Женщина в Берлине - Марта Хиллерс

"Жаль", она говорила, и нос ее двигался. «Однако, совсем не страшно. Просто и грубо, как и тот другой здесь в доме. Но, вероятно, у тебя был лучше опыт с твоими офицерами».

«По этой части нет».

«Наверное, наш дом был последним по плану в социалистическом плановом хозяйстве», - предполагает Ильза.

«В отношении эротики они остановились, во всяком случае, там, откуда стартовали Адам и Ева. Я сообщила об этом моему мужу в утешение».

Она прищуривает глаз: «При таком скудном корме мой бедный супруг стоит тоже, естественно, уже немного. Он уже заработал комплексы по этому поводу воображая, что у Красной армии с ее рубаками есть на меня серьезные шансы».

Мы очень смеялись и согласились, что наши дорогие враги на свободной охоте, как нормальные претенденты, в 99 из 100 случаев не имели бы даже незначительных шансов у нас. Ну а сотого перед знакомством следовало бы испытать в деле.

Так мы болтали, мстя насмешкой тем, кто смирял нас.

Действительно инженер принес несколько новостей от соседей. Берлин будет международным городом для всех победителей, а Лейпцига столицей русской зоны. Гиммлер пойман. Об Адольфе все еще нет уверенных сведений. В то время как Ильза выглядела очень свободно и комментировала с женственным превосходством нынешние состояния, ее муж был растерян и напутан. Во-первых, его карьера заканчивается. Предприятие вооружения, в общем, вывозятся в настоящее время. Русские утаскивают к себе немецкие машины. По дороге я встретила несколько грузовиков с огромными деревянными контейнерами. Теперь я знаю, что там было. Господин Р. боится, что он социально опустится и придется начинать как ремесленнику. Он жаждет контакта и новостей, постоянно в страхе за существование и судорожно беспокоится, чтобы добыть деньги и хлеб. Он претендовал в больнице на должность истопника. Он еще оглушен своим падением. Вновь убеждаюсь, что мы, женщины, лучше переносим падения, мы не теряем голову. Ильза и ее муж учат оба русский язык. Он понимает, что ему даже возможно придется уехать в Россию. Так как «отсюда они вывозят средства производства». Он не думает, что существенное производство разрешает снова нам немцам в недалеком будущем, он слышал также из приемника соседей, что вся Германия должна быть превращаться в картофельное поле. Посмотрим.

Неоднократное прощание. Никогда не знаешь, увидишь ли когда вновь друг друга. На обратном пути я заскочила еще к племяннице вдовы - к молодой будущей матери, которая разбита вдребезги с ее подругой Фридой. Она лежала на спине, малышка, выглядела милой и светилась изнутри. Но изогнутый живот сидел на слишком худом теле, прямо-таки выпрыгивал из него. Кажется видно, как будущий ребенок тянет все соки, и силы из лона матери. От будущего отца, естественно, никакой весточки. Он казалось, совсем забыла о ежедневной необходимости поиска еды и дров. То, что имеется в квартире - только, теперь бессмысленная, электрическая плита. Девушки на балконе из кирпичей построили себе что-то вроде плиты, на который они готовят с трудом на еловых ветках. Это продолжается вечность, до тех пор, пока не получишь немного каши. Для этого, Фрида постоянно должна сидеть перед маленьким огнем и подкидывать отростки. Пахло от смолы по-рождественски.

Потом домой, марш, марш. Объявление на немецком языке и русском языке сообщает, что скоро «свободный рынок«» должен открыться. Для кого?

"Стенная газета" называют это новые руководители города. Только для неизвестного количества, вероятно, возвратившихся домой эмигрантов из Москвы. Пестрые группы итальянцев встречались, пели, нагруженные узелками и чемоданами, снаряженные, очевидно, для возвращения домой. Снова велосипеды, которые звонили на голых колесных дисках. В Шонеберг - более одиноко, и туннель привидений городской электричке был черен. Я радовалась, когда я увидела дома нашего квартала. Возвратилась домой как из большой поездки и рассказывала всем новости.

Усталые ноги, душный день. Теперь вечер приносит спокойствие и дождь.

Вторник, 22 мая 1945 года.

Вдова приползла рано около 6 в квартиру. Накануне она получила от нашего домашнего старосты листок. (Домашний староста – это такое новое изобретение! У нас муж гамбурженки играет эту роль). Повестка, размноженный лист бумаги, свидетельствует, что вдова должна прибыть к 8 часам к ратуше, для работы. Ничего больше. «Было бы хорошо, если бы на уборку спаржи», говорит она и расписывает нам уже самые превосходные трапезы со спаржей. Итак, я играла сегодня домашнюю хозяйку, готовила суп из гороховой муки для господина Паули и себя. Около 14 часов громкие призывы на улице перед нашим домом: официальный глашатай как 1000 лет назад.

Он обосновался под кленом и монотонно читал с листа бумаги, что все работоспособные и годные к работе мужчинам и женщинам между 15 и 55 годами должны были появиться для наряда перед ратушей.

Большое обсуждение на лестничной клетке: Должны ли мы идти или нет? Продавщица книжного магазина опасалась, что нас могли повести в принудительном порядке. Я присоединилась к ней. Вместе мы ушли. Я спросила ее, знает ли она уже, что произошло с ее книжным магазином.

«В конце апреля сожгли», - был краткий ответ. Все же продавщица смотрит оптимистично в будущее. В подвале, как она говорит, она спасла гигантский ящик полных книг - в большинстве случаев "запрещенную" литературу. То есть, то, что у нас запретили с 1933: книги евреев и эмигрантов, а позже книги наших противников войны.

«Все же, люди как раз хотят этого сегодня», - считает продавщица. «Мы заложим кирпичами угол и обставим там библиотеку, иначе наши книги поминай, как звали».

Я зарегистрировалась как первая читательница.

Перед лестницей ратуши теснилось уже много женщин. Мужчин считали напротив, отдельно. Юноша работал, громко выкрикивая наши имена в списке. Улица перед ратушей представляла картину дикой оживленной стройплощадки. Теперь котлован в середине дамбы, который был вырыт для таинственных военных целей в свое время несколькими немцами, зарывается русскими девчатами в фуфайках. Котлован заполняется песком, кирпичными обломками и черным мусором пожаров. Завтра утром около 8 я тоже должна приступить к этой работе. Я не имею ничего против.

Напрасно я высматривала среди работающих женщин вдову. Подъехала подвижная станция для объявлений с сообщениями на немецком языке с русским акцентом. Ничего нового для меня.

К вечеру были хлеб с мясными консервами. Все еще отсутствовала вдова. Было уже 21 час, когда, наконец, ее красная шляпа появились внизу. Она была злая, готовая всех пристрелить, извергал только короткие, непонятные звуки ярости и не хотела с нами говорить. Только после смены белья она снизошла до нескольких предложений: это не была сборка спаржи. Русский грузовик отвез женщин к машиностроительному заводу, где вдова вместе с примерно 200 другими женщинами весь день перекладывала вещи в ящиках под наблюдением русских.