Велижское дело. Ритуальное убийство в одном русском городе - Евгений Александрович Аврутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эпилог
Внимательно ознакомившись со всеми обстоятельствами дела, Николай I согласился с Государственным советом, что выдвинутые против евреев Велижа обвинения невозможно доказать в суде. «По неясности законных доводов, – пишет он, – другого решения последовать не может». Впрочем, притом что имелись весомые доказательства, опровергавшие виновность евреев, Николай поостерегся назвать обвинение полностью безосновательным. «Внутреннего убеждения, что убийство евреями произведено не было, не имею и иметь не могу», – пишет он. Многократные примеры из разных стран и эпох якобы свидетельствовали о том, что среди евреев, скорее всего, существуют фанатики, считающие, что для проведения их обрядов необходима кровь христиан. По мнению царя, евреи в той же мере способны на ритуальное умерщвление ребенка, в какой и скопцы, самая презираемая из всех христианских сект, – на ритуальную кастрацию. Николай дает понять, что этот обычай не имеет распространения среди всех евреев, однако не отрицает возможности того, что он все-таки существует, ибо «к несчастью и среди нас, христиан, существуют иногда такие секты, которые не менее ужасны и непонятны». Это мнение, оставлявшее открытой возможность ритуальной подоплеки, бросило длинную тень на все последующие кровавые наветы в Российской империи [Справка 1912:173–174; Велижское дело 1988:113; Dubnow 1916–1920,2:83].
Нежелание судебной системы запретить судебные разбирательства по обвинению в ритуальном убийстве означало, что и в будущем обвинения эти будут доходить до суда. И действительно, менее чем через год после постановления Государственного совета подобная же история вновь докатилась до Санкт-Петербурга. Героиней ее стала Фекла Селезнева, двадцатитрехлетняя крепостная из деревни Борисово в Минской губернии. 10 ноября 1833 года Селезнева сбежала от мужа, прихватив с собой двенадцатилетнюю двоюродную сестру. Помещик, которому Селезнева принадлежала, сумел ее выследить. На вопрос о том, где находится девочка, Селезнева сперва заявила, что она спрятана в «надежном месте», но в итоге показала, что еврей Орко Сабун задушил ее, чтобы натереть ее кровью глаза и губы своих детей. Обнаженное тело девочки было обнаружено в сарае под соломой. Документальные свидетельства говорят о том, что Селезнева и Сабун были знакомы уже давно, возможно, состояли в интимных отношениях. В какой-то момент крестьянка показала, что они всю ночь предавались блуду, а в середине ночи Сабун девочку задушил. Сабун, в свою очередь, в своих показаниях постоянно сбивался. Никто не подтвердил его алиби, более того, некоторые уверяли, что он действительно мог убить девочку.
Дело слушалось в двух губернских судах, потом – в Сенате и наконец было передано в Государственный совет. 13 января 1836 года Селезнева была осуждена за убийство девочки, прямая причастность Сабуна установлена не была, хотя его и наказали за лжесвидетельство и укрывание беглой крепостной: он получил сорок ударов кнутом и пожизненную ссылку в Сибирь. В этом случае суд решил не задаваться вопросом, действительно ли евреи нуждаются в христианской крови для проведения своих религиозных обрядов[347].
То, что николаевский режим активно занимался изобличением радикальных христианских сект и их дикой ереси, только усилило подозрительность относительно зверств, творимых евреями. В 1830-е годы высшими судебно-административными инстанциями было рассмотрено еще два сенсационных дела. События в городке Телыпи Ковенской губернии начались в 1827 году, на пике массовых подозрений в Велиже, и официально завершились в 1838-м, когда Сенат вынес оправдательный приговор 28 евреям, обвиненным в ритуальном убийстве [Staliunas 2015: 28–32][348]. Во втором случае речь шла о трех евреях из Заслава Волынской губернии, которых обвинили в том, что они якобы отрезали крестьянину язык. Прокоп Казан показал, что евреи «застигли» его, когда он вышел из леса:
…сначала подошел ко мне один жид и, разговаривая, шел рядом; потом присоединился к нам другой, а наконец и третий. Ничего не подозревая, я беспечно отвечал на вопросы их, как вдруг один, отстав немного, схватил меня сзади и повалил; другие бросились и начали давить мне грудь и душить за горло, так сильно, что я пришел в беспамятство и, вероятно, высунул язык. Придя от боли в чувство, я увидел себя поставленным на колени с наклоненною головой; один еврей поддерживал мою голову, а другой подставлял под рот чашку, в которую кровь сильно лилась [Даль 1995: 57–60, цит. на с. 57][349].
Совершив злодеяние, евреи уехали в бричке, прихватив кровь и 12 рублей серебром. Казан пояснял, что 12 рублей нашел на ярмарке и евреи у него эти деньги украли. Сенат счел слова Казана «ложным оговором». Медицинское освидетельствование подтвердило, что язык отрезан острым предметом, но не смогло установить, что это было сделано насильственно.
Известно, что Николай I очень боялся тайных заговоров. Чтобы сохранять власть над всей страной, режим боролся со всевозможными тлетворными подрывными силами. После восстания декабристов в 1825 году органы правосудия проводили крайне жесткие расследования массовых беспорядков, грозивших подорвать абсолютную власть императора. Большинство подозреваемых в государственных преступлениях оперативно представало перед военным трибуналом. Военизированный режим Николая использовал в качестве основных инструментов наказания кнут, плетку и березовые розги. Среднегодовое число высланных и приговоренных к каторге почти удвоилось, с 4570 человек с 1819 по 1823 год до 7719 с 1823 по 1860 год. Помимо бунтовщиков, политических преступников и бродяг, выселению подлежали воры, пьяницы, «варвары-азиаты», закоренелые преступники и всевозможные сектанты [Gentes 2010: 21–49; Beer 2013][350].
Активное противодействие социально опасным проявлениям – в эту сферу попадали и еврейские ритуальные убийства – происходило в атмосфере озабоченности ересями и фанатизмом. Министерство внутренних дел вело подробный список всех сект. Скопцов – их преследовали сильнее других – наказывали за преступления против веры, систематически высылали в Сибирь и держали под постоянным надзором полиции[351]. На протяжении сотен лет российские суды относили ересь, наряду с колдовством и государственной изменой, к разряду самых тяжких преступлений. Считалось, что еретики и ведьмы одержимы злым духом, поэтому их часто приговаривали к смертной казни. Российские власти продолжали весьма рьяно преследовать сектантов, но во второй четверти XIX века произошел кардинальный сдвиг в юридическом мышлении. Судьи все чаще высказывали нежелание рассматривать дела о колдовстве. С чем была связана эта перемена? Почему уголовные суды отказывались называть людей, обвиненных в манипулировании сверхъестественными силами с
