Источник - Джеймс Миченер

Большая семья Ура теперь была представлена строителем Уриэлем, который и убедил старших членов семьи приняться за возведение этих стен. Вне всяких сомнений, он был одним из самых заметных граждан Макора – человек, который владел оливковыми рощами к югу от города и дубовым лесом на востоке. Ему минул сорок один год, он был выше среднего хананея и часто бывал погружен в раздумья. Жрецы Баала ждали от него указаний; на первых порах они противились строительству стен, доказывая, что, если бы Баал хотел защитить источник, он сам бы об этом позаботился, но, когда замысел Уриэля доказал свою правоту, они стали поддерживать его. Ныне в Макоре не было короля, потому что захватчики-гиксосы уничтожили всю королевскую семью, но к Уриэлю перешло столь много из устоявшихся задач по управлению городом, что он смело мог считать его своим псевдокоролевством. В официальных записях, хранившихся в Египте, который ныне владел этими местами, он считался правителем и справлялся с этой ролью куда лучше, чем большинство египетских назначенцев в соседних городах Хазоре, Мегиддо и Акке.

У Уриэля была квадратная черная борода. Считалось странным, что в его годы у него только одна жена, Рахаб, которая подарила ему всего одного ребенка, его сына Зибеона. Наложницы не играли большой роли в его жизни; их у него было несколько, как и полагалось столь достойному человеку, но об их детях он не заботился, и с годами его все меньше волновала необходимость окружать себя молодыми женщинами. Он любил только свою жену, считая ее отличной спутницей и мудрой советчицей.

Уриэль был всецело предан Макору. В молодые годы он предводительствовал его военными силами и мог вывести на поле боя четыреста хорошо вооруженных воинов. Дважды египтяне назначали его полевым командиром их воинских контингентов, расквартированных в этих местах, и он предводительствовал ими в далеких походах к Кархемишу и Дамаску, но всегда с радостью возвращался в Макор. Это он ввел в практику, что местожительство правителя должно размещаться у главных ворот города, чтобы каждый торговец, входящий в город или покидающий его, мог легко найти правителя и посоветоваться с ним по вопросам налогов. Его дом был большим укрепленным зданием, выраставшим из западной от ворот стены. В нем было два входа – один, что вел в город, предназначался для его семьи, а другой считался официальным и вел прямо из его помещений к извилистому проходу к воротам. Он был настолько предан управлению Макором, что часто садился на трехногий стул прямо у ворот и с удовольствием болтал с прохожими, делясь сплетнями о городских властях. Под руководством Уриэля Макор процветал. Землепашцы за стенами города производили излишки продуктов, которые караванами отправлялись в Акко, а в стенах города другие люди действовали в рамках сложной экономической системы. В ее основе лежали лепка и обжиг посуды из глины, найденной в вади, производство и окраска ткани и отливка бронзовых инструментов высокого качества. Медная руда доставлялась с севера караванами мулов из шахт, лежащих к югу от Красного моря. Олово же приходило в Акко на кораблях из портов Малой Азии, и конечный продукт расходился по многим городам и поселениям. В Макоре никто больше не пользовался кремневыми орудиями.

Гончарам, ткачам и кузнецам поддержку оказывали, главным образом, посредники, которые собирали средства для доставки сырья и брали на себя риск по отправке морем товаров. Они же снабжали и местные лавки, в которых продавались не только товары, произведенные в городе, но и предметы, доставленные издалека из таких специализированных центров, как Кипр, Греция и Крит на западе, как Дамаск и Индия на востоке. Люди в Макоре хорошо питались, красиво одевались и молились единой троице богов, которые надежно защищали их; им нравилась эта форма правления, принятая в районе между Месопотамией и Египтом.

Если, с одной стороны, им еще был неизвестен принцип чеканки монет, то они все же пользовались надежной испытанной системой весовых денег, которая позволяла отправлять в далекие места для оплаты счетов и золото и серебро. Пусть даже пока не существовало налаженной системы почты, имелись курьеры, которые регулярно разъезжали по Междуречью.

Уриэль умел писать на трех языках. Аккадская клинопись Месопотамии была основным средством для всех дипломатических и деловых действий. Египетские иероглифы использовались для правительственных сообщений. Существовала еще и новая форма письма, принятая в Северном Ханаане, из которой в конечном итоге и развился алфавит. На своем столе Уриэль хранил набор резных скарабеев из Египта. Он использовал их вдавленные отпечатки в виде своей подписи на глиняных табличках. Ими же он ставил печати на ручках тех кувшинов, которые служили мерами вина и зерна. Книг у него не было, но он обладал коллекцией глиняных табличек, на которой условными знаками были записаны важные мысли, и, кроме того, он помнил наизусть много стихотворных повествований из Месопотамии и Ханаана. Особенно хорошо он знал местный эпос о пребывании Баала и Астарты в подземном мире. Он не догадывался, что в нем рассказывается о приключениях, в которые были вовлечены его далекие предки, и, если бы ему рассказали об этом, он был бы неподдельно смущен, ибо Уриэль был лишен тщеславного желания иметь какое-то отношение к богам.

В сорок один год Уриэль был опытным правителем, который испытывал глубокое личное удовольствие, когда его поля производили больше зерна, а из-под прессов текло больше оливкового масла. Единственное, что заставляло его испытывать тщеславие, был его сын Зибеон. Ему минул двадцать один год, он был черноволос и красив. Какое-то время казалось, что он может вляпаться в неприятности, поскольку он усиленно оказывал внимание девушкам, родители которых не хотели, чтобы их дочери выходили замуж в четырнадцать лет, пусть даже в крестьянских семьях это дозволялось; но в результате давления со стороны Уриэля сын обзавелся любовницей из гиксосов, и этот кризис прошел стороной. Тем временем правитель усердно посещал семьи своих друзей, и вполне возможно, его сын вскоре мог жениться.

Весенним днем 1419 года до нашей эры, когда Цадок и его ибри с востока подошли к Макору, правитель Уриэль сидел на своем трехногом стуле, поставив его так, что мог разглядывать тех, кто поднимался по насыпи, и в то же время держать в поле зрения все, что происходило в городе. В той стороне он видел смешанную компанию из солдат-гиксосов, оставивших поле боя, египетских поселенцев, нескольких африканцев, горсточку ибри, которые забрели сюда с севера, и полдюжины других людей с берегов моря или из пустыни. Даже у тех, кто с полным основанием называли себя хананеями, было очень запутанное происхождение, но все сосуществовали вместе на основе взаимной терпимости. От толпы отделился невысокий коренастый молодой человек с острым крючковатым носом и направился к Уриэлю.

– Не хочет ли правитель произвести проверку? – спросил молодой хетт. Его родители оказались в Макоре во время налета наемников с севера.

– Все готово? – спросил Уриэль. Молодой человек кивнул, а правитель, приказав страже отнести стул в дом, присоединился к хетту, и они двинулись по широкой главной улице, которая по прямой пересекала холм от одних ворот до других. По пути он осматривал лавки, стоявшие вдоль главной городской магистрали: гончарные, где продавались Прекрасные изделия с греческих островов, лавки, на полках которых лежало не менее двенадцати самых разных образцов сукна, а также лавки, торгующие металлическими изделиями. В них были мечи, кинжалы и блестящие ювелирные изделия. Как всегда, он проверил хранилища для зерна и цистерны для воды, дабы убедиться, что они в полном порядке. Затем он проследовал к востоку от сторожевых ворот, где гончары, кидая куски глины на свои круги, лепили из них сосуды на продажу следующим месяцем. Неторопливо горели печи для сушки – после окончательного обжига глина будет звенеть, как стекло, а вот юные кузнечные подмастерья дули в длинные трубки, чтобы небольшие горны бронзовых дел мастеров пылали ослепительным пламенем, или же, качая меха, пытались добиться такого же эффекта в больших горнах.

Тем не менее, сегодня правитель Уриэль не останавливался у своих ремесленников. Проводник привел его к той части стены к западу от прохода к источнику, где ограда Макора выдавалась к северу, и здесь, оказавшись в окружении низких деревянных строений, молодой хетт показал Уриэлю то последнее оружие, на котором покоилась оборона Макора, – оно было настолько страшным, что впредь осаждать Макор становилось совершенно невыгодным делом.

– Все в порядке? – спросил правитель.

– Да, – ответил молодой человек, попросив обратить внимание на группу хеттов рядом. с низким строением.

– Быстро ли они смогут приступить к делу?

– По вашей команде, – заверил его хетт.