Игра навылет - Анна Владимирская

Директор острова сказал:

— Но потом вы безделушку вновь стали носить. И я сразу все понял. Кстати… — Хромченко улыбнулся. — Меня здорово позабавили ваши беседы с вдовами. Каковы бабы, а! Вообразили, что умирает именно тот, кого они себе наметили. Сглазили. Потрясающее простодушие!

«Да, с вдовами я прокололась. Почти уверена была, что это они. Уже в клубе, в образе Полины только и думала о том, в какую ловушку их заманить, чтобы разоблачить. Когда они заявили мне об «экстрасенсорных» способностях Ирины Бегун, меня просто поставила в тупик такая наивность. Не поверила сразу… А потом поняла, что надо искать другого, того, кто за ними следит, кто в курсе всех их дел и намерений. Но не успела: он выкрал Алешу и сам объявился…»

— Вас это очень даже устраивало, — сказала Вера. — Не надо притворяться.

— Хорошо, допустим, устраивало. Вы догадались… Вы сразу же сообразили, что все они находились под моей опекой. И под наблюдением. Мне казалось забавным убирать именно того, кому они послали проклятие… Вернемся лучше к вам. Вас вначале, повторяю, хотел просто ликвидировать. Только организовать все следовало, как и прочие смерти, в стилистике несчастного случая. Ясно вам? По глазам вижу, что ясно.

Он уже начал ее не на шутку раздражать своей будто привязанной к ушам улыбкой. Но она и вправду вспомнила.

Вера тогда подумала, что у нее начинается мания преследования. Это у нее-то, у психотерапевта! А какой еще напрашивается вывод, если хочешь выйти из дому и вдруг не можешь себя заставить? Знобит, подташнивает — вот до такой степени не хочется выходить. Причем если идти обратно, вверх по лестнице — пожалуйста, сколько угодно, никаких протестов организм не выдвигает. И через черный ход во двор спуститься не препятствует. Только не через парадную дверь… Нет, это еще раньше началось. Раньше, раньше… Когда она приходила в клуб в образе Полины…

— Несчастные случаи, чтоб вы знали, требуют тщательной подготовки. — Хромченко не притворялся, он действительно получал удовольствие от этой шизофренической беседы. — Возле знакомого вам женского клуба, если помните, идет стройка.

— Секунду, — встрепенулась Лученко. — И вам знакомого клуба. Ведь это вы пресловутый «дон Марлон»? Ну признавайтесь уже, чего там.

Хромченко поморщился.

— Вернемся к Марлону позже. Не перебивайте меня, если хотите узнать все мои, как говорится, мотивации…

— Буду перебивать, — сказала Вера капризно. «Может, успею что-нибудь придумать, если потяну время».

— Как хотите, — развел руками директор. Видимо, это был его любимый жест. Наверное, когда-то ему сказали, что у него сильные руки и при таком развороте плеч они кажутся еще красивее мужской особой красотой. И, черт бы его побрал, это действительно так. — Значит, идет стройка и стоит башенный кран. Удобная позиция. Мы знали, что Полина Кутузова не подъезжает к клубу, как все, на личном автомобиле, а подходит пешком, потихоньку, выжидая удобный момент. Ведь Вера Лученко не умеет водить автомобиль. Так что Кутузова должна была появиться незаметно, чтобы все гадали: кто же привозит эту с виду простоватую, но таинственную блондинку.

Он говорил и явно наслаждался своей болтовней. Чепурной продолжал жадно ловить каждое слово, пребывая в заблуждении, будто он — участник игры. Наверное, он уже создавал в воображении подобный сценарий. Валерий Яремчук время от времени повторял свое «Урод», — видимо, со словарным запасом у него внезапно стало туго. Лиза с сыном сидели тихо, смирно. У Елизаветы даже слезы высохли. По ним не было заметно, что Вера очень осторожно, опасаясь вызвать подозрение Хромченко, их загипнотизировала. Весь разговор Романовы воспринимали как набор дежурных фраз о погоде, а может, как-то иначе, кто знает, чем их подсознание замещает скрытое от них. Главное, что это их обезопасит. Вера, хоть и совсем устала, все же сумела выключить их из разговора почти на автомате, рефлекторно, из милосердия. С Лизой могла случиться истерика от страха за сына, и тогда было бы много хуже…

Хромченко продолжал рассказывать:

— Но, к сожалению, всякий раз, когда готовились уронить бетонную балку на проходящую мимо забора Полину Кутузову, она выбирала другую сторону улицы.

…У Веры тогда начинала резко, толчком болеть голова. По мере приближения к стройке боль усиливалась. Причем именно с той стороны. В первую минуту она грешила на жаркое солнце и жару, заливавшую город уже третью неделю подряд. Но почему именно в этом месте? Она поворачивалась боком, и горячая точка перемещалась по коже, упорно указывая на строительный забор. Тогда женщина переходила дорогу между медленно ползущими автомобилями. Там становилось легче. А у входа в здание клуба, на мраморных его ступенях голова тут же прекращала болеть. И Вера-Полина, увы, сразу об этом забывала: ведь ей приходилось играть роль…

— Заметьте, — говорил Хромченко, — однажды я специально приказал просто наблюдать за вами сверху, не устанавливая балку. И тогда яркая блондинка спокойно шествовала мимо стройки. Увы… После этого было решено использовать известные пути ваших перемещений по городу. Проще всего было взорвать маршрутное такси, идущее от Майдана Независимости вверх, к Львовской площади. Вы ездили в нем два раза в день. Я удачно припомнил взрывы в общественном транспорте, случившиеся в начале года, которые приписали докатившейся до нас из России волне терроризма. Все решили бы, что это новый акт террора, и никто не стал бы его тщательно расследовать… В тот же день, когда утром вы вновь перешли на противоположную стройке сторону улицы, вас уже ожидали на остановке маршрутного такси. Во второй половине дня вы сели в него. Вместе с вами вошел и устроился позади вас человек с чемоданчиком. Он доехал до угла Владимирской улицы и покинул салон, оставив чемоданчик под сиденьем. В нем была взрывчатка.

Лученко вспомнила эту историю на минуту раньше, следом за первой. Неудивительно, что все еще свежо в памяти, ведь она тогда сильно испугалась сама и напугала других. А было так. Она не знала, конечно, что происходило на самом деле. Но, едва автобус свернул направо, в сторону Софиевской площади, Вера заволновалась, непонятно отчего. Потом запаниковала: она почувствовала смертельную опасность. Протолкалась к водителю и потребовала немедленно остановить. Он притормозил, открыл дверь: «Ну, чего ждешь?» Это было уже возле памятника Богдану Хмельницкому… Вера закричала: «Срочно выходите все! Сейчас здесь начнется пожар!» Люди вскочили, некоторые посыпались вон из маршрутки, другие в растерянности застыли. Водитель закричал: «Что ж ты делаешь, дура!» «Открой заднюю!!!» — рявкнула на него Лученко, и он ее, конечно, послушался. Она схватила его за руку и вытащила наружу, откуда силы только взялись. Отбежали в сторону, бросив автобус у тротуара на углу Рыльского переулка, к счастью, пустого в эту минуту. Тут и взорвалось. Стекла вылетели, и маршрутка изнутри вся выгорела в пять минут. Водитель автобуса крестился и оглядывался в поисках своей спасительницы. Некоторые пассажиры тоже пытались найти синеглазую девушку, которая подняла тревогу. Всех волновал, разумеется, один вопрос: как узнала? Но ее уже не было.

Этот сюжет потом вечером показали в передаче «Магнолия-ТВ». Спрашивали: почему женщина, поднявшая крик, потихоньку ушла, воспользовавшись всеобщим замешательством? Может, она и была террористкой, но в последний момент пожалела людей? Эта версия журналистов привлекла внимание к передаче…

— Смерть вашу и других пассажиров списали бы, разумеется, на террористов, — сказал Хромченко. — Но мой человек ехал вслед за автобусом и видел, что ничего не получилось. Убедившись, что попытки обставить вашу гибель как несчастный случай не удались из-за вашей уникально развитой интуиции, я решил просто и банально послать киллера к дому, где вы жили. Должны же вы были выйти в магазин или еще куда-то. За вами осторожно, издалека проследили — зная, что вы чуете слежку. Но стоило рискнуть…

— Я поняла, о чем вы, — сказала Лученко. — Вот только зачем…

— Снайпер занял позицию на крыше многоэтажного дома напротив, — не обращая на ее слова никакого внимания, продолжал Хромченко, — в двухстах метрах. В окно выстрелить не получалось, потому что вы, несмотря на жару, всегда задергивали шторы. Человек ждал. Но вы не появились. Точнее, вы спустились через черный ход во двор. Этого я не предусмотрел, к сожалению, хотя и знал о ваших особенностях, о пресловутом «тринадцатом чувстве» — кажется, так вы его называете среди близких? Был в курсе, но не предполагал, что это у вас до такой степени сильно развито и так безошибочно работает.

Да, Вере давным-давно было известно: если ей куда-то не хочется идти, то лучше и не ходить. Любопытство тут неуместно. Однажды Лученко предстоял визит на Главпочтамт, она уже приближалась к зданию, когда в ушах, где-то глубоко в черепной коробке комариным писком медленно запульсировал голос: «нет… не ходи… не надо… опасно…» Она еще не поняла, что происходит, а ноги уже сами повернули в сторону. Потом узнала о трагедии: арка здания обрушилась, погибло несколько человек. Это известная в Киеве история… Много раз Вера чуяла опасность не столь сильную, а просто где-то собирались митинги противоборствующих партий, происходили столкновения с милицией. Она чувствовала дискомфорт за несколько кварталов, ничего о беспорядках заранее не зная. Многократно убедившись, что интуиция ее не обманывает, она привыкла доверять своим ощущениям, даже мимолетным. Никогда не шла туда, где ей становилось не по себе, либо избегала мест, где предощущалось что-то негативное.