Последний год - Михаил Зуев-Ордынец

— Не пойду, не обижайтесь, Андрей Федорович. Кавказскому офицеру и смотреть-то зазорно, как наши чиновные будут выплясывать у янков хозяйскую улыбку. Новый барин появился — старого долой! Холопы! А на встречу эту вам лучше одному идти. Как на медведя! Ничего, справитесь! А я лучше в собор ко всеношной схожу. Помолюсь архангелу Михаилу. Он ведь тоже офицер, архистратиг! [60] Должен он помочь старому кавказскому офицеру. Угадали вы, на сердце у меня что-то неспокойно. А мое сердце — вещун!

Счастливо-возбужденное настроение Андрея сразу пропало. Он понуро опустился на стул.

— А вы идите, идите! Вам непременно надо идти! — подал ему Македон Иванович охотничью куртку в разноцветных заплатах. — Эх, шуба-то у вас не по фраку. Хламида! Извольте одеваться, сударь мой!

Когда, одевшись, Андрей шел к выходу, тихо открылась дверь и на пороге встала Айвика. Он внезапно смутился и опустил глаза. Потом, пересилив себя, несмело улыбнулся ей. Девушка ответила ликующим взглядом.

Македон Иванович вышел на крыльцо, провожая. Андрея. И когда тот подошел уже к калитке, вдруг тревожно сказал:

— Погодите!.. Слышите?

Андрей остановился и прислушался. На улице раздался свист, долгий и резкий, как плач чайки в бурю. Настоящий матросский свист. Вдали, видимо, в конце улицы, ответил второй такой же свист.

— Матросы рассвистелись Мало ли их теперь по улицам шляется, — сказал Андрей, открывая калитку.

— Может, и так, — согласился капитан, но долго еще стоял на крыльце, прислушиваясь к удаляющимся шагам Андрея.

БАЛ В ЗАМКЕ БАРАНОВА

Дом Главного правителя колонии называли обычно в городе замком Баранова Первый Главный правитель Александр Баранов решил, что лучшим местом для его замка будет вершина Кекур-Камня — отвесного каменного утеса, обрывающегося к океану. Дом, построенный из дикого черного камня, подступивший с одной стороны к десятисаженному обрыву в океан, а стрех других сторон окруженный многопушечными батареями, был действительно замком, способным выдержать самый свирепый штурм или длительную осаду. Колошенская резня 1802 года научила Баранова осторожности, и он целых 16 лет, до конца своего правления, укреплял и вооружал замок по всем правилам фортификации. Видный со всех концов города, замок в этот вечер сиял, как резной фонарь. Окна двух его этажей пылали яркими огнями.

Андрей подошел к воротам старой крепостной башни, и часовой опустил было ружье, загораживая дорогу оборванцу в заплатанной куртке. Но, заметив белевшие под вытертым мехом воротничок и манишку, солдат поспешно отступил к будке. Покосились на Андрея и ливрейные лакеи, принимавшие от гостей верхнюю одежду в большом вестибюле замка. Но, увидев фрак, и они почтительно закланялись.

Андрей взбежал на второй этаж, чувствуя приятную легкость городского костюма, тонкого и почти невесомого после меховых доспехов. На просторной площадке второго этажа, огороженной перилами, он остановился. Здесь, перед большим зеркалом, освещенным шандалами, толпились дамы, оправляя туалеты. «Нет такой женщины, которая прошла бы мимо зеркала, не остановившись, — подумал Андрей. — Здесь я наверняка увижу Лизу». Он прислонился к стене и начал разглядывать проходивших дам.

Съезд только начался. По лестнице поднимались и жеманились у зеркала жены служебной компанейской мелкоты, чиновницы в старомодных чепцах и неуклюжих, хотя и дорогих платьях, и румяные курносые креолки, спутницы жизни компанейских инженеров, шкиперов, лекарей, учителей, заведующих складами, в платьях поскромнее, из тафтицы и китайской канфы. Но какая креолка устоит перед соблазном не навесить на себя яркие и пестрые ленты? И они обмотались немеренными аршинами лент, как их матери обвешивались аршинами бисера, стекляруса и цуклей.

«Где же повторение пышности и роскоши петербургских балов? — думал, усмехаясь, Андрей. — Это больше похоже на петровские ассамблеи. Тут и шкипер, и мастер, и купец, и вельможа. Впрочем, вельмож что-то не видно. Ах, нет, вот и они!»

На лестнице стало вдруг тесно и шумно, как на базаре. Это появились американцы, румяные, откормленные, горластые. Они с хозяйской бесцеремонностью перекликались во всю глотку, как через улицу, пинали друг друга и оглушительно хохотали.

На площадку поднимались все новые и новые гости. Нарастал гул оживленных голосов, журчал женский смех, в зеркале сверкали возбужденные женские глаза, из далекого зала доносились звуки настраиваемых скрипок. Вся эта атмосфера начинающегося бала будоражила Андрея, как будоражил когда-то каждый петербургский бал молоденького корнета Гагарина. И вдруг перед глазами его встала полутьма, а горло перехватила острая вонь индейской бараборы. Он сидит на нарах, рядом с Красным Облаком, нащупывая револьвер, опасаясь очередной злобной вспышки Громовой Стрелы. Давно ли это было? Совсем недавно, словно вчера. Андрей провел по глазам, и снова загорелись бальные огни.

Появились, наконец, и петербургские дамы с «Бородина». Их окружали морские офицеры русской эскадры, стоявшей на ново-архангельском рейде. Андрею пришлось вытягивать шею и становиться на цыпочки, чтобы разглядеть лица столичных дам. Но Лизы среди них не было. Он вдруг встревожился: не приехала ли Лиза раньше его, а он бесцельно торчит на лестничной площадке. Кинув последний взгляд на дам, поднимавшихся по лестнице, он пошел к широким арочным дверям, через которые виднелась длинная анфилада комнат. Все они были ярко освещены, всюду горели жирондели и лампы, масляные и только что появившиеся керосиновые. А вдали, в бальном зале, сияла огромная люстра, зажженная на все рожки. И все же и при этом ярком свете было в парадно убранных комнатах уныло и тоскливо, как во всяком доме, живущем прошлым Радовали глаза лишь гигантские морские раковины, майолики неистовых расцветок и старинные китайские вазы из стыдливо-розового нефрита и нежно-зеленой яшмы. Это были свидетели былой славы, подарки Баранову его друга гавайского короля, кантонских мандаринов и купцов.

«Да, была слава, летевшая на аляскинских бригах по всем океанам! А завтра и славу русскую продадут! — Андрей подошел к окну, откинул штору. Окно было узкое, как бойница в крепостной стене. Глубоко внизу, к подножию Кекур-Камня, накатывал черно-зеленые валы освещенный луной океан. — Не для балов строил свой замок незабвенный Баранов, а для отражения неприятеля. Говорят, он сбрасывал отсюда в океан казнокрадов, шпионов и предателей. Это, конечно, легенда. А сегодня он швырнул бы, пожалуй, в океан не одного собирающегося отплясывать на панихиде по его любимой Аляске!.. »

В мрачно-торжественном бальном зале грянул оркестр. В Ново-Архангельске, как и в Петербурге, бал начали полонезом. Но местные музыканты сделали из медлительного, певучего произведения Шопена что-то залихватское. Особенно отличались гнусавая скрипка и бубен, захлебывавшийся от усердия.