Расскажу… - Ирина Петровна Мирошниченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот как сотворить чудо среди всего этого, чтобы оно осталось в памяти на многие годы? Зрители должны запомнить этот спектакль и запомнить мою игру и игру ребят. Когда я репетировала со всей моей командой перед началом, я именно об этом говорила: «Ребята, видите, что вокруг?» Они: «Видим». – «Видите эту дрань?» – «Да». – «Вы понимаете, что это не Московский Художественный театр?» – «Да». – «Но мы должны сыграть так, чтобы зрители этого не замечали, чтобы думали, что здесь все так же, как на сцене Художественного театра в постановке Виктюка».
Мы сыграли спектакль здорово, мы были достойны и нашего театра, и нашего фантастического режиссера, и прекрасного автора, и нашего гонорара, который мы получили и который мы не получаем в Москве. И всем было приятно и хорошо.
Должна вам сказать, что не всегда так бывает. Но когда ТАК бывает, ты вдруг начинаешь ощущать, что не зря живешь, и смысл жизни, может быть, действительно в том, чтобы просто жить. Но КАК жить – это уже твой выбор. Достойно или нет, красиво или нет, цельно, гармонично или нет, счастливо или нет. Это все КАК. И «как» у каждого человека разное. У меня тоже оно разное. В какие-то минуты мне казалось, что я самый счастливый человек на свете, и, пожалуй, это самое важное. Потому что, может быть, многие не знали таких минут, Бог их этим не наградил.
Наверное, все мои героини в той или иной степени были заряжены женственностью, желанием любить, желанием быть счастливой и, по большому счету, я несла через эти роли счастье женщины. Я знала сама, что это такое, я наделяла своих героинь этим знанием и этим ощущением.
В «Татуированной розе» у моей героини есть потрясающие слова, которые автор, как рассказывают, посвятил Анне Маньяни, а потом переиграли эту роль актрисы на всем земном шаре, и я в том числе. «Я знала красоту. Я знала счастье». Чтобы это сказать, надо понимать, надо уметь это чувствовать, надо это прожить и выстрадать. Так вот, дорогие мои читатели, если вы дошли до этой страницы и не плюнули на эту книжку, и не выкинули за дверь, я могу сказать – да, я действительно это выстрадала, я это знала. Извините, что я не хочу пофамильно и посюжетно рассказывать вам всю свою личную жизнь. Я хочу, чтобы она была в моем сердце, в моей душе, чтобы она не расплескивалась, не тиражировалась, чтобы никого не ранила, и не осталось никаких обид или недопонимания Я не хочу, чтобы вы оценивали мою личную жизнь, я хочу, чтобы вы оценивали меня как человека, может быть, и прежде всего как актрису, как творца.
Смысл моей профессии и моей жизни, по большому счету, – это возможность творить, и это одна из самых ценных возможностей, какие даются человеку наряду с любовью и жизнью. Мы рождены для счастья, для красоты, и все Бог делает для того, чтобы человек жил в гармонии и в ладу с самим собой. Это то, что дает мне возможность в самые трудные минуты выныривать из абсолютной бездны страхов, бед, депрессий, одиночества, разочарования в себе и в своей жизни, во всем остальном, слава Богу, я почти никогда не разочаровывалась, потому что все вокруг, по большому счету, мне нравится. Мне нравятся люди, с которыми я общаюсь и которые ходят вокруг, мне нравится мир, в котором я живу. И в самые горькие минуты меня это держит.
Надо любить и ценить то, что у тебя есть, это самое важное в нашей вере – довольствоваться тем, что есть, и радоваться, а у каждого человека, если он откроет как следует глаза, есть многое.
Как-то мой любимец и замечательный партнер, изумительный артист, прелестный человек Саша Калягин – Александр Александрович Калягин – пригласил меня к себе на радио в программу. Пришел такой важный, но как только меня увидел, тут же вся важность исчезла, потому что он сразу вспомнил, как мы с ним играли и как сидели на жердочке в спектакле «Старый Новый год», где он Полуорлов, а я Полуорлова. Перед открытием занавеса во II акте на сцене гас свет, и когда мы усаживались на мизансцену, он всегда щипал меня за ногу, а иногда хотел ущипнуть за попку, на что я говорила: «Сашка, прекрати! Сашка, что за безобразие!» И в это время открывался занавес, заливалось все светом. Я как жена укладывала голову ему на плечо, на этой жердочке, на кухне в пять утра по пьесе. Но только когда открывался занавес и зажигался свет, а до этого я его отпихивала, а он был безумно доволен, потому что жуткий хулиган, очень трогательный и прелестный человек. Ему все девчонки нравились, это было нормально. Жизнь у каждого была своя, а это просто баловство и хулиганство на сцене, которые мы иногда в этом веселом спектакле себе позволяли.
И когда я пришла на его радиопередачу, он, конечно, спросил: «А ты помнишь?..» – «Да, Санечка, я помню это безобразие!» И мы с ним начали хихикать, как тогда. Потом было интервью и разговор обо всем. Он спросил меня: «Где ты берешь силы, когда плохо? Каждый сублимируется и настраивается по-разному. А ты?» И тут я вспомнила одну историю, которую рассказала мне моя соседка Галина Николаевна, медсестра в прошлом.
Однажды мне было плохо. То ли давление упало, то ли что-то еще. Я звоню вахтеру и говорю: «У меня нет аппарата. У кого в доме есть?» – «А у Галины Николаевны должен быть. Она же медсестра. Поднимитесь к ней». Я поднимаюсь. До этого никогда у нее в квартире не была. Там чистенько очень, скромно. И она, тоже вся такая чистенькая, посадила меня на стул, померила давление своим старым аппаратом, дала мне какую-то таблеточку. А я что-то разнюнилась и спрашиваю: «Ну скажите, что вы делаете, когда вам плохо?» – «Знаете, в минуты, когда моей бабушке было очень плохо, – рассказывает Галина Николаевна, – она приходила в храм, подходила к Спасителю, распятому на Кресте, ставила свечку, а когда не было денег на свечку, просто молилась, а потом говорила: “Господи, обопрись на меня!” И я поступаю так же».
Я это рассказала Саше и увидела в его глазах слезы. Как
