Заговор против маршалов - Еремей Парнов

—      Мне нужны кое-какие связи,— Гейдрих проигно­рировал дежурную шутку рейхслейтера.— Только не спешите сказать «нет». Я вам все объясню.

—      Вы же знаете, что я непосредственно не зани­маюсь оперативными вопросами.

—      У меня и в мыслях не было посягать на вашу агентуру,— намеренно затронув болезненную струну, Гейдрих неторопливо сужал круги.— Просто кое-кого требуется немного попридержать. Это единственное, о чем я прошу. До прояснения обстановки.

—      Вы говорите загадками.

—      Разве? — шеф СД сделал недоуменное лицо.— Мне казалось, что вы догадываетесь, о чем идет речь. Видимо, я ошибся. Привычка, знаете ли, не особенно доверять телефону. Вот и приходится изъясняться намеками... Вырисовывается занятная перспектива, рейхслейтер. Мы располагаем кое-какими указаниями на некоторую, скажем так, напряженность в высшем эшелоне Красной Армии. Не исключено, что это всего лишь проявления вполне естественной борьбы за место под солнцем. Личное и групповое соперничество... При­мерно, как у нас в Цоссене или на Бендлерштрассе.— Сравнение вырвалось как бы случайно, в порыве сдер­жанного азарта.— Однако возможен и иной вариант. Серьезные расхождения между армией и партией, арми­ей и НКВД.

—      Даже так?

—      Точной картины пока нет. И это обязывает нас действовать чрезвычайно осторожно. Говоря военным языком, как на минном поле... Прощупывая каждую пядь земли. Когда я пытался осмыслить происходя­щее, то задал себе вопрос... Боюсь, что вам он пока­жется странным.

—      Все конструктивные идеи сперва кажутся стран­ными,— милостиво кивнул Розенберг.

—      Итак, я спросил себя: все ли средства дозволены в тайной борьбе? И не нашел удовлетворительного от­вета. Вы досконально знаете Россию и куда лучше пой­мете психологию большевиков. Как бы вы ответили, рейхслейтер, на мой действительно несколько странный вопрос? — Гейдрих заранее продумал каждое слово. Его безусловно интересовало мнение Розенберга, но еще больше — первая непосредственная реакция.

Путь будущего теоретика национал-социализма был далеко не столь прям и однозначен, как это пишется. Розенберг не просто жил и учился в России. На первых порах он даже пытался предложить свои услуги новой власти, но не вызвал доверия. Столь же неуспешной оказалась и его попытка сотрудничества с командова­нием немецких оккупационных войск. Короче говоря, прежде чем обрести в девятнадцатом году прибежище в Мюнхене, ему пришлось проделать известную эволю­цию. Что ж, именно такие, свободные от догм люди и делают блистательную карьеру.

—      В позорные дни лондонского ультиматума я го­ворил о нашем потенциальном союзнике на Восто­ке,— Розенберг каким-то шестым чувством уловил вкрадчивый намек, но истолковал его по-своему, с мрач­ной агрессивностью фанатика.—«Только не подписы­вайте капитуляции, как в девятнадцатом году,— гово­рил я,— на пять минут раньше времени. Вся Россия как раз восстает против еврейского большевизма»...

Вы спрашивали о средствах, группенфюрер? Да, отве­чаю, в такой борьбе нет никаких запретов.

—      Но если это еще не такая борьба? Не прозор­ливо предугаданное вами восстание?

—      Умейте за внешним обличьем различать основу. Лозунги и цвет знамен не имеют определяющего зна­чения... Какие есть у вас точные указания на обостре­ние противоречий между генералитетом и комисса­рами? Между армией и НКВД?

—      Пока ничего конкретного,— уклонился Гейд­рих.— Но может создасться впечатление, что кто-то весьма заинтересован в устранении ряда крупных фи­гур. Причем любой ценой и даже не без помощи извне. Последнее как раз и наводит на размышления... В мо­нархистских кругах и среди украинцев ходят всякие слухи. У кое-кого уже чешутся руки ввязаться в драчку. Только неизвестно, на чьей стороне.

—      Не зная броду, не суйся в воду! Вы это хотите сказать?.. Есть у русских такая пословица.

—      Я счастлив, рейхслейтер, что вы разделяете мои мысли. Поостерегите свою клиентуру. В Праге, Варшаве и Харбине — прежде всего. Если армия хочет свалить правительство Сталина — Молотова, то прежде всего следует решить, насколько это отвечает нашим стра­тегическим планам. Вы согласны со мной?.. Фюрер не раз отзывался о нынешнем руководстве в положитель­ном смысле.

—      Не стоит преувеличивать. Наши жизненные инте­ресы лежат на Востоке, и битвы не избежать, но, разу­меется, национальная Россия намного предпочтитель­нее, чем Коминтерн. В ограниченных рамках вассаль­ного государства она бы могла наряду с Украиной за­нять подобающее место в обновленной Европе.

—      Тогда тем более не стоит проявлять спешки. Ваши люди соревнуются друг с другом в подбрасывании все­возможных компрометирующих документов. У меня нет предрассудков, и в принципе я вполне готов по­мочь даже контрагентам из НКВД. Раздор в стране про­тивника всегда на пользу. Но действовать надлежит с открытыми глазами. Я решительно против слепой дилетантщины. Наконец, необходимы консультации с Нейратом. На действительных или мнимых — не суть важно — болячках Москвы мы строим перспективную политическую игру.

—      И здесь требуется вдумчивый анализ. Я за Гип­пократов принцип: «Не навреди!» Не пора ли напом­нить нашим русским друзьям, что они могут чего-то добиться, лишь неукоснительно выполняя на­ши указания? Никакой инициативы! Те времена прошли.

—       Пожалуй,— без особого энтузиазма признал Розенберг.— Что конкретно мы должны, по ваше­му мнению, предпринять? — Велеречивые разглаголь­ствования Гейдриха он воспринял как дымовую завесу. Налицо была неумная попытка окончательно вытес­нить его, Розенберга, бюро из сферы восточной поли­тики. Что ж, пусть выскажется яснее.

—      Категорически воздержаться от всякой импрови­зации и по возможности прояснить обстановку.

—      Для этого у вас больше возможностей.

—      Мы не сидим сложа руки, смею уверить.

—      И готовы поделиться информацией?

—       На основе полной взаимности, рейхслейтер, толь­ко так... С Гессом и Герингом вопрос согласован,— выбросил напоследок свой главный козырь Рейнгард Гейдрих, надевая кожаный шлем.— Благодарю за со­действие.

Розенберг позвонил графине фон Вестарп, прине­ся подобающие случаю извинения, и спешно отбыл в Берлин.

25

Люшков понял свою задачу едва ли не лучше, чем ее поставил Ежов. Самое главное — уловил не­досказанное, схватил перспективу и наметил возмож­ные направления дальнейшего развития. Материалы на Примакова, Путну и Шмидта, как на бывших троцкистов, и без того уже находились в работе. По­жалуй, он бы успел закончить еще сегодня, если б не помешал Гай. Приперся зачем-то и пустился, присев на угол стола, в неуместные разглагольст­вования.

— Со скрипом двигается машина,— жаловался на соседей, поводя папироской и осыпая пеплом колени.— Недопонимают некоторые товарищи, что идет по восхо­дящей. Третьего Ленинграда не будет. Если уж спро­сят, то сразу со всех.

Люшков не ответил, лишь неопределенно покачал головой: как хочешь, так и понимай. Гай, конечно, в растрепанных чувствах. Паникует, ищет, где бы под­страховаться. Но чутье у него звериное. Зрит в самый корень. Ведь это же мрачный юмор, когда при Зиновье­ве пришлось размножать материалы съезда чуть ли не в подпольных типографиях, как при царе. Словно бы и самого съезда не было, и оппозицию не высекли там по первое число. Центральные газеты арестовали на почте, а в городских — ни гугу. А все почему? Все кадры — зиновьевские: обком и, главное, органы. Не в том за­дача, чтоб окончательно раздавить оппозицию — ее пе­сенка спета давно. Раз и навсегда искоренить саму воз­можность любого ее возрождения, в какой бы то ни было форме — вот главное направление. Маховик рас­кручен, и его не остановишь. К прежнему возвра­та не будет. Кто этого не понял, тот, почитай, погиб. Если уж сам Гай, начальник Особого отдела, запсихо­вал, то что, спрашивается, остальным делать? Зажаться и продолжать жить.

Люшков шмыгал носом, вздыхал, пока не выжил докучливого посетителя.

Как не мозгуй, а по всему видно, что в наркомате назревают крупные перемены. В кабинете Ежова Люшкову приходилось бывать много чаще, чем в наркомов­ском. Не зря же он столько лет сидел на партоппозиции. Направление ветра угадывалось без слов. Держи глаза и уши открытыми, примечай и делай свои выво­ды. Царствование Ягоды, по-видимому, подходит к кон­цу. Его стиль и ориентация уже не отвечают требова­ниям момента. Личные связи, например с правыми, позволившие слегка полавировать в начале тридцатых, теперь определенно потянут ко дну. Генрих Григорье­вич слишком поздно осознал то, что сразу усвоили в ап­парате ЦК. Он позволял себе поиграть в политику, тогда как требовал совсем иное. В результате ничего не довел до логического конца — ни «московский центр», ни «кремлевское дело». А с Рютиным в тридцать первом вообще непростительно оскандалился. Вместо того что­бы укатать туда, куда Макар телят не гонял, провел освобождение решением Коллегии ОГПУ. Дикий смех да и только!