Святой Вроцлав - Лукаш Орбитовский

Их окутал теплый мрак. Они всего лишь вошли на лестницу, а свет снаружи исчез; если бы не фонарик, они бы разбили себе зубы на этих ступеньках. Прохлада ранней весны, столь мучительная для полуголого тела, пропала без следа. Михал с Томашем прикоснулись к черным, теплым стенам. На ощупь приятные, вроде бы и твердые, но они чувствовали, что те лопнут, если нажать покрепче. Стена — словно человек, подумал Томаш. И тут же вступил в что-то мокрое.

Из подвалов доносилось легкое дуновение, зато двери лифтов были выломаны. Кабина должна была висеть где-то наверху — Томаш осветил болтающиеся в воздухе тросы. А вот внизу что-то поменялось, лежали инструменты, бетон разбит в глубину и в сторону, наверняка лифтовую шахту соединяли с подвальными помещениями. Так вот что делали здесь эти несчастные, подумал Томаш чуть ли не расхохотавшись, они в стенах колупались.

Тихо, как маком посеяли. И никого. Наши герои пошли по коридору первого этажа, заглядывая в очередные квартиры. Двери были распахнуты, везде одно и то же — комнаты без людей и мебели, туалеты, из которых было вынесено все, включая газовые колонки и настенные мыльницы; из кухонь пропали даже раковины. Михал чувствовал себя так, словно шел по погребальному заведению. А еще он никогда не мог предположить, что спина способна так болеть.

— Ну что, так и будем ходить? — шепнул он. — Нам ведь и жизни не хватит, чтобы все здесь проверить. Кровью же истечем.

— Да, так и будем, даже если истечем кровью. Пошли. Нас ждет второй этаж.

Голос отражался от стен.

Поднимаясь на лестничную площадку, Михал с удовольствием держался за черный поручень; этого удовольствия он испугался так, что плетка упала на спину не раз, а целых два. Он упал, стукнувшись головой о ступеньку. Парень лежал замороченный, но и изумленный неожиданной утратой вертикали, он потянулся, как будто бы только что открыл глаза от сна, а ухо его расположилось настолько неудачно, что он услышал песнь Святого Вроцлава.

Поначалу зазвучали военные барабаны, мерно стучащие в королевской аллее, потом трубы и флейты, и наконец песня из тысяч глоток, наполненная надеждой, но и печалью, как будто бы это изгнанники плакали по утраченной стране. Картины, вызванные гипнотической мощью звука, появились уже сами — нить ополчения вилась где-то на горизонте, рыцари в погнутых доспехах, на конских скелетах, сами бородатые, словно их тащили за волами через всю Святую Землю. И этот образ уже пропал, десятки женщин ожидали в своих домах, с детьми у истосковавшихся по ласкам грудей, с руками на горшках и грязных трусах, с глазами, повернутыми в сторону горизонта. Михал и не знал, что столь сильно печалились и тосковали во времена, когда Интернет не придумали. И дальше — мужики резали шляхту по лесам, гудели танки, свистели бомбы, города горели багровым заревом, старики бежали из пылающих домов, а среди умиравших прогуливался Бог. Михал выпучил глаза, ну да, ему хотелось продолжать слушать, он никогда не мог подумать, будто бы может существовать столь же прекрасное. Возможно ли такое, но там он узнал себя: он был мужиком, был рыцарем, был парнем с коктейлем Молотова. Он бы еще попробовал чего-то узнать, но перепугавшийся Томаш схватил его под мышки, толкнул на стенку, а Михал припал к ней и восторженно лизал языком, и тогда Томаш начал лупить его плеткой изо всех сил, так что на спине появились новые рубцы. Окончательно решил дело крепкий удар в челюсть.

— Что я слышал… Что я слышал… — Михал завращал белками ничего не понимающих глаз. При этом ему достался еще и контрольный удар в скулу. Лично я и предполагать не мог, что Томаш бьет по морде с той же точностью, с которой прочищает каналы в зубах.

— Б-блин, извини, — выдавил из себя Михал и сплюнул кровью.

И вновь:

— Чего я слышал…

На втором этаже лежали тела, точнее — их остатки, еще теплые и дрожащие — кости предплечий с клочьями мяса, головы без кожи, с выковыряными глазами, вырванные кисти рук сплетались одна с другой, повсюду пропитанные кровью остатки одежды. Некоторые несчастные каким-то чудом до сих пор жили. Слепые, обезумевшие от боли, они ползали по полу. Его прикосновение притупляло страдания. Это были паломники. Вот как приветствовал их Святой Вроцлав. Томаш пытался отвести взгляд, но не мог. Тела валялись и в квартирах, одно из них застыло с головой на подоконнике, скальп спадал на спину..

Михал с Томашем шли молча, осторожно ставя ноги. А потом увидели Малгосю.

Она стояла босиком, в одной рубашке. Томаш посветил фонарем, не веря, что это она. Очень бледная, без единого изъяна, без единой видимой под кожей жилки, с головой, будто бы громадная жемчужина. Только волосы чуть ли не до пояса, ногти на ногах выросли настолько, что даже поломались. Свежая кровь блестела на руках, по самые локти, на подбородке и на губах. Малгося зарычала, словно зверь, приоткрыв зубы. Те тоже сделались крупнее и светлее. Она что-то жевала.

Даже и не знаю, кто из них был ошеломлен сильнее. Томаш попросту застыл с вытянутым вперед фонарем. Слово на кончике языке так никогда и не было произнесено. Михал же без толку двигался, поднимая и опуская руки, он сделал шаг вперед и тут же отступил.

— Так вот ты где, — сказал он.

За Малгосей появились другие — красивейшие в свете люди. Святой Вроцлав вернул молодость старикам, убрал горбы, морщины и опухоли. Такие прекрасные! Бледные и побелевшие, с огромными глазами и полными губами, они собирались полукругом, длинноволосые, с ногтями, словно когти. У мужчин выросли бороды. Каждый был одет в лишь бы что, а то и вообще ничего — женщины обнажали круглые груди, мужские члены стояли торчком, крепкие шеи замечательно удерживали головы без ума. Их было много. Бесконечно много. Окровавленные, они появлялись из квартир целыми дюжинами, спускались с высших этажей. Томаш оглянулся — путь к отходу отсекла людская стена. И эта стена двинулась.

Михал отбросил плетку, поднял свой нож будто меч. Томаш достал пистолет, его ствол дрожал. Но ведь не выстрелит же он в собственную дочку. А вот если застрелить кого-нибудь другого, может быть эти, словно звери, разбегутся, увидав первый же труп из своих. Ну да, в этих глазах ничего человеческого не было видно.

— Эй, назад! Ну что, не слышите, что ли? — предупредил он.

Но те не остановились, охватили пришельцев в кольцо, отталкивая под стену, в сторону открытой шахты лифта.

— Эй, дальше уже ни шагу, — произнес Томаш, но как-то слабо, без уверенности. Он понимал, что никто не остановится. Даже Малгося.

— Вы, дайте проход! — завопил Михал. — Пройти дайте!

И прежде, чем Томаш понял идею парня, Михал бросился вперед, оттолкнул первого попавшегося мужика, так что тот беспомощно полетел на остальных — блеснули белки, блеснули клыки. Михал схватил Малгосю за мокрое запястье, рванул, совершенно безвольную, та споткнулась на лежавшем на полу теле. Глянула на Михала — не узнала.

— Дай место! — рявкнул он снова.

И до Томаша дошло. Никогда раньше не думал он, что способен убить человека, но разве была сейчас людьми эта банда ангелов с мертвыми глазами? Что они здесь делали? Он выстрелил. На сей раз отдача уже не была для него неожиданностью. Специально он ни в кого не целился, рассчитывая на то, что пуля попросту сделает пролом в людской стене, и потому промахнулся, пуля помчалась, ударилась где-то в стену, кто-то сзади упал — быть может, выстрел все же оказался прицельным? Он выстрелил снова. Мужчина словно с журнальных страниц, с торсом-треугольником, получил пулю в живот, скорчился, упал и пополз к Томашу. Блин, но ведь он должен умереть. Томаш снова выстрелил.

Малгося не сопротивлялась, зато упыри сгрудились вокруг Михала. Он еще видел дорогу, даже ударил ножом в первую протянувшуюся к себе руку, но тут кто-то рванул его за плечо. Томаш поглядел на напарника с тревогой, успеет ли? Вроде бы и должен, но люди толпились на лестнице, тело к телу. Уже трое подстреленных ползло по полу, бездарно, но быстро. Один почти что достал щиколотку дантиста. Тот выстрелил в толпу в пятый раз, целясь в самый центр ближнего к нему лба. Ствол дернуло вверх, пуля пошла над целью, прозвучал отзвук удара, что-то свистнуло над ухом. Ранило Михала.

Тот дернулся, под ребром тут же начало расширяться кровавое пятно. Парень упал, но Малгоси не отпустил, та полетела за ним, развернувшись во время падения. Их лица очутились друг напротив друга. От Малгоси несло могилой. Михал лишь простонал, наверняка хотел попросить у любимой помощи, только Малгося не слышала уже ничего, кроме Святого Вроцлава. Она укусила парня за щеку, сильно, потом рванула, вырывая кусок плоти.

Томаш бросился к напарнику. Не успел. Упыри уже наползли на Михала, кусая, дергая, вонзая когти в тело. Тот вопил. В мгновение ока у него не осталось лица, ему оторвали уши, распахали кожу на ладонях и коленях, содрали одежду вместе с мясом; парень только слабо дергался. Последнее, что запомнил Томаш, это был глаз цвета шляпки гриба-масленка, выпученный в страхе за собственную жизнь.