С тобою рядом - Макар Последович

- Видно по твоим сегодняшним делам, как ты ходил!

Кондрат Сенька, который во время беседы медленно вышагивал от порога до шкафа и обратно, вдруг круто остановился возле стола. Спокойные темные его глаза моментально загорелись от бешенства, а лицо судорожно дернулось. Правая рука потянулась к воротнику выгоревшей на солнце солдатской гимнастерки и с треском располосовала ее от верху до низу. В сторону отскочили металлические пуговицы. Следом за гимнастеркой треснула и нижняя рубаха, оголив грудь с двумя красными морщинистыми шрамами.

- Узнаешь, Антон Софронович, чей поцелуйчик? - глухим и хриплым голосом крикнул Кондрат. - А теперь взгляни, куда эти игрушки выскочили и сколько они из меня сил вынесли... Нравятся тебе такие отметины?.. А ты говоришь - не ходил в атаку!..

Последние слова Кондрат вымолвил напряженным шепотом. В дрожащем неверном свете коптилки Корницкий заметил на белых, изувеченных ранами плечах Кондрата крупные капли пота.

- Оденься, дурень! - с грубоватой лаской посоветовал Корницкий. Сердце у тебя, видать, не очень важное...

- Я на него не обижаюсь, - проворчал Кондрат и, запахнувшись в разодранную гимнастерку, стал собирать рассыпанные на столе бумаги. Среди них Корницкий заметил треугольники фронтовых писем.

- Что это ты тасуешь?

- Перебираю свои фронтовые ошибки. То, что мне сегодня вышло боком! А тут ты еще приперся грызть меня. Мало того что завтра мне хоть на развод с моей женой подавай, так и ты насыпал соли на раны...

- Какой развод! Что ты, очумел?

- То, что ты слышишь... - уже упавшим голосом крикнул Кондрат. - И ни за каким молоком жена не пошла. Просто забрала детей и перебралась к родителям!.. Через эти вот письма!..

- А ты что - ругал ее в этих письмах?

- Если б ругал... Теперь бы, может, она меня уважала. А то, как соблазнитель, обманщик какой, золотые горы сулил. И не сожгло огнем тот карандаш, которым писал!.. Сегодня она все мне вспомнила да еще своего добавила. Никогда я не думал, что столько злого огня может сидеть в бабе. Поверишь, как только эти стены не загорелись, когда она бушевала... Я ей слово, а она мне десять, я ей два, она тысячу...

Кондрат выхватил из груды бумаг первое попавшееся ему в руку письмо и протянул его председателю. Антон Софронович развернул письмо левой рукой и принялся читать, наклонившись к лампочке.

- Ты, брат, оказывается, рисовать умеешь, - дочитав до конца, с чуть приметной усмешкой сказал он. - Но при чем тут фронтовые письма? Чего вы с Анютой не поделили?

- От этого ж все несчастье, что нечего делить, - уныло сказал Кондрат. - Сам знаешь, никаких посылок я домой, как Савка Рапетька, не присылал, толстых чемоданов после демобилизации не приволок. С одной-единственной обожженной на войне душою вернулся. Известно, что супруга, как деликатно пишется про жен знатных людей, была очень рада. В первую нашу мирную ночь все мои раны и шрамы обцеловала. Какие, говорит, ты мне сладкие письма присылал! А про свои страшные раны даже и словцом не обмолвился. Ты ж мог там помереть, а я бы ничего и не знала!.. Пусть этот проклятый огонь войны на сухой лес идет. Сколько они живых людей перевели, сколько горя народу наделали!.. Но я, видно, самая счастливая на свете: ты вернулся живой и мне ничего больше не надо.

Щебечет от радости всякие бабьи глупости. А мне, солдату, тем временем уже видится, как бы детей приобуть, приодеть, чтоб они выглядели не хуже, чем у других. Тогда это было не такое простое дело. Все ж кругом разрушено, в сельмагах товаров кот наплакал. Приходилось перекраивать старое, перешивать со взрослых на ребят. Сам знаешь, как оно горит у детей и на плечах и на ногах. А у Рапетьки и башмаки как раз детям по мерке, и платьица, и штанцы, и все это новенькое, словно из цейхгауза. Так ведь и в цейхгаузе таких вещей не бывает. Там одно боевое, солдатское, и его выдают по строгой норме - пускай себе война, пусть себе мирные дни. Баба, однако, ничего этого знать не хочет. А почему у меня нет этого... Будет, говорю, тебе все. Даже отдых, как в городе, дай только колхозу стать крепко на ноги. Скоро, может, и возле печи тебе не придется хлопотать. Хлеб получишь как в столице, готовый, из магазина, даже ресторан свой колхозный оборудуем. Поедим там и сразу в кино либо на футбол... Председатель, говорю, у нас правильный, на пять, на десять лет вперед видит...

Как только я это вымолвил, так на нее будто горячим варом плеснули. Ага, кричит, дюже правильный: заглядывает только в свои свинарники и коровники, повышенных норм выработки требует, а как в хате живут - об этом не думает. А настоящему председателю не повредило б, может, спросить, что у какой хозяйки в горшке варится, посмотреть, как мужик с женой ладят. Может быть, надо когда-нибудь нас, одних баб, собрать да и поговорить о том о сем...

Кондрат достал из кармана кисет, скрутил папироску. Над столом заколыхалось сизое облако дыма.

- Вот, товарищ председатель, какие дела. Вместо того чтоб ругать меня, ты утихомирь мою супругу. А то вся работа из рук валится.

Корницкий шагнул к Кондрату и положил ему на плечо свою искалеченную руку. От ее прикосновения Кондрат вздрогнул, но сразу же стал спокойнее. Это была рука друга, товарища, которая его поддерживала еще в самые тяжкие дни войны.

- Ты, Кондрат, извини меня, я немного погорячился. А с Анютой твоей я поговорю. И вообще поговорю с людьми. Должны же понять наконец те, которые не понимают, что не сразу Москва строилась. Будут у нас хорошие коровники, много скота, хлеба - все остальное приложится. Работать только надо дружнее и не паниковать, как твоя Анюта. Ну, будь здоров.

ДАЙТЕ НАМ ТРАКТОР

Зима была в самой силе. По белой пышковической улице время от времени проносилась легкая поземка. Корницкий не спеша шел вдоль привязанных к кольям деревцев, образующих молодую аллею. Мимо него одна за другой проезжали груженные навозом подводы. Их перегнал трактор, тянущий на прицепе целую гору торфа. На машине молодцевато сидел Костик в шапке-ушанке и черном ватнике. Встретив Мишку Голубовича, Костик, не останавливая трактора, что-то крикнул. Мишка кивнул в ответ.

В первые годы восстановления Корницкий успокаивал людей: дескать, вот они напряженно поработают летом, зато хорошо отдохнут, когда снегом покроются поля, луга, огороды. Подошла зима, но работы не уменьшилось. Надо было вывезти и скомпостовать вместе с навозом подготовленный за лето торф, переправлять с железнодорожной станции калийную соль и суперфосфат. Строительная бригада требовала лесоматериалов, кирпича. От зари до зари все кони были в разъездах. Тут произошла первая стычка Корницкого с директором МТС Борисевичем. Председатель "Партизана" попросил, чтоб ему помогли вывозить торф и навоз тракторами. Они ж напрасно стоят целую зиму на усадьбе!

Борисевич дико посмотрел на Корницкого.

- Да в своем ли вы уме? Еще чего не хватало! Тракторы предназначены для пахоты, сева и молотьбы. Подойдут такие работы, тогда, будьте любезны, эмтээс сама, без всяких там твоих требований, пришлет...

Корницкий завернул в райком. Драпеза только пожал плечами:

- Борисевич старый работник, у него, наверно, есть инструкции...

- Но если эти инструкции устарели? Если они не помогают, а, наоборот, мешают.

- Не мы с тобой, Антон Софронович, их писали, не нам их и менять.

- Да ты пойми, что это ненормально. Ведь больше ста лошадиных сил в этих моторах! Огромный табун коней работает только полгода, а все остальное время гуляет!

Драпеза подумал с минуту и ответил:

- Действительно, оно не совсем нормально. Может быть, потому, что у нас еще мало машин.

- Вот поэтому-то и должны работать с полной нагрузкой! Прикажи Борисевичу, чтоб дал нам один трактор.

- Этого, Софронович, я не имею права делать.

- Ну и черт с вами! - вскипел Корницкий.

Только спустя много времени Борисевич наконец смилостивился и прислал в "Партизан" трактор для вывозки удобрений. Теперь Костик, который еще год назад окончил курсы механизаторов, день изо дня возил торф из болота.

Корницкий собирался уже заглянуть на ферму, когда услышал автомобильный сигнал. По улице мчалась "Победа". Поравнявшись с Корницким, свернув немного в сторону, машина остановилась. Из нее вылез человек в коричневом драповом пальто с каракулевым воротником и в каракулевой шапке. Корницкий только на один момент подозрительно взглянул на приезжего и потом вдруг расплылся в улыбке:

- Осокин! Батька крестный!

И бросился навстречу.

Осокин, как заметил Корницкий, постарел, но глаза по-прежнему оставались молодыми.

- Здорово, здорово, крестничек! - весело воскликнул Осокин. - Скажи ты мне, что у вас здесь за конспирация?

- Например?

- Спрашиваю в конторе, где председатель, так там сначала все переглянулись, а потом стали расспрашивать, кто я и по какому делу приехал. Только через некоторое время сказали, что ты можешь быть либо в поле, либо на фермах.