Империя Солнца - Джеймс Боллард

Джиму казалось, что лагерь погрузился в какой-то странный вакуум. Время остановилось в Лунхуа, и многие заключенные были уверены, что война давным-давно закончилась. Второго августа, после того, как прошел слух о том, что Россия вступила в войну против Японии, сержант Нагата и его солдаты закрылись в караулке и перестали охранять ограду, оставив лагерь на попечение заключенных. Британцы целыми группами перебирались через проволоку и разбредались по окрестным полям. Родители водили детей на погребальные курганы и, взобравшись на верхушку, указывали им на смотровую вышку и на спальные блоки, как будто впервые видели лагерь. Одна группа, чисто мужская, под предводительством мистера Таллоха, главного механика шанхайского агентства «Паккард», ушла совсем, намереваясь пешком добраться до города. Другие целый день толклись у караулки, глумясь над японцами, а те смотрели на них из окон.

Весь день Джим пребывал в растерянности: порядка в лагере, казалось, не стало совсем. Ему не хотелось верить, что война закончилась. Он тоже перебрался через проволоку и несколько минут послонялся у фазаньих силков, потом вернулся в лагерь и надолго засел на балконе актового зала. В конце концов, взяв себя в руки, он пошел поискать Бейси. Но американские моряки больше не принимали посетителей и попросту забаррикадировали изнутри двери в спальные комнаты. Бейси окликнул Джима из окошка и настрого заказал покидать лагерь.

Как и следовало ожидать, конец войны продержался недолго. В сумерках мимо лагеря прошла японская армейская моторизованная колонна, направлявшаяся на Ханчжоу. Военная полиция доставила обратно в лагерь шестерых британцев, которые попытались пешком добраться до Шанхая. Жестоко избитые, они три часа лежали без сознания на крыльце караулки. Когда сержант Нагата разрешил разнести их по баракам, они рассказали о совершенно опустошенной земле к западу и к югу от Шанхая, о тысячах отчаявшихся крестьян, которых отступающие японцы гонят в сторону города, о шайках бандитов и умирающих с голоду солдат из марионеточных армий, которых японцы бросили на произвол судьбы.

Невзирая на все эти ужасы, на следующий же день Бейси, Коэн и Демарест сбежали из Лунхуа.

Заключенные все ближе подходили к опустевшей караулке, громыхая деревянными башмаками о шлаковую дорожку. Джима толкали со всех сторон, но он не выпускал из рук рукоятей тачки. Другие заключенные давно уже побросали свои тележки, но Джим твердо решил не дать застать себя врасплох, если продуктовый грузовик все-таки придет. Он ничего не ел со вчерашнего дня. Заключенные, того и гляди, могли штурмом взять караулку, но он не мог думать ни о чем другом, кроме еды.

У ворот толпилась группа британских и бельгийских женщин, они что-то кричали через проволоку, обращаясь к выстроившимся в одну шеренгу японским солдатам. Те стояли и маялись на августовском солнцепеке, поводя плечами под непривычной тяжестью винтовок и вещмешков со скатками. Рядовой Кимура безо всякого энтузиазма смотрел в пустынные рисовые поля, как будто, представься ему только возможность, с радостью бы вернулся в надежно укрытый от опасностей большого мира замкнутый мирок лагеря. Одна бельгийка стала кричать по-японски, а потом начала отрывать от истлевшего рукава платья маленькие полоски материи и швырять их под ноги солдатам.

Джим прилип к тачке и, когда выбившийся из сил мистер Макстед попытался присесть на нее, сердито дернул ее в сторону. Он чувствовал себя другим, не похожим на этих плюющихся женщин и на их возбужденных мужей. Где же Бейси? Почему он сбежал? Несмотря на все слухи об окончании войны, Джиму казалось странным, что Бейси оставил Лунхуа и тем самым подверг себя неисчислимым опасностям открытого пространства за лагерной оградой. Бывший стюард всегда отличался едва ли не излишней осторожностью, он никогда не совался первым на непроторенные дорожки и не ставил на карту своей, пусть скромной, но все же безопасности. Должно быть, по тайному лагерному радио передали какое-то предупреждение, подумал Джим. Иначе стал бы он оставлять свою отгородку, битком набитую с таким трудом заработанными за годы лагерной жизни сокровищами: башмаками, теннисными ракетками и сотнями неиспользованных презервативов.

Джим вспомнил: Бейси говорил о том, что заключенных из лагерей в окрестностях Шанхая переводят куда-то вглубь страны. Может быть, он таким образом пытался предупредить его о том, что пора уходить, прежде, чем японцы впадут в амок, как в Нанкине, в 1937-м? Японцы всегда убивают военнопленных, прежде чем выйти на свой последний бой. Но тут Бейси просчитался и, быть может, уже лежит сейчас мертвый в какой-нибудь придорожной канаве, убитый китайскими бандитами.

На шанхайском тракте полыхнули автомобильные фары. Утирая подбородки, женщины отошли от проволоки. На грудях у них бусами лежали длинные нити слюны. К лагерю двигалась колонна военных грузовиков: в кузовах сидели солдаты, впереди колонны шла штабная машина. Один грузовик остановился, взвод солдат выпрыгнул на дорогу и разбежался по засохшей рисовой делянке у западной оконечности лагеря. Примкнув штыки, солдаты заняли позицию — лицом к колючей проволоке.

Сотни заключенных, мигом смолкнув, стояли и смотрели на них. Через канал, отделявший лагерь от аэродрома Лунхуа, перебирался еще один взвод, полиция военно-воздушных сил. С востока круг замкнула длинная излучина реки Хуанпу с целым лабиринтом ручьев и оросительных каналов. Колонна подошла к лагерю: свет фар отблескивал на затянувшихся пыльной пленкой плевках на дороге. Вооруженные, с примкнутыми к винтовкам штыками, солдаты стали спрыгивать с бортов машин. По свеженьким, с иголочки, гимнастеркам и амуниции Джим понял, что это служба безопасности, спецподразделение японской полевой жандармерии. Они быстрым шагом прошли за ворота и заняли позиции у караулки.

Заключенные, толкаясь как стадо баранов, отхлынули назад. Джима тоже подхватило этим противотоком, и, в мешанине тел, он потерял равновесие и упал с тележки. Японский капрал, невысокий, но крепко сбитый человечек, с ремня которого свисал «маузер» в огромной, как дубинка, деревянной кобуре, подхватил рукоятки тачки и покатил ее к воротам. Джим совсем уже было собрался рвануть за ним следом и отобрать тачку, но мистер Макстед схватил его за руки:

— Джим, ради всего святого… Не надо!

— Но это же тачка блока G! Они что, приехали, чтобы нас убить, мистер Макстед?

— Джим… нужно найти доктора Рэнсома.

— А грузовик с едой придет?

Джим оттолкнул мистера Макстеда, устав нянчиться с этим полутрупом.

— Позже, Джим. Может быть, он придет немного позже.

— Не думаю, что грузовик с едой вообще придет.

Пока цепочка японских солдат оттесняла заключенных на плац-парад, Джим наблюдал за расставленными вдоль ограды часовыми. Японцы снова были здесь, и к Джиму вернулось чувство уверенности. Перспектива скорой смерти его возбуждала; после царившего всю прошлую неделю состояния неопределенности любой исход казался долгожданным. На несколько последних секунд, как к рикша-кули, который пел себе под нос, к ним всем вернется здравый смысл, в полном объеме. Что бы ни случилось, он сам обязательно выживет. Он вспомнил миссис Филипс и миссис Гилмор, и разговоры о том, в какой именно момент душа покидает умирающее тело. Душа Джима уже оставила тело, ей давно было тесно в этом хлипком убежище из едва обтянутых кожей костей — кожа-то сплошь изъедена язвами. Он уже давно был мертв, как и мистер Макстед, и доктор Рэнсом. Все, кто был в Лунхуа, давно умерли. И какая нелепость, что они до сих пор не желают этого понимать.

Они с мистером Макстедом стояли на краю запруженного множеством заключенных плац-парада, на заросшей бурьяном кромке. Джим начал хихикать себе под нос, от радости, что понял, наконец, истинный смысл войны.

— Им незачем убивать нас, мистер Макстед…

— Конечно, они и не собираются нас убивать, Джим.

— Мистер Макстед, им просто незачем это делать, потому что…

— Джим! — мистер Макстед несильно ударил Джима, а потом прижал его голову к своему ввалившемуся животу — Не забывай, что ты британец.

Джим осторожно согнал с лица улыбку. Он постарался успокоиться, а потом высвободил плечи из объятий мистера Макстеда. Смешно уже не было, но остались ощущение отстраненности от себя самого и острое понимание сути происходящего. Беспокоясь за мистера Макстеда, который стоял, покачиваясь, и ронял изо рта себе под ноги капельки маслянистой слюны, Джим обнял его за костлявый таз. Он вспомнил поездки на «студебекере» по шанхайским ночным клубам, и ему стало жаль бывшего архитектора и грустно оттого, что человек этот настолько потерял силу духа, что ему оказалось нечем приободрить Джима, кроме напоминания о том, что Джим — британец.

У караулки, в которой расположился командир жандармской части, старшие по блокам говорили с японским сержантом. Рядом с ними, ссутулившись сверх обычного и тиская в руках китайскую соломенную шляпу, стоял совершенно бледный доктор Рэнсом. В караулку вошла миссис Пирс, приглаживая волосы и щеки и уже отдавая команды подвернувшемуся под руку солдатику на беглом японском. Те заключенные, что стояли перед толпой, вдруг повернулись и бросились бежать через плац-парад, крича на ходу: