Интерферотрон Густава Эшера - Андрей Черноморченко

Морис не планировал заниматься сыскной деятельностью, тем более что страдания и подвиги инспектора полиции Фумио Кагосимы произвели на него неизгладимое впечатление. Он пролистал руководство: теоретическая часть на этом завершалась, далее следовали подробные хореоматические указания. Вейвановский вполне справедливо посчитал, что, поскольку аппарат примет иной, отличный от первоначального, вид, то нет особой необходимости вникать в тонкости работы утерянного экземпляра и изучать нестандартные танцевальные фигуры.

Теоретические рассуждения Густава Эшера вызвали у Мориса непреодолимый приступ зевоты. Ему показалось даже, что обе медсестры посмотрели на него осуждающе. Вейвановский срочно заглотнул две чашки кофе подряд и сверился со временем. Скоро предстояло идти за Филомелой. Он встал, потянулся и подошел к постели больного. Густав был радикально демонтирован, как будто на него напала стая хищных патологоанатомов. Но сердце, вынесенное, судя по всему, для удобного доступа прямо к краю постели, продолжало ритмично сокращаться, а тонус прочно держался на восьмипроцентной отметке.

Точно в назначенное время Вейвановский постучал в дверь спальни Филомелы. «Иду», — послышался бодрый голос, и через мгновение Венис уже была в коридоре.

— Вы не спали? — спросил Морис.

— Нет. Взяла почитать дурацкую книжонку, из тех, что внизу, и не смогла оторваться. Типичная бабская мелодрама, но очень занимательная. Наверное, к старости я становлюсь сентиментальной.

— Боже мой, вам ли говорить о старости! Вы выглядите просто великолепно! — осмелился на комплимент Вейвановский.

Филомела пропустила комплимент мимо ушей, так как именно в это время, войдя в палату, приступила к внимательному изучению табло.

— Немного хуже, чем вчера вечером, но гораздо лучше, чем сегодня днем, — суммировала она свои впечатления. — Со сборкой пока повременим. Пусть полежит в виде макета.

Судьбы изобретателей и их машин иногда поразительно совпадают, подумал Морис.

— Вы полагаете, у него опять может остановиться сердце? Венис пожала плечами.

— Все может быть. Сегодня в течение часа оно останавливалось четырежды. Без всяких видимых причин. А потом пошло, как ни в чем не бывало. Так что следите за ним, — Филомела кивнула в сторону кровати, — внимательно. И читайте легкие занимательные книги! От этих инструкций заснуть недолго. Вас отпустить на технический перерыв?

— Нет, спасибо, пока нет необходимости.

— Тогда счастливо оставаться.

— Спокойной ночи. Бросайте роман и ложитесь спать.

— Попробую. Но он очень интересный. Хотя и ясно, что в конце — неизбежная свадьба, — улыбнулась Филомела.

Венис ушла; Морис со вздохом уселся в кресло, раскрыв инструкцию на теоретическом разделе, — он ее так и не усвоил целиком с первого раза, в связи с чем намеревался при встрече с Эшером, запланированной на три часа ночи, задать несколько вопросов.

Густав вновь вынырнул из какой-то густой глины. Обстановка в спальне была все той же: фантомы у постели, где в зеленой жиже плавало попурри из человеческих фрагментов, оцепенелый Морис в кресле и его астральный кокон, парящий под потолком.

— Здравствуйте! — приветственно засветился кокон. Густав поздоровался в ответ.

— Сегодня были крупные проблемы, — сказал Морис.

— С интерферотроном?

— Нет, с вами.

— Что случилось?

— Вы сегодня умирали четыре раза в течение одного часа. Разве вы не помните? Густав задумался. Откуда-то из сознания всплыло неясное воспоминание о том, как его прессовали, мучили, затем бросали и вновь принимались истязать. Эшер содрогнулся: он должен был избежать новых пыток любыми способами. Густав был также уверен в своем жутком, безобразном конце по окончании мучений, причем сказать, откуда в нем взялась эта убежденность, он вряд ли смог бы.

— Кажется, припоминаю.

— Поэтому у вашего тела такой разбросанный вид.

Густав посмотрел на себя, и зрелище это не доставило ему удовольствия.

— Как идет работа над аппаратом?

— Следуйте за мной, я покажу.

Они переместились в ангар, где Морис подвел своего собеседника к столу с деталями.

— Вот все, что удалось пока насобирать.

— Очень неплохо. Еще два-три дня, и можно будет приступать к сборке. Вам, то есть мне, необычайно повезло, что здесь оказался такой обширный склад старых деталей. Что говорит обо мне врач?

— Она не знает, как объяснить внезапные остановки сердца.

— То есть, это может произойти опять в любой момент?

— Не исключено.

— Будем надеяться, что повезет. Вам все понятно из инструкции?

— Что касается устройства — более-менее. Теория мне не вполне ясна.

— Какое у вас образование?

Морис призадумался. Квалификация астрального воина — наемного убийцы, скорее всего, не произвела бы на Эшера благоприятного впечатления.

— В армии я был младшим техником.

— В каких войсках?

— Это был секретный отряд эзотерических технологий.

— Оттуда у вас способность к общению с полумертвецами?

— Да.

— А со спящими вы можете разговаривать?

— Не знаю, пока не пробовал.

— Я на тот случай, если вдруг удастся выйти из комы. Вы же не сможете общаться со мной, так сказать, в нормальном состоянии, — я буду идиотом.

— Да, в бодрствующем виде от вас многого не добьешься.

— При сборке аппарата — если вы еще не отказались от этих намерений — у вас неизбежно будут возникать трудности. Как вы думаете со мной консультироваться, если на все разъяснения у вас имеется не более десяти минут в сутки?

Морис уже думал над этим и собирался выпросить у куратора возможность общаться с Эшером по необходимости, даже днем. Насколько он понимал, те силы, посредством которых он до сих пор выходил на связь с коматозным изобретателем, не будут обременены такой просьбой.

— Я постараюсь увеличить это время.

— Каким образом?

— Более глубоким погружением в медитационный транс, — сымпровизировал Морис.

— Кроме того, можно понять, для чего мне нужен интерферотрон: я хочу вырваться из западни. Но вам-то он зачем?

— Из любопытства. Я никогда еще не сталкивался с такими машинами.

Здесь Вейвановский не кривил душой. Интерферотрон действительно его заинтересовал. Но самой главной причиной было недвусмысленное распоряжение иерарха: собрать устройство и ждать дальнейших указаний. Зачем куратору и стоящим за ним всемогущим силам понадобилось скромное творение рук человеческих, Морис не понимал.

— А вы хоть представляете, к чему может привести неосторожное применение интерферотрона? — спросил Эшер.

— Вообще-то нет. Неужели от просмотра может что-либо произойти?

— Ах да, забыл вам сказать. От простого разглядывания картинок, конечно, ничего не случится. Я — с вашей помощью, естественно — собираюсь ввести функцию изменения событий.

— Вы имеете в виду те, что составляют клише?

— Нет, эти изменить нельзя. Они совершенно недоступны. Можно только менять их проекцию в нашем мире, то есть ячейки.

— В инструкции на это нет даже намека.

— Конечно. В зависимости от аудитории я рассказываю об интерферотроне и принципах его действия по-разному. Зачем об этом знать полицейским? Я с самого начала предполагал, что при небольшой переделке интерферотрон сможет воздействовать на траектории, но, само собою, не стал проверять этого на практике. А теперь, когда у меня безвыходное положение, мне остается надеяться только на вашу помощь в изменении собственной трассы.

— Вы уверены, что это не вызовет цепной реакции?

— Никто ни в чем никогда не может быть уверен. Запомните это. Я могу рисковать: хуже, чем сейчас, мне уже не будет. Вы готовы рискнуть вместе со мной?

Мориса на данном этапе биографии не тянуло к подвигам. Но, похоже, высокие иерархи готовы были поучаствовать в этой авантюре, причем с большим желанием.

— Готов.

— Вы уверены, что вам нечего терять? Вейвановский быстренько подвел свой жизненный баланс.

— Совершенно нечего.

И в этом он был, несомненно, прав.

— Превосходно. Так какие у вас были неясности при чтении инструкции?

— У меня в голове не укладывается вся эта картина с кругами, клише, срезами. Вообще-то Морис, прочитав теоретический раздел повторно, уже почти все уразумел.

Но ему хотелось подтвердить некоторые догадки.

— Я объясню вам это очень упрощенно. Вы когда-нибудь видели старые съемки индийских йогов?

— Это те, что ели стекло и поклонялись пророку Мохаммеду?

— Стекло они, действительно, могли жевать, но насчет Мохаммеда вы ошибаетесь. Данная ошибка была вполне простительна: ислам со всеми его материальными символами и святынями как злостная и непримиримая религия был полностью искоренен во второй половине XXI века — вместе с четвертью населения планеты. Даже холовизор не имел в своих анналах текста корана (как, впрочем, и большей части других «священных» книг: организованные, массовые религии вымерли). Густав продолжал разъяснения: