Чижик – пыжик - Александр Чернобровкин

Ира намыливалась спать. Мне обрадовалась, но сдержанно, без обычного пионерского задора. Я по-быстрому распряг ее и завалил на кровать. Залупа зажила, ебал без отвлекающих ощущений. Напрягаюсь, напрягаюсь и вдруг догоняю: что-то не так. Слишком тихо. То есть какие-то звуки слышатся, но приглушенные, будто через подушку. Я кончил и провел оперативно-розыскную работу.

Был бы у нее ебарь, в глаза бы не так смотрела, через заслоночку, чтобы я не почувствовал ее виноватость. А тут пялит зенки открыто, в них неяркая радость, а на морде блаженная улыбка. Ей хорошо, а все остальное похуй, точнее, до пизды.

И тут меня пробило. Сперва решил, что заглотанная — колесами обожралась. Посмотрел на всякий случай на руки, на локтевые сгибы. Ну, конечно, вот они — красноватые пятнышки от уколов.

— Догадался! — радостно выдала жена. — Ты знаешь, я думала, будет по-другому…

Доделиться впечатлениями она не успела. Бил не долго, потому что ей сейчас и боль по кайфу. Спать ушел в кабинет, чтобы не слушать ее скуление. А утром, когда кайф из нее выветрился, продолжил воспитание. Старым дедовским способом: зажал голову между ног и отхлестал ремнем по голой жопе. А жопа классная, широкая, с белой нежной кожей и ямочками над крестцом. Пизжу и еле сдерживаюсь, чтобы не выебать. Она на всю жизнь запомнит, что наркота — это очень больно.

Обработав ее, побежал в подлесок тренироваться. В Москве больше по залам занимался, а надо у природы подзаряжаться. Погода была классная. Что-то вроде второго бабьего лета. Бабья осень — что ли?! Люблю эту пору. Природа в самом соку, отчаянно добирает последние солнечные деньки. Сейчас ее ебать и ебать!..

Иришкин отревелась, умылась и подмалевалась, чтобы спрятать синяки. Они — образцово-показательные. Еще бы в дерюжки вырядилась — и натуральная ханыжка-алкоголичка. Без смеха и не глянешь.

Стол был накрыт. Домработница суетилась вокруг меня, изо всех сил стараясь угодить. Из бабьей солидарности и сама приготовилась попасть под раздачу. С одной стороны как бы сочувствовала хозяйке, которая пила кофе стоя, а с другой не без злорадства поглядывала на синяки, подтверждающие неравнодушное отношение мужа.

Тут еще тесть приперся. По случаю выходного дня и прекрасной погоды собрался вывезти семейство в лес. Увидев физиономию дочки, побледнел и сцепил зубы, как бойцовая собака. Глянул бы на ее жопу! Я не ожидал, что у синего цвета может быть столько оттенков и такая сочность.

— Решила наркотиками побаловаться, — поставил я его в известность.

Тема сразу была снята. В этом вопросе он полностью на моей стороне, разве что темперамента имеет поменьше.

— Жаль, погода такая хорошая, — сказал он и пошел к себе.

Предательство папаши доконало Иру. Она уронила чашку и побежала в спальню, глотая слезы.

— За что вы все меня ненавидите?! — крикнула она и отыгралась на двери.

Спроси у хуя моего, он тоже бородатый.

Я спокойно доел завтрак, затем пообщался с сыном, который потрошил очередную игрушку, а потому не слишком мне обрадовался. Даже признал не сразу. Вот и уезжай после этого надолго из дома.

Я поехал в гости к Галке Федоровской. Не могла моя жена сесть на иглу в одиночку: сыкуха страшная. А уколы любит — за неделю до похода к врачу начинает колотиться от страха.

Федоровская была дома. Предупредить ее не успели, телефон зазвонил, когда я вошел, но Галка сразу просекла, зачем пожаловал. На ней были джинсы в обтяжку, отчего казалась совсем тощей. Джинсы трутся о жопу худую — хипую, хипую, хипую…

— Где брали химку? — спросил я в лоб.

Грешил на Чичерина. Я бы ему, пидору старому, шприц в очко затолкал.

— Какую химку? — попробовала она крутить пуговицу.

Я заехал по немытому уху, прочищая его. Галка, падая, сбила вазу с пучком разноцветных, переливающихся, искусственных стебельков.

— Что там такое? — спросила ее мамаша из дальней комнаты.

— Мышь пробежала, — ответил я.

Ответ ее устроил.

— Где брали химку? — повторил я вопрос.

Хоть Федоровская и прижимала руку к уху и слышала хуже, чем в первый раз, но вопрос поняла.

— В ресторане.

Кабак она посещала один, тот самый, где я с ними познакомился.

— У кого?

— Не знаю, — она размазала по щекам слезы. — Нерусский какой-то. Кажется, Гамзат.

— Знаешь, что с тобой сделаю, если еще раз посадишь Ирку на иглу?

— Я не сажала! Это она предложила.

Скорее всего, так оно и было. Неебанная баба до чего только не додумается.

— Меня не интересует, кто предложил. Если узнаю, что кололась вместе с тобой, руки пообламываю.

Федоровская знала, что так и сделаю. Поэтому слов больше на нее не тратил, поехал в «Светку».

Вэка и кое-кто из пацанов были там, похмелялись и решали мелкие вопросы. Шлема пробил еще один телефонный номер и поставил аппарат прямо в нашем зале. Вэка, прижав трубку к уху плечом, наливал себе пива и толковал с кем-то:

— Сколько он должен?.. Что из себя представляет?.. Понял, сейчас подъедут.

Он положил трубку, поздоровался со мной, выпил пива и распорядился:

— Фарисей, мотани с кем-нибудь на авторынок к Зубатому. Какое-то чмо не хочет ему долг возвращать. Побудете за мебель. Пятихатка ваша.

Фарисей поехал вместе со Снегирем. Они скентовались на любви к книгам. Оба торчат на детективных романах, в которых крутые, как вареные яйца, мусора лихо разделываются с бандитами. Читают — и не смеются. После коронации Вэка основательно задвинул Деркача на третий план и почти все пацаны последнего легкой трусцой переметнулись на сторону сильного. Фарисей был одним из первых.

— Вэка, где можно клевую химку достать?

— У Чичерина, — сразу ответил он. — На зону хочешь отправить?

Он сам не кололся, только покуривал, и знал, что я не употребляю.

— Да нет, одному знакомому обещал, — ответил я, не желая посвящать его в семейные дела. — Он говорил, что у кого-то в кабаке брал, у какого-то зверя.

— У Гамзата, наверное, — вставил Куцый.

— Кто такой?

— Дагестанец. У них там звериный интернационал — дагестанцы, азеры, чечня. Обычно на рынке кучкуются, — доложил Куцый.

— А кто ему разрешил в кабаке торговать? — наехал я. — Чтоб мусора на нас вешали?

— Да пусть вешают, на то они и мусора, — благодушно разрешил Вэка, но, поняв, что я не зря завел этот разговор, перестроился: — А с другой стороны, нахуй нам чужим грузиться?! Куцый, найди его и скажи, чтоб в кабаках больше не появлялся. Место ему — на рынке…

— …у параши! — ляпнул Куцый.

Сидевшие за столом весело заржали.

— Они, действительно, у параши толкают наркоту, — объяснил Куцый.

Братва загоготала еще веселей. Теперь звери не будут торговать наркотой в кабаках, иначе у пацанов пропадет повод для смехуечков-пиздихаханек.

Над селом хуйня леталаСеребристого металла.Много стало в наши дниНеопознанной хуйни.

Михалевский приехал ровно через два месяца. Я встретил его, определил в гостиницу и свел с маклером, который должен был подобрать ему хату.

— Как Биджо поживает? — поинтересовался я.

— Нормально, дома уже. Рука, левая, барахлит немного, нерв задели, но врачи обещают к лету вылечить.

— А с отморозками что?

— Они любили собираться в бильярдной. Всех выгонят и сами играют. Большой зал на первом этаже, на окнах решетки, вход один, стальная дверь. Однажды вечером кто-то плеснул в зал ведро бензина, поджег и подпер дверь.

— Ох, выдумщики! — поиронизировал я.

Договорились встретиться через день у меня в кабинете. Я ведь числился в фирме тестя директором по маркетингу. Что такое маркетинг — почти никто не знал, но смотрели на меня, как на шибко грамотного, поэтому не удивлялись, что на рабочем месте я бывал слишком редко. Располагалась фирма в бывшем лабораторно-хозяйственном корпусе толстожопинского университета. Сняли в аренду за гроши и помощь ректору в постройке дачи. Строили из тех же материалов, которые пошли на ремонт бывшей университетской собственности. Корпус изменился до неузнаваемости — сделали из говна конфетку. На первом этаже был склад и кабинеты мелкоты, на втором — бухгалтерия, кабинеты начальства покрупней, в том числе тестя, а на третьем — мой и зал для коллективных разборок и пьянок.

В приемной у меня сидела секретарша Нина Журавлева. Ей надоело жить на гроши, которые отстегивало государство и почему-то называло зарплатой, вышла на меня. Она не требовала, хотя имела право, сказала, что ей нужна помощь. Я предложил ей стать секретаршей. Делать ничего не надо, так, ответить иногда на телефонный звонок, сказать, куда перезвонить, чтобы меня найти. Получала столько, что любой муж закомплексовал бы. Только не Ванюшка. Этот зарылся в науку с головой. Никого не видит, никого не слышит, никого не ебет. Даже не ревнует жену. Она ему говорит, что не изменяет, а он верит. Не мужик, а не пришей к пизде рукав.