. — Солнце уже село, Аллах нас не видит, а значит самое время отложить все серьезные разговоры, хорошо поесть и позволить себе небольшие слабости, которые раскрашивают в яркие цвета тяжелую походную жизнь. Я долго жил и воевал вместе с казаками и научился ценить их любимую еду и питье. Мои кухарки умеют готовить многие ваши блюда.

Темир-бей отставил в сторону кумыс, взял в руки большой узкогорлый кувшин и стал лить прозрачную жидкость в маленькую глиняную чашку. В нос Ольгерду, дразня, ударил запах горилки. Он взял в руки протянутую чашку и уже совсем не удивился, когда на большом стоящим меж ними блюде под холстиной, откинутой хозяйской рукой, обнаружилось снежно-белое, с розовыми прожилками, сало…

Отужинав с Темиром, Ольгерд возвратился на постоялый двор. На вопросы компаньонов отмахнулся рукой: устал после темницы и тяжкого разговора безмерно. Рухнул в постель как убитый, спал так крепко, что его едва добудился утром посланный старым беем нукер. Ольгерд приказал слуге вылить на голову ведро ледяной воды, оделся, нацепив, невзирая на жару единственный свой парадный камзол, обвешался оружием для пущего виду и двинул в опостылевшую Кафу, принимать командование.

Загадочный отряд, о котором Ольгерду так ничего толком выяснить не удалось, располагался неподалеку от невольничьего рынка в большом подворье, окруженном со всех сторон глухой двухсаженной стеной с запертыми на засов воротами, которые охраняли вооруженные до зубов янычары. Ворота по приказу нукера открылись, и Ольгерд въехал в просторный двор, окруженный вдоль стен большими соломенными навесами. Под навесами, прячась от солнечных лучей, сидели, стояли и разгуливали шесть — семь десятков мужчин, наряженных в самые невообразимые лохмотья, словно какой-то могущественный шутник распорядился собрать оборванцев всех стран и народов Европы, от соседней Валахии до далекой Португалии. При их появлении все присутствующие, занятые по большей частью играми, кто в нарды, кто в кости, кто в шахматы, разом оторвались от своих занятий и вперили взгляды во вновь прибывших. Нукер что — то резко прокричал, указывая плетью на Ольгерда. Завернутый в обрывок когда-то белого плаща человек, переставил на шахматной доске фигуру, тихо сказал партнеру: "Шах!", поднялся на ноги и громко произнес по-французски: