Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю - Анатолий Сергеевич Онегов

Непокорный гость тут же изгонялся под общий воинственный клич всех взрослых членов собачьего общества. За ним могла быть срочно организована погоня. Тогда все способные держать оружие срывались с места и гнались за пришельцем, чтобы заставить его признать себя побежденным… Гостя обычно догоняли, окружали, и тут-то и начинался многоголосый собачий хрип. Этот жуткий хрип был не только сигналом угрозы и средством вырвать из пришельца чистосердечное признание — хрип служил в то же время подбадривающим воинственным кличем, который взводил самих нападающих… Казалось, вот-вот должно заговорить самое грозное оружие собак — клыки, но и здесь незнакомцу отводилось право почетно завершить инцидент. Попавший в окружение пользовался, как правило, именно этим путем — он подставлял свою шею по очереди каждому хрипящему псу, и хрип начинал умолкать. Но упаси бог оказаться гостю строптивым, упаси бог показать свои клыки и разразиться ответным ворчанием. Здесь путь к мирным переговорам закрывался, и нерасчетливому забияке приходилось, теряя боевое достоинство и клочья шерсти, спасаться постыдным бегством…

Описывая детально встречу чужой собаки, я отмечал и примирительное повиливание хвостом, и его смиренное приспущенное положение, упоминались и подставленная под клыки нападающего шея, и мирный исход, казалось бы, неминуемой свалки. Эти и многие другие «молчаливые фразы» и составляют тот самый язык жестов собак, который наряду со звуковыми сигналами дает животным возможность передавать и получать ту или иную информацию. Животное не только может, но и должно выражать себя, свое состояние, настроение, а то и желание… Животное чем-то напугано. За испугом может следовать реальная неприятность. Если бы испуг не вызвал неприятного чувства, то животное никогда не смогло бы заранее приготовиться к неприятности. А если бы голод не вызывал неприятных ощущений, смогло бы животное отправиться на поиски пищи?

И вот первая, еще совсем неполная информация об опасности, но собака уже приспустила хвост и на всякий случай приподняла над клыком левую губу… Дальше события могут развиваться в двух направлениях: или побег, или грозный рык и встречная атака. Но до рыка или побега собака уже выразила себя, уже приготовилась встретить опасность. И мы видим поджатый хвост, вздыбленную холку, мы еще не знаем, кто и что явится сейчас за поворотом лесной тропы, но ружье уже снято с плеча… Мы поняли собаку, разобрались в ее эмоциях, поняли их по внешнему выражению состояние собаки, как разбираемся по выражению лица даже совсем незнакомого человека, с чем он подходит к нам.

К сожалению для себя, мы умеем отмечать у собаки лишь несколько «фраз», и прежде всего предупредительный рык, которым пес, находящийся при исполнении сторожевых обязанностей, останавливает человека, заглянувшего в чужой дом. Не зная досконально языка жестов и сигналов собак, мы теряем не только пути к многообещающему контакту с животным миром, мы теряем в лице пса верного и внимательного друга, «душевные» способности которого нами далеко еще не оценены. Мы теряем многообразный и сложный мир поведения животных, которые живут рядом с нами, за которыми не надо идти по глухим таежным тропам, втайне сожалея порой, что не прихватил с собой ружье. И, не умея подчас объяснить себе роль собак-разведчиков, собак-осведомителей, не зная до конца иерархии этих животных, мы уходим порой от истины или в глубокое очеловечивание собак, или в ту область, о которой писала Лоис Крайслер, в область, где у собак не принято признавать «душу».

А пока люди раздумывают, что можно, а что нельзя допустить у собак, наши деревенские псы, только что прогнавшие неугодного гостя, победителями возвращаются обратно, и притихшее было хозяйство тут же начинает оживать. Откуда-то появляются щенки и крутятся около походной колонны. Победители довольны, они укладываются под забором или у стены дома, вытягивают перед собой лапы, расстилают сзади уставшие от «разговоров» хвосты и высоко поднимают гордые головы. Победители требуют почестей, и почести им оказывают щенки. Щенки крутятся около бойцов, поднимаются на задние лапки, чтобы дотянуться до гордого носа взрослой собаки, — и на это время забыты все уважительные расстояния, все запреты. Мелькают щенячьи хвостики, трясутся лапки, вот один, другой щенок начинает забывать, зачем допустили их к лику героя, вот щенки уже затеяли возню между собой — и тогда легкий оскал зубов старшего собрата и его осторожный рык моментально восстанавливают заведенный порядок, по которому каждой собаке, а тем более щенку надо знать свое место.

Кроме личных владений, на которые наша деревня была поделена собаками, существовали и общие, не принадлежащие никому участки. На этих участках и происходили порой те события, объяснить которые мне никак не удавалось. Сюда я относил прежде всего заседания «верховной думы».

Заседание «думы» всегда начиналось с исчезновения из деревни всех взрослых псов. Подойти поближе и послушать «разговор» собак мне никогда не удавалось. Обычно благорасположенные к человеку, наши собаки во время таких «заседаний» становились неузнаваемыми. Достаточно было человеку оказаться поблизости, как заседание тут же закрывалось, и псы исчезали в кустах так же поспешно и боязливо, как провинившаяся лиса. Никакие уговоры не помогали, и мне только иногда представлялся случай издали понаблюдать, как на «заседаниях думы» вполголоса «разговаривают» между собой собаки. Чем было для собак это таинственное сборище? Обсуждением текущих вопросов? Отчетом вожака? После подобных сборов никогда не происходило заметных событий в жизни четвероногого общества, и мне оставалось только ломать голову над тайнами жизни наших псов.

Никакого внимания «думе» не уделяли только Копейка и Лапка. Копейка и Лапка составляли в четвероногом обществе первый, высший класс. Собаки женского пола не участвовали в баталиях и никогда не встречали гостей, но зато на них лежала обязанность воспитывать подрастающее поколение.

«Школа» будущих охотников «работала» почти каждый день, и этой «работе» могла помешать только непогода. После «теоретической» части, где «обучение» велось при помощи тряпки или старой кошелки, «педагог» собирал своих «учеников» и отправлялся с ними на экскурсию. Целью экскурсии было найти подлинный объект охоты. Таким объектом обычно служили мыши. Вернувшись из похода, щенки укладывались спать, а их мамаши отправлялись обследовать хозяйство мужской половины. Все обнаруженное и пригодное в пищу реквизировалось незамедлительно и без всякого сопротивления со стороны прежнего владельца. Копейка или Лапка, отобравшие у Шарика, Дозора, Моряка кость или клочок шкуры, убирались в собственные хозяйства, и эти хозяйства пользовались уже полнейшей неприкосновенностью.