Война (сборник) - Подопригора Борис

Родина встретила Андрея и Илью без особого энтузиазма. Собственно говоря, в аэропорту Шереметьево-2 их вообще никто не встретил, и, хотя ребята были к этому готовы (они не сообщили никому из родных дату своего прилета), все равно им было как-то очень уж невесело. Советских рублей, взятых год назад с собой в Йемен (почему-то таможня разрешила вывозить не более тридцати), не хватало даже на то, чтобы доехать до центра Москвы, пришлось доплатить частнику блоком «Ротманса», чтобы он согласился развезти их по домам. Нет, деньги у ребят были, и совсем даже немалые, – перед отлетом из Адена финансист выдал каждому по десять тысяч чеков Внешпосылторга, пятисотчековыми купюрами, которые еще предстояло где-то разменивать.

Илья и Андрей ехали по ночной Москве молча, смотрели, замерев, на мокрые осенние улицы, на редких прохожих, на огни фонарей и витрин… После Адена Москва казалась образцом чистоты, покоя и свежести, хотелось остановить машину, выскочить и, упав на колени, гладить руками шершавый асфальт. Ребятам как-то не верилось, что все уже кончилось, что они вернулись и что скоро придется расставаться. Мысленно они еще были там, в Йемене, поэтому чистая и спокойная Москва казалась чужой и незнакомой, и оба вдруг ощутили, как тянет их назад, в Аден. Говорят, что похожие чувства иногда может испытывать заключенный, выходя из тюрьмы: его тоже тянет обратно в камеру – неуютную, но ставшую домом.

В одну реку никому не дано войти дважды. Обнорский и Новоселов вернулись совсем не в тот город, который покинули год назад, оба чувствовали это и инстинктивно жались друг к другу, страшась набора сложных рефлексий и переживаний, называемых по-научному адаптацией.

Когда Илью подвезли к его дому, стоящему рядом со станцией метро «Новые Черемушки», ребята начали обниматься так, будто прощались навек, хотя увидеться им предстояло не далее как через несколько часов – с утра нужно было идти в «десятку» и сдавать служебные паспорта, аттестаты, характеристики… В Адене их предупредили строго: на следующий же день – в Генштаб; если бы самолет прилетел в Москву днем, а не ночью, сдавать документы наверняка предписали бы в тот же день… Условившись, что утром они встречаются у ресторана «Прага», ребята простились, и частник, попыхивая заработанным «Ротмансом», повез Обнорского в Останкино, на улицу Яблочкова – там со своими родителями-пенсионерами жила Маша…

Торжественной встречи долгожданного героя-интернационалиста не получилось. Андрея, конечно, впустили в квартиру и начали готовить ужин, но Обнорский с первых же секунд ощутил Машино отчуждение, в доме сгустилась напряженность, тесть вообще не вышел, а теща отводила глаза. От поцелуя Маша увернулась, и Андрей, пройдя на кухню, понял, что что-то случилось. Ощущения не обманули его… Оказывается, за месяц до его возвращения та медичка, с которой у Обнорского был постельный роман в Питере, написала Маше письмо со всеми возможными подробностями об их связи и с требованием «отпустить мужчину, который все равно уже сделал свой выбор». Известие это словно обухом шарахнуло Андрея по голове, он давно не питал к медичке никаких чувств, более того, после всего пережитого в Йемене его инстинктивно тянуло к семье, он хотел детей, и ему казалось, что, может быть, все у них с Машей еще наладится…

Но он хорошо знал ее характер – измену простить она не могла, это было выше ее гордости и самолюбия, еще не обузданных женской житейской мудростью.

…В ту ночь он не остался у Маши – было бы просто невмоготу спать с ней в одной квартире, но в разных постелях, – и без звонка и предупреждения Андрей поехал к Илье, расплатившись в такси последним блоком фирменных сигарет, который у него оставался…

Илья оказался в квартире один (его родители были на даче, что-то у них там случилось) и обрадовался Андрею так, будто они не виделись черт знает сколько месяцев. Обнорский рассказал все о своих заморочках, и Новоселов молча полез в холодильник за водкой…

Друзья нажрались в пустой квартире так, что утром еле смогли встать. Глянув на свои опухшие лица, они только ойкнули, но все же честно засобирались в Генштаб, до которого, естественно, не добрались, – выйдя из станции метро «Арбатская», Илья заявил, что с такими харями в «десятку» идти просто неприлично, и ребята решили заскочить в пивной ресторан «Жигули», для того чтобы «прийти в норму». В «Жигулях» они продали швейцару по пятьсот чеков из расчета один чек за два рубля, приняли по литру пива на грудь, и после этого их «повело» – Андрей сказал, что теперь, если они заявятся в Генштаб, их «не поймут» еще больше…

Из «Жигулей» друзья переместились в ресторан «Прага» (маршрут был отработан поколениями возвращавшихся из экзотических стран офицеров, называвших ориентиры «Жигули» – «Прага» – Десятое Главное управление Генерального штаба бермудским треугольником).

Про «Прагу» ходили слухи, что в этом ресторане все официанты поголовно стучали кто куда, однако это не мешало халдеям обсчитывать тех, по кому было ясно – эти требовать и проверять счета не будут, не до того мужикам… Впрочем, столик Обнорского и Новоселова обслуживал верткий парень, который, напаривая ребят, захотел все-таки их чем-то отблагодарить, – официант, расставляя очередную пересменку напитков и закусок, предупредил, что у входа в ресторан теперь постоянно дежурят менты: после вступления в действие антиалкогольного указа любого посетителя можно было смело забирать в отделение и вытрясать там из него все, что еще не пропито.

– Насрать. Но спасибо, – ответил халдею Илья, который с самого начала объяснил Андрею, что, пока с ними синие служебные паспорта, – никакая ментовка их никуда не заберет, даже если они будут выходить из кабака «осьминогом».

– Слушай, родной, – поймал Обнорский официанта за рукав, – а как тут у вас… С барышнями бы нам познакомиться… А?

Халдей нервно закрутил головой, покусал губу, подумал, что ребята явно не походили на милицейскую подставу – видно было, что они просто вернулись откуда-то издалека, – поэтому официант, взвесив в голове все за и против, все-таки решился и незаметно показал глазами на столик в углу, за которым скучали две барышни в мини.

Илья с Андреем быстро посовещались и послали девушкам на стол бутылку шампанского – она была принята, что дало друзьям повод через несколько минут встать и промаршировать на знакомство. После годичного воздержания эти две путаны из «Праги» показались Обнорскому и Новоселову просто сексуальной мечтой. После недолгой «светской» беседы Илья пошел в решительное наступление – пригласил Анжелу и Снежану (так представились барышни) продолжить знакомство в более интимной атмосфере, имея в виду свою квартиру.

Снежана окинула ребят оценивающим взглядом и закурила длинную ментоловую сигарету, щуря накрашенный глаз:

– Мы девушки дорогие, хватит у вас башлей, чтобы нам потом на такси уехать? Мы далеко живем…

– А сколько стоит такси до вас?

– Да рублей двести каждой – мы живем в разных местах. Но обе далеко, – засмеялась Снежана.

Анжела все время молчала, только внимательно смотрела на ребят, словно изучая их.

– Чеками ВПТ пойдет? По курсу один в один? – бухнул Обнорский, сознательно поднимая ставки, чтобы, как говорится, снять девушек наверняка.

У Снежаны округлились глаза:

– Чеками? А у вас правда есть? Не врете?

Ребята молча предъявили свои «верительные грамоты», и Снежана даже начала подниматься со стула, готовая ехать хоть сейчас, – похоже, деньги действовали на нее завораживающе. Однако Анжела (видимо, она была в этой парочке лидером) дернула ее за рукав и усадила обратно:

– Спасибо, ребята, только никуда мы с вами не поедем.

– Почему? – растерялся Новоселов. – Посидим, музыку послушаем…

Анжела жестко, по-мужски усмехнулась и отпила шампанского из бокала:

– Глаза у вас, мальчики, нехорошие… Вы откуда, из Афгана?

– Нет… – ответил Андрей, переглянувшись с Ильей, и, помявшись немного, добавил: – Мы… из другого места. Но тоже с югов.