Расскажу… - Ирина Петровна Мирошниченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роли, работа, беготня, все бегом. Болит? Плевать! Только чтобы быть на сцене, на съемках, потому что я обязана, я должна. И эти слова бесконечно у тебя в голове, в подсознании, в мозжечке. И тут начинаешь думать: а зачем все это? Может быть, надо было больше отдыхать, больше думать о себе, может, больше лечиться, думать о своем здоровье. Наверное, очень многие к этому приходят в моменты, когда им становится плохо.
Ищешь свой смысл, а потом почему-то разочаровываешься, влюбляешься во что-то новое, может, иногда в чем-то предаешь свой театр. По крайней мере у меня так было. Мне даже показалось, что я чуть-чуть изменила театру и своей любви к театру с песней, с музыкой, с эстрадой, с человеком, который заразил меня своим творчеством. Так у меня случилось в 92-м году, почти 16 лет назад. У меня не было премьер в театре. Я играла то, что играла.
Театр переживал, пожалуй, один из самых сложных периодов в своей судьбе, об этом много писалось, говорилось. Я не буду повторять, я не театровед, не критик, а тем более, никогда не любила и не люблю выносить сор из избы. Если это твой дом и ты его любишь, то ты любишь со всеми плюсами, со всеми успехами, счастьем, с полетом и со всеми неудачами, и со всеми плохими сторонами. А уж начинать громить-крушить и рассказывать, что все плохо, жаловаться я никогда не любила и никогда этого себе не позволяла и не позволю, пока жива и в здравом уме.
В это же время у меня был очень трудный период в личном плане. Переход от неодиночества к одиночеству, я мучительно его переживала, и вдруг, как с небес, неожиданно возникла другая жизнь. Возник поэт и композитор Андрей Никольский. Но об этом я вам уже чуть-чуть рассказывала.
Вы знаете, вот часто журналисты задают такие вопросы: «Вы планируете что-нибудь еще?», «Что вы мечтаете сыграть?», «Вы хотите сыграть “Гамлета”?», «Вы хотите стать режиссером или заняться живописью?» Главное во всех этих вопросах только одно – «Вы мечтаете?» И можно поставить три вопросительных знака. В этом и вопрос, и ответ. До той поры, пока человек мечтает, он жив. Духовно, конечно. Может, он никому об этом не говорит, и лучше, когда не говорит. Иначе все уйдет в слова. Но если в нем что-то такое сидит и ему чего-то хочется – это замечательно.
И я тогда нашла в себе смелость попробовать. Жизнь одна. Если кто-то вдруг начнет делать что-то новое, это вызывает у меня только уважение. Сейчас много таких проектов, и они мне безумно нравятся, и мне нравятся те люди, которые рискуют и участвуют в этом. Первое – «Звезды на льду». Ну как они затанцевали! Боже мой! Молодцы! Это же потрясающе, что люди уже, мягко выражаясь, в возрасте, выходят и такое делают.
Другое дело, вы мне можете сказать: «А зачем?» Не нравится – переключайте. На «зачем?» – есть ответ: потому что хочется попробовать. Или еще потрясающий проект «Две звезды» или замечательный проект «Бальные танцы», когда вышла Ларочка Голубкина и станцевала замечательно. Или Таня Догилева. То есть я беру специально поколение как бы мое, потому что молодежь я вообще не обсуждаю. Это очень правильно все и очень хорошо.
Вот так и я попробовала – взяла и вышла на эстраду, и запела, но запела не потому, что мне захотелось просто запеть, а запела потому, что я услышала потрясающие песни, которые меня безумно увлекли, потому что в них был мир авторского таланта. Я воплощала его мечту, потому что он сначала стеснялся куда-то выходить со своими песнями. И свою студенческую мечту я тоже воплощала. И когда вот эти наши мечты в одно целое слились и стали реализовываться, это было невероятное творческое счастье.
Примерно через год после моего первого выступления мне предложили поехать в Нью-Йорк, на Брайтон. У них был юбилей Бруклина, и губернатор, начальник всего Бруклинского района, выделил средства на то, чтобы порадовать эмигрантов и устроить им такой фантастический вечер.
Петь я должна была 45 минут вживую. Мне было сказано, что под фонограмму нельзя. Перед этим какая-то певица приезжала, и все возмущались – там просто не поют под фонограмму, поэтому взяли ее и отключили, и дальше – как хочешь, так и пой. И вроде там какая-то была проблема. Я говорю: «Пожалуйста, меня ничем не напугаешь. Я не вокалистка. Поэтому ко мне совершенно другой подход». Для всех уехавших из Советского Союза, я – актриса, кинозвезда, и они хотели меня в новом качестве услышать и понять, почему я этим занимаюсь.
До меня должна была выступать израильская певица, прекрасная вокалистка, а после меня Лева Лещенко, любимец всех.
И вот летим мы в эту даль несусветную. Причем летим так: сегодня вылетаем, а завтра уже концерт. Тут уже никаких адаптаций. Мы выходим из самолета, и вдруг я вижу впервые в жизни огромный длинный белый лимузин. В то время у нас их еще не было, во всяком случае, я не видела. Мы с Левой сзади садимся в два шикарных большущих места. Вся команда перед нами, стоят шампанское, бокалы, лежат фрукты.
После отеля меня повезли на «саундчек». Там бегают какие-то звукорежиссеры, музыканты, никто по-русски не разговаривает, все суетятся. Я спрашиваю: «Можно выйти попробовать?» – «Нет, сейчас не до этого, все будет нормально, не волнуйтесь, не беспокойтесь». Переводчик говорит: «Все будет отлажено на высочайшем уровне, вы пока лучше с музыкантами порепетируйте». И еду я с музыкантами репетировать в какое-то местечко, типа ресторана, где они расположились. Там же мне стали что-то предлагать из еды. Я говорю: «Ничего не хочу, главное – репетировать». Хотя «репетировать» – это громко сказано. Песен моих они не знают. Я даю минусовую фонограмму, где только оркестр записан, они: «Хорошо, давайте послушаем, а мы будем накрывать сверху».
Короче, технически мы более-менее подготовились, осталось только подготовиться морально, выйти и попробовать спеть. Быстро темнеет. Я только успеваю в отель заехать – забрать вечерние туалеты, потом везут меня к месту. И
