Лучший гарпунщик - Андрей Круз

— Тогда говори, где у вас банник с прочей принадлежностью, и кто тут у вас помощник комендора?

— Комендора?

— Канонира, еж твою двадцать. — поправился я.

— Так вон, Федьку учи. — подумав, сказал Глеб. — Он шустрый и котел у него варит. Вроде как, хоть божьим именем и не поклянусь, иной раз как сварит, так впору это варево псам вылить, или на помойку выплеснуть.

— Ладненько. — обрадовался я. — Завтра к службе приставлю. Федьку.

Суета на шхуне после ужина быстро сошла на нет. Свободные от вахты свалили в трюм спать, оставив на палубе двоих, седого Дмитрия и меня. Старшим вахтенным был рулевой, но командовать мной он вроде как даже стеснялся, поэтому когда говорил, заметно смущался:

— Ты это… в общем, на бак тебе надо, тама твой пост. Если что увидишь — сразу мне кричи, чтобы я курс поменять успел или к ветру взять. И помни, что ночью любой возле шхуны — вражина, бей его беспощадно. А к утру, к рассвету примерно мы уже к острову подойдем, но вахта не твоя будет.

— Понял я, будь надежен. — ответил я, после чего потопал на нос.

Местом базирования выбрал толстый конец бушприта — мощного бревна, вдавашегося на палубу. Уселся на него верхом, положив на колени винчестер, да и засмотрелся на окружающий мир, благо, было здесь на что глянуть, это не серый московский пейзажик.

Темнело, солнце садилось в переливающуюся искрами отраженных лучей поверхность океана между двух близких островов, возвышавшихся на фоне буйства света темными, почти черными силуэтами. Груженая шхуна плавно покачивалась на низкой и пологой волне, с плеском пробивая ее наклонным форштевнем, и кроме мягкого плеска можно было услышать разве что поскрипывание снастей. Стирлинг снова молчал, не вторгаясь в природную тишину своим рукотворным стуком, а его хозяин моторист Иван спал себе под палубой, покачиваясь в гамаке.

— Хорошо-то как. — сказал я самому себе негромко.

Сказал совершенно искренне, вдохнув полной грудью пахнущий йодом морской ветер. Не знаю, что случилось со мной в Москве, убили меня там или я просто куда-то провалился, не важно. Не важно и то, что за последние дни у меня приключений было столько, сколько и на войне не всегда случается. Но мне здесь нравилось. Я хотел здесь жить, хотел дышать морем, хотел ходить по нему на шхуне, хотел возить грузы, хотел увидеть острова, хотел чувствовать себя частью экипажа. Вся увядшая было детская романтика снова забурлила в душе, вламываясь в мозг яркими образами, волнуя и обещая удивительную и интересную жизнь,о какой совсем недавно не мог даже мечтать.

А еще у меня впервые появился кто-то, за кого я чувствовал себя ответственным. Вера, девочка, лишившаяся отца, которая спасла меня, потерявшегося во времени, которой по этому долгу я уже никогда не смогу достойно отплатить. Сильная и смелая девочка, взявшая на себя ответственность за все происходящее вокруг, вынужденная вдруг стать взрослой в свои тринадцать лет. И у которой, получается, никого не осталось, кроме меня, случайно встреченного на глухой дороге в джунглях. А у меня — никого, кроме нее. Да и не было у меня никого и раньше, вечно одиночкой был.

Что-то плеснуло у самого борта, я перегнулся, чуть испугавшись, и вдруг увидел круто изогнутую черную блестящую спину с маленьким плавником, мелькнувшую у самого буруна, который кипел по носу шхуны. Дельфины. Целая их стая, шесть или семь, мне никак не удавалось посчитать. Они играли, пересекая путь судна, подныривая один под другого, вырываясь вперед и снова приближаясь. Время от времени один из них невысоко выпрыгивал из воды, возвращаясь в нее совершенно бесшумно, ловко до ощущения полного неправдоподобия.

Затем стая ушла, но появились стайки летающих рыб, поднявшиеся дышать на закате и выскакивающие из воды целыми стайками, похожие скорее на маленьких шустрых ласточек, непонятно как и зачем переселившихся на жительство в море. Рыбки летели далеко, над самой поверхностью воды, вдруг покрывая ее мелкой рябью там, где стайка ныряла. Наблюдая за ними, я даже чуть не пропустил пару лодок, появившихся из тени острова.

Низкие и длинные лодки с двумя бревнами-балансирами каждая, едва возвышающиеся над водой, несли по четыре человека каждая. Я схватился за подзорную трубу, выделяемую вахтенным, и сквозь наступающие сумерки сумел таки разглядеть, чем они там заняты — тянут сети из воды. Из чего заключил, что пиратской атаки ожидать не приходится. Разглядеть же самих «негров» уже не получилось, темновато было. Заметил только, что стоящий у рулевого весла высокий худой силуэт помахал нам рукой. А затем вслед раздался еще и протяжный свист.

Островов вокруг становилось все больше и больше, проливы между ними уже, но Дмитрий вел шхуну уверенно, по всему видать, рифов и мелей здесь не ожидалось. Зажгли носовой и кормовой фонари, с которыми как-то даже уютно стало среди подступившей темноты. Правда и видимость упала здорово, больше уже приходилось полагаться на слух. Встал со своего удобного бревна, вылез почти на бушприт, стараясь заметить возможную опасность. Нет, если «негры» здесь имеют привычку нападать на суда, то заметить их сложно, прожекторов с радарами здесь нет. Без ходовых огней нельзя, но с ними ты как на ладони. Понятно и почему пост мой на самом носу судна — больше вероятность услышать, как трос цепляется за форштевень. Не заметишь — подойдут злодеи к самому борту, и тогда все. А воспринимать местные опасности всерьез я уже научился. Этому здесь быстро учишься.

Шестичасовая вахта моя закончилась среди ночи. В моей реальности, насколько я помню, судовые вахты были по четыре часа, а здесь вот так, в полтора раза длиннее. Отстоял ее без всяких приключений, да и спать пошел, с наслаждением завалившись в уже привычный гамак. Плеск волны в деревянный борт, сопение и храп экипажа, темнота, разгоняемая тусклой масляной лампой в толстом стекле, и ощущение нереальности происходящего, от которого мне так до сих пор не удалось избавиться. Как кино смотрю, честное слово. А в зеркало так вообще лучше не глядеться, там вместо знакомого человека какой-то бородатый персонаж в шляпе и с винчестером. Мой мозг как-то до сих пор не в силах переработать такой образ, переместить ее из папки «картинки» в папку «реальность». Хотя разбитая в драке морда и рассаженная при моем появлении в этом мире голова болят до сих пор вполне правдоподобно. Боюсь, что если бы не эта боль, то я до сих пор пытался бы проснуться.

И с этими мыслями заснул.

А проснулся от того, что Иван-моторист хлопал меня по плечу, приговаривая:

— Вставай, человек Божий, вставай. Сейчас торг начнется, все, кто не грузит, охранять шхуну должны. Негры народ такой, лучше с ними в рассеянность не впадать, сам не заметишь, как башки лишишься. Вставай.