Проза жизни - Иоанна Хмелевская

   В голосе Шпульки звучало явное осуждение. Она прекрасно отдавала себе отчет, что ее ожидает, если Тереска в ближайшее время не заинтересуется каким-нибудь парнем и не направит на него избыток своей энергии, предприимчивости и времени. Тогда все это она захочет расходовать в компании со Шпулькой, а разве откажешь подруге! При одной мысли о том, в чем ей придется участвовать, у Шпульки буквально волосы вставали дыбом. О том, чтобы полностью устраниться, и речи не было. В больших количествах Тереска была утомительна до невыносимости, но полное отсутствие Терески превращало мир в бесплодную пустыню. Единственный выход — ограничить Тереску до разумных пределов, а это было бы возможно, если бы на горизонте замаячил какой-нибудь неотразимый субъект.

   — Кого конкретно ты имеешь в виду? — пренебрежительно фыркнула Тереска. — От всех этих сопляков меня тошнит. Или недоумки, или хамы, или самовлюбленные пижоны. Никто мне не нужен. Все они ничего не стоят.

   — Так уж и все... А чего бы ты хотела?

   — Дурацкий вопрос. Чтобы он в меня по-настоящему влюбился. Но не кто угодно, а такой... Такой, чтобы мне подходил. Не такой, как все.

   — Богусь был такой как все, — осторожно проронила Шпулька, не зная, как Тереска отреагирует на упоминание о нем.

   Тереска гневно фыркнула.

   — Но сначала он казался не похожим на других. Ты же сама видела, что он особенный, сама говорила! Он был такой... чистый. И воспитанный, и обаятельный, и влюбленный. Только потом...

   — Он был таким в каникулы. В свои последние школьные каникулы. Он тогда еще не стал взрослым. А потом вступил в жизнь...

   — А, подумаешь — жизнь...

   В голосе Терески прорвалась горечь. Снова путается под ногами какая-то другая, настоящая, взрослая жизнь... Она существовала вокруг и была ее уделом в будущем, она искушала и отталкивала, манила и ускользала, и какой бы эта жизнь ни оказалась, она не имела права быть обыкновенной. Другие пускай себе живут обыкновенной жизнью, но только не она...

   Шпулька покачала головой — и тяжело вздохнула, смиряясь с тем, что скоро на ее голову снова свалятся какие-нибудь нестерпимо захватывающие приключения. На спасение в виде неотразимо обаятельного субъекта рассчитывать не приходится.

   — Ну ладно, — сказала она, сдаваясь. — Пойдем завтра в бассейн...

   Погода была холодная и промозглая, падал дождь со снегом, превращаясь на тротуаре в омерзительную слякоть. Тереска вместе с Кристиной и ее женихом вышли из Дворца культуры. Шпульки с ними не было. Показав прошлым разом неплохие результаты в плавании, она категорически отказалась выходить из дому в такую погоду, ссылаясь на симптомы гриппа, ангины, катара и воспаления легких. Тереска махнула рукой и пошла в бассейн без нее.

   Кристина светилась ничем не замутненным счастьем. Жених поджидал их в холле с заботливым выражением лица. Оба в один голос заявили, что такая погода бодрит и освежает, а прекрасный вечер располагает к прогулке. Тереска сначала решила, что они шутят, потом — что свихнулись, и наконец, приглядевшись к их лицам, поняла, что у обоих своя особая точка зрения на мир. Для нее же погода, жизнь и вообще весь белый свет были омерзительны.

   Тем не менее она дала себя уговорить на прогулку, не понимая, зачем увязалась за ними вместо того, чтобы сесть в автобус. Им было, правда, по пути, но почему непременно пешком? Она плелась рядом со счастливой парой, поддерживаемая под руку женихом Кристины, которому явно было все равно, держит ли он в руке ее локоть или кусок бревна. Стараясь переступать через лужи, она краем уха слушала их разговор.

   Кристина беседовала с женихом о свежем цыпленке, которого надо купить для бабушки. Цыпленку непременно следовало быть свежим, поскольку бабушка мороженую птицу категорически не признавала. Тереска не могла понять, чья это бабушка — его или ее, во всяком случае, отношение к бабке как к совместной собственности увеличивало в ее глазах степень их близости. Без сомнения, возвышенные чувства обоих уже пустили свои корни в обыденную жизнь и обрели крепость в общих заботах.

   На площади Освободителя Тереска наконец сориентировалась, что требовательная старушка доводится бабкой Кристине, а трогательная озабоченность жениха свежей птицей объясняется исключительно глубокой его привязанностью к любимой девушке.

   На площади Унии Тереска решила, что дальше поедет автобусом. Она надеялась, что с ней простятся на остановке и пойдут себе на Раковецкую, но жених Кристины оказался человеком на редкость милым и упрямым. Не обращая внимания на Терескины протесты и отговорки, он дождался автобуса, запихнул ее внутрь и, сияя доброжелательной улыбкой, помахал на прощание рукой. Кристина, погруженная в блаженную нирвану, все его энергичные хлопоты оставила без внимания.

   Тереска проехала одну остановку, вышла на Раковецкой, перешла на другую сторону улицы и села на автобус, едущий в противоположном направлении. Наконец-то можно не следить за своим лицом.

   Кристина, бабушка, цыпленок, жених... Эта внимательность, эта близость, это взаимопонимание на почве нежных чувств... Они вместе, вдвоем, у них общие интересы, а она? Она была, есть и будет одинокой, никто не скажет ей доброго слова, никого не волнуют ее потребности, заботы, волнения, и если бы понадобилось достать цыпленка, фазана, свежего страуса для... бабушки, черта с два ей бы кто-нибудь помог! Плевать ей на все: на пятерку по истории, которую она все-таки с честью получила, на разряд по плаванию, который, можно сказать, у нее уже в руках, на фотоаппарат, которым некому ее фотографировать, на магнитофон, под который ей не с кем танцевать, на тех нескольких недоумков, которые вьются вокруг нее, потому что делать им больше нечего... Зачем ей все это? Никому она, в сущности, не нужна, никто ее не любит, Богусь ее бросил, даже Шпулька... Даже Шпулька, единственная настоящая подруга, сыта ею по горло, бунтует против нее... Никто не знает, насколько она одинока и несчастна и как бы ей хотелось иметь кого-то, кто бы ее любил и кого бы она любила... Никого это не волнует...

   Глаза налились слезами так, что она уже ничего вокруг себя не видела. Тереска шмыгнула носом разок-другой, потом открыла сумочку и порылась внутри.

   Черт подери, подумала она в ярости и отчаянии, еще и платок забыла!

   Кто-то уселся рядом с нею. Тереска отвернулась лицом к окну, шмыгнула носом поэнергичней и незаметно утерлась рукавом. Не помогло. Слезы капали буквально отовсюду, чуть ли не из ушей.

   Хватит нюни распускать, люди смотрят! — со злостью приказала она себе. Проклятый платок...

   Она снова открыла сумочку и склонилась над ней, делая вид, что вся поглощена поисками платка и стараясь спрятать лицо.

   — Прошу вас, — спокойно произнес кто-то рядом.

   Тереска перестала копаться в сумочке и искоса глянула вбок, не поднимая головы. В поле зрения попал белоснежный, аккуратно сложенный носовой платок, который протягивала ей мужская рука. Она подняла взгляд повыше и увидела молодого человека с неотразимо прекрасными глазами — того самого, который помогал ей собирать свеклу и отшивал от себя нахальную девицу. Сердце в ней отчаянно вздрогнуло.

   Молодой человек, который узнал ее еще раньше, увидел перед собой полные слез глаза, и ему почему-то представилось затуманенное дождем озеро с темнеющей по берегам кромкой леса. Внезапно ему до боли захотелось, чтобы над этим озером просияло солнце.

   — Прошу вас, — мягко повторил он. Поколебавшись, Тереска взяла платок и поднесла его к лицу.

   — Большое спасибо, — жалобно сказала она. — А то я свой забыла...

   Она умолкла, растерянно соображая, что теперь с этим платком делать. Отдать использованный или забрать с собой, постирать и вернуть уже чистым? Но как? Спросить адрес?

   Одновременно в голове ее лихорадочно роились и разные другие мысли. Мало того, что она несчастна и одинока, так еще и делает из себя посмешище...

   Хотя этот молодой человек, кажется, искренне ей сочувствует... Тем хуже, сейчас сочувствует, а через пару минут его не будет и она станет еще несчастней...

   — Учтите, у меня при себе не больше трех платков, — сказал молодой человек. — Почему вы так плачете?

   — Потому что вы такой добрый, - вырвалось у Терески, и она еще сильней захлюпала носом.

   — Если вам от этого будет легче, я могу стать злым. Но ведь это неправда, вы плакали еще до меня.

   Молодой человек оперся плечом о переднее сиденье, прикрывая ее от остальных пассажиров, и вынул еще один платок.

   Поток рыданий уже иссякал. Он был бурным, зато кратковременным. Тереска отняла платок от глаз и снова вытерла нос. Ничего не оставалось, как успокоиться на мысли, что она безнадежная идиотка.

   — Честно говоря, я плакала по глупости, — призналась она. — Вдруг показалось, что я ужасно несчастная. Просто так, без всяких причин.