Заговор против маршалов - Еремей Парнов

—      В Сорбонне?

—       Нужно будет только посоветоваться с Андре Мальро. А насчет недооценки фашизма вы правы. Но понемногу линия выправляется.

—      Недаром они так вас не любят.

—      Кто?

—       Нацисты, разумеется... Я не хотел вас расстраи­вать, но когда мы были в Берлине, в «Ангрифе» про­ехались на ваш счет.

—       В самом деле? — взволновался Бухарин.— А что конкретно?

—      Довольно неуклюже, не хочется повторять.— Аросев уже жалел, что проболтался.

—      Все же!

—      Пишут, что Бухарин похож на перевернутый вверх дном аптекарский пузырек... Но тут же признают, что вы один из самых образованных людей в мире.

—      Э, для них, чтоб прослыть образованным, много не надо,— Николай Иванович облегченно перевел дух.— «Пузырек!» — он довольно рассмеялся.— Даже смешно: «пузырек»... Лишь бы не хвалили, дорогой мой. Пусть уж лучше бранят... Каковы наши планы?

—      Может, отдохнете сегодня, Николай Иванович?

—      Отдыхать? В Париже?! Да за кого вы меня при­нимаете? Наскоро перекусим и на улицу! Первым делом в Лувр.

Камнем преткновения, как и ожидалось, стал болез­ненный вопрос о цене. Она значительно превышала указанный Сталиным верхний предел. Торговаться же, как то было предписано, оказалось до крайности труд­но. Сумму назначили немецкие социал-демократы, которым принадлежал архив. Но сами они в перего­ворах не участвовали. Австрийцы тоже отстранились от практической стороны. Предоставив комиссии воз­можность ознакомиться со всеми материалами, Фрид­рих Адлер и Отто Бауэр сочли свою миссию закон­ченной.

—       Судя по обстановке в Австрии, война не за горами,— еще там, в Копенгагене, предупреждал Адлер.— Я не знаю в Европе такого места, где бы архи­ву Маркса не угрожала опасность. Даже если в ближай­шем будущем не случится серьезных осложнений. Рекомендую поторопиться. Гитлеровская агентура действует исключительно активно.

Единственным посредником оказались, таким обра­зом, бывшие соотечественники, меньшевики.

На первой встрече Дан держался сухо и отчужден­но. С видимой неохотой поздоровавшись с Бухариным и словно не заметив прочих участников, опустился в глубокое кресло и принялся крутить пальцами. Член Исполкома Петроградского Совета, член ВЦИК, он был выдворен за границу еще при жизни Ленина. Встреча с большевистскими эмиссарами — один по крайней мере из НКВД — неожиданно больно ударила по нервам.

Начинать пришлось Николаю Ивановичу.

—      Как вы похудели! — преодолевая неловкость, посочувствовал он.— Да и то сказать, почти двадцать лет...

На Дана сомнительный комплимент впечатления не произвел, но фальшь он определенно почувствовал.

—      Большевики высосали мою кровь,— отозвался вполне бесстрастно.— Зато вы заметно округлились.

—      Вы тоже похлебали моей кровушки, Федор Ильич! И в семнадцатом, и в двадцать девятом,— парировал Бухарин, намекая на злосчастную публикацию в «Со­циалистическом вестнике».

Адоратский угрюмо молчал. Аросев, пряча глаза, не без интереса следил за пикировкой. В ней ощуща­лось что-то ненатуральное, провинциально-сценическое, никак не отвечавшее истребительной скорости века. Обмен любезностями грозил завести дело в тупик. Пришедший с Даном Николаевский презрительно кри­вил губы.

—      Может быть, все же обговорим условия? — предложил он, воспользовавшись кратковременной паузой.

—      Больно уж цена несусветная,— Аросев, казалось, дожидался своего выхода.— Давайте все же не отры­ваться от грешной земли.

—      Назовите свою,— все так же спокойно отреаги­ровал Николаевский.— И мы снесемся с немецкими товарищами. Должен сказать, что многие из них риску­ют жизнью. Про жалкое существование политиче­ских эмигрантов и говорить не приходится. Словом, германская социал-демократия крайне стеснена в сред­ствах. Деньги нужны на самое необходимое, в том числе и для продолжения борьбы с фашизмом. Вряд ли они смогут пойти на значительные уступки.

—      Коммунисты получили еще более жестокий удар,— словно бы для протокола, хотя никто ничего не записывал, счел нужным высказаться Адоратский.— И тоже нуждаются в помощи. Тельман и многие дру­гие товарищи томятся в застенках. Там, в Германии, льется кровь, но не утихает борьба...

—      Вот и помогайте,— процедил, дальнозорко при- щурясь, Федор Ильич.— В данном же случае речь идет не о благотворительности... На сем, полагаю, моя посредническая роль исчерпывается. Борис Ивано­вич,— кивнул он на Николаевского,— располагает все­ми необходимыми полномочиями.

—      Подумайте, посоветуйтесь и позвоните, когда сочтете возможным,— сказал Николаевский...

—      Как вам это нравится? — нетерпеливо спросил Бухарин, едва бесшумно захлопнулась снабженная латунными балансирами дверь.

—      Бешеные деньги,— покачал головой Аросев.

—      Не может быть двух мнений,— выдавил Адорат­ский чуть ли не с яростью. Бели бы кто знал, как не хотел, как опасался он этой поездки! Боялся Бухарина (ничего себе «эксперт»!) и своего формально главен­ствующего, но смехотворного положения, невольной ошибки и страшной ответственности — словом, всего, что прямо или косвенно могло быть кем-то когда-то поставлено ему в вину.— Надо звонить в Москву,— выдохнул, тяжело отдуваясь.

—      Я думаю, они сами рассчитывают подзаработать на посредничестве,— через силу выдавил Аросев и почувствовал неожиданное облегчение.— Право слово.

—       Так и сделаем,— словно бы не расслышав Аросева, Бухарин наклонился к председателю комис­сии.— Пожалуй, сейчас и поеду в полпредство, Вла­димир Викторович.

Тайный стыд и общая неловкость положения вы­талкивали его на линию огня. Адоратский определен­но дал понять, что звонить придется кому-то другому. Кому, спрашивается? Аросеву?

—       Таких денег у нас нет,— Сталин сразу поставил точку.— Торговаться надо уметь. Пускай Аросев на­жмет как следует.— И повторил уже сказанное однаж­ды: — Аросев умеет торговаться, а ты, Николай, не умеешь.

Выступление в Сорбонне вылилось в подлинный триумф. Бухарину аплодировали стоя. В Латинском квартале до поздней ночи не затихали яростные ан­тифашистские митинги.

В советское полпредство поступило предупреждение, что «ультра», как деликатно выражались на Ке д'Орсе, готовят ответную акцию. Префектура усилила охрану «Лютеции».

Прогуливаясь с Андре Мальро по Пляс-дель-Одеон, Бухарин, еще не остыв от того головокружительного подъема, который сопутствует полному самовыраже­нию, уточнил основополагающие формулировки.

—      Пожалуй, самую существенную черту фашист­ских режимов всех марок и всех оттенков составляет сложная сеть махрового обмана,— бросил он вскользь, жадно впитывая тревожную меланхолию вечернего неба. Невероятные сумерки Парижа! Он знал, что видит все это в последний раз.— Я безмерно благодарен вам, любезный друг, что вы взяли на себя труд прочи­тать мое выступление. Все-таки я несколько опасался за свой французский.

—        И совершенно напрасно,— Мальро, далекий от эзоповых намеков, кои, вспоив поколения подцен­зурной печати, сформировали в России целую тене­вую культуру, уловил тем не менее расширительный смысл кристальной по ясности фразы.— Вы говорили просто великолепно, и думаю, что многие вас совершен­но правильно поняли. Зверский мордобой, как вы очень верно отметили, угнетение, насилие, войны — это внеш­ние, очевидные для всех проявления. А вот тезис о политической фикции, обманной идеологической деко­рации оказался для нас новым. Вы нашли поразитель­ные метафоры, достойные галльского красноречия. Над этим еще будут думать и думать... В Советском Союзе никто так не писал о фашизме,— добавил он после деликатной паузы.— Кстати, в «Правде» облича­ют Геббельса, Гесса, но очень редко Гитлера, и никог­да — в карикатуре. Почему?

—      Если хотят сохранить мало-мальски добрые от­ношения, то избегают личных нападок на главу госу­дарства.

—      Вчера вы сами с едким сарказмом высмеяли жалкую тщету подобных надежд.

Бухарин лишний раз убедился, что автор «Годов презрения» все видел и все понимал. Созвучны были не только мысли, но и затаенные опасения. Но дикая реальность не оставляла альтернативы ни для кого. Раскол некогда мощного немецкого рабочего движения умостил дорогу нацизму, гибельность политики Ста­лина в Коминтерне очевидна, а иного все-таки не дано. Со Сталиным против Гитлера.