Свадебный бунт - Евгений Салиас

— Кто угощал, ребята?

— Носов угощал.

— Носова, вестимо, Носова! — отозвались сразу повсюду. — Он угощал, Носов.

— Носова, Якова Носова!

— Носову быть воеводой!

И имя посадского Якова Носова стало перелетать в толпе как мячик из места в место, и скоро, казалось, вся площадь уже ревела два слова:

— Якова Носова!

В эту минуту посадский, по прозвищу Грох, появился на крыльце. Он был бледен как снег и руки его слегка подергивались. Он, казалось, не твердо стоит на ногах. Обернувшийся на него Партанов даже удивился.

— Что за притча? — подумал он. — Испужался, что ли, чего?

Но Грох не испугался. Грох дожил до того мгновенья, которое было для Партанова и других случайностью, а для него осуществлением давнишней, заветной и совсем несбыточной мечты.

Не в таком виде, не в таком образе, не при таких условиях, не на крыльце воеводского правления астраханского кремля представлялась Носову эта желанная минута. Все пошло иначе. Но то, что случилось, была давным давно им желанная минута, обдуманная, и за последние дни даже ожидаемая.

— Слушай, православные! — проговорил посадский Носов, едва слышно, не имея сил овладеть своим языком, который от волнения едва двигался. — Спасибо вам крепко! Я берусь воеводствовать, заведу порядки иные, не чета московским. Будет у нас всем людям суд справедливый, поравенный, без лицеприятия. Лихоимцев самый корень выведу. Грабителей и мучителей истреблю до единого. Обещаюсь, что будет в городе Астрахани тишь и гладь и Божья благодать, как говорит пословица. Московских и царских указов и даже войсков и полков я не побоюсь. У нас свои пушки и пистоли заведутся, свои солдаты и войска будут. Была когда-то Астрахань татарским ханством, отчего же нам опять не быть самим по себе астраханским царством! Но одно скажу: попущения ни чему худому от меня не будет. Уж коли я воевода, я буду им по-божески. Обеими руками править начну, и за всякие порядки коли я ответчик, так и воля моя должна свято соблюдаться всеми обывателями от мала до велика — и православными российскими людьми, и всеми гостями, и инородцами. Но вот спасибо и спасибо вам паки и поклон низкий за чествование.

Грох замолчал, оглядел глазеющие глупо на него со всех сторон лица, повернулся и вошел снова в дом воеводского правления; Носов отлично понимал, что речь его к этому сброду ни на что не нужна, что выбор этот ничего не значит. Но надо было с первого же дня заставить народ толковать по всему городу о себе. Пускай пойдут толки, что новый воевода Носов, выбранный на площади в кремле, обещает, что будет всем поравенный суд, будет мир, будет всякая благодать, но вместе с тем будет строгое и крепкое соблюдение тишины и порядка.

Расчет Носова удался. Обещанным строгостям поверили, новым порядкам тоже. Носов тотчас же вызвал в большую горницу воеводства ближайших своих сподвижников: Быкова, Колоса, Зиновьева, Партанова и других. Когда они собрались, Носов стал перед ними и спросил:

— Так я воевода, сказывали вы?

— Вестимо, ты, Яков. Чего спрашиваешь? — раздались голоса его приятелей.

— Ладно; так первый мой приказ будет очистить площадь, запереть все ворота, в Пречистенских стражу поставить и никого в кремль не впускать до завтрашнего дня. Второе — убрать убитых и честным порядком похоронить. Тотчас же собирать охотников в новый мой воеводский полк и вписать их поименно. Тотчас же выдадим всем за неделю вперед жалованье в руки, и сколько наберется, сейчас же расставим караульными по тем местам, которые я скажу. Завтра по утру объявить, что будет в соборе после литургии молебен, а после молебствия круг и совет насчет астраханских делов.

Через каких нибудь полчаса времени первые три приказания воеводы были уже исполнены, и все совершилось мирно, быстро, как по маслу.

Во-первых, толпе зря снующего народа было объявлено, чтобы очистили кремль. Только в одном углу площади сотня подгулявших разношерстных молодцов под предводительством одного парня, выпущенного накануне из ямы, стала шуметь, как бы не желая уходить из кремля, где еще были целы церкви и многие дома. Им было объявлено, что за ослушание их немедленно примут в топоры.

В задорной и подгулявшей кучке несколько голосов захохотали в ответ.

— Вы вот как! — крикнул Быков, взявший на себя очистку площади. — Бери их чем попало, ребята. Коли, руби, вали!

И Быков вместе с двумя десятками своих вооруженных молодцев врубился в кучу озорников и в одно мгновение разогнал всех; только двое убитых осталось на месте да несколько раненых побежало в разные стороны.

Затем тотчас все трупы бывшего начальства были убраны.

Когда смерклось, то около воеводского правления была другая толпа, чинная, порядливая, и тихо ожидала очереди. Все по очереди перебывали в прихожей воеводского правления и вышли снова на площадь. Но каждый, входивший с пустыми руками, возвращался с оружием, от мушкетона и пистоли до сабли, бердыша или пики. Что-нибудь да получал он. Но вместе с оружием получал жалованье из «государевой казны» за целую неделю вперед.

Большая часть охотников, записавшихся в новый полк, придуманный и сформированный новым воеводой, были из стрельцов, старые и молодые. Главное начальство над ними было поручено, конечно, старику стрельцу Быкову. Он получил звание стрелецкого тысяцкого. Тотчас же были выбраны сотники, пятидесятники и десятники. Лучка Партанов, конечно, попал в сотники.

— Через недельку, гляди, мы и кафтаны заведем с позументом, — говорили новобранцы.

Еще солнце не совершенно опустилось на горизонт, когда в кремле у всех ворот и зданий казенных стояли часовые и караульные из новобранцев, считавшие начальством и хозяином кремля и всей Астрахани не кого иного, как воеводу Якова Матвеевича Носова.

«Воевода Носов» уже звучало в устах многих так же согласно и законно, как за день перед тем звучало «воевода Ржевский».

Но воевода Носов был иного поля ягода, чем покойный Тимофей Иванович, погибший жертвой своей лености и добродушия. Воевода Носов весь вечер и часть ночи не спал, а сидел и делом занимался. Ни разу не побывал он там, дома у себя, там, где были жена и дети. Хороший семьянин Яков Носов, ставший теперь воеводой, почти позабыл о существовании жены и детей.

Поздно ночью, уже засыпая в горнице, где часто бывал он у покойника Ржевского, он вдруг вспомнил о семье своей. Вспомнил он только потому, что вдруг ему померещилось, почудилось, что он более не увидится с женой и детьми. Ему пришло на ум, что, может быть, за эту же ночь кто-нибудь, подосланный от уцелевших еще в кремле и городе властей, прирежет его здесь сонного, как малого младенца.

— Так и помрешь, не повидавшись со своими, — подумалось Носову. Но тотчас же он перекрестился, вздохнул, повернулся на бок и через мгновение спал крепким сном.

XXXVII

На утро 31-го июля весь город опять волновался, но уже на иной лад. В городе слышался благовест во всех церквах. Всем жителям было известно, что в соборе будет литургия, будет молебствие, будет объявлен указ воеводы Носова, которого Бог весть кто выбрал и поставил в городе начальством. Скоро кремль переполнился, собор тоже, и все шло порядливо и тихо, как и быть должно. Но только соборный протопоп был в бегах, а вместо него служил священник Никольской церкви, отец Холмогоров. Только вместо тех лиц, которые обыкновенно стояли впереди во время всякого торжества, теперь появились совсем другие лица и другие люди, но на вид степенные, чинные, важные, как будто бы они и не бунтовщики.

После молебствия, отец Василий Холмогоров стал приводить к присяге всех добровольцев нового полка, как стрельцов, так и простых обывателей, записавшихся в новую рать. Толковали уже о формировании четырех других полков на тот же лад, с той же выдачей оружия и жалованья вперед.

Присяга, приносимая теперь в соборе, заключалась в том, чтобы стоять за истинную веру, за бороды, за платье, за обычай отцов и дедов и крепко стоять друг за друга, против всякого врага и против самой Москвы.

И как тихо и мирно сошлись сюда толпы народа, точно-так же мирно и вышли, толкуя и рассуждая по улицам, по слободам и у себя на дому про нового воеводу, новый полк, новые порядки.

Только некоторые поговаривали, качая головой:

— Вот тебе и бунт! Совсем не похоже… Чудно что-то. Ведь если эдак-то, то оно, почитай, будет даже лучше, чем при Тимофее Ивановиче. Разве что отвод глазам. Нет, нет, да и ахнут грабить… власти новые.

В сумерки того же дня случилось, однако, маленькое происшествие, которое окончательно ошеломило всех астраханцев.

На площади, среди слободы юртовских татар, была разграблена их молельня, убито несколько человек юртовцев и шум привлек довольно густую толпу народа. Оказалось, что шайка грабителей действовала тут без всяких предосторожностей, среди бела дня, как бы имея законное право на грабеж. Шайкой командовал хорошо известный всем красноярский душегуб Шелудяк. Не прошло получаса, как сюда же нагрянули, будто святым духом прочуявши беспорядок, новые стрельцы новобранцы нового воеводы. Молодцы эти оказались не под стать стрельцам прежнего воеводы. Живо все грабители с награбленным были перехватаны и перевязаны. Командир их, сам громадный Шелудяк, изранив ножом человека четыре, был скручен, повален на телегу, и новобранцы стрельцы победоносно двинулись к воеводскому правлению с пленными.