Люди полной луны - Александр Экштейн

У Стефана Искры собрался своеобразный консилиум. Полковник Хромов, делая несколько шагов по огромной после уборки стеклотары квартире Стефана, останавливался, задумчиво смотрел в глаза Миронова и вновь начинал вышагивать по комнате. Миронов сидел на поломанном компьютере с видом чиновника, сидящего на совещании у руководства.

— Все, — пришел к выводу Хромов, — едем в Таганрог, идем к Самсонову и… — Он неожиданно умолк.

— Возбуждаем уголовное дело по факту падения и ударения головой о сейф городского прокурора во время попытки полковника Самсонова завязать с ним дружественные отношения путем пожимания руки, — подхватил мысль Хромова Веточкин, а затем поинтересовался у Стефана Искры: — Выпить есть?

— Да, — кивнул Искра, — кубинский ром в кладовой.

— У меня водка домашняя есть, — готовно вскинулся Миронов и вытащил из портфеля литровую бутылку красноватого цвета.

— Перцовка неклиновская! — в один голос вскричали Веточкин и Хромов и тут же объяснили обескураженному Искре: — Этот самогон кубинским ромом можно запивать как компотом.

— Да ты что?! — изумился Искра, с интересом поглядывая на бутыль. — Там, — он махнул рукой в глубь квартиры, — если есть желание, стаканы и закуска.

— Что с прокурором делать будем?

— Вот сейчас выпьем первачка неклиновского, закусим и все спокойно решим, — успокоил Хромова Тарас Веточкин.

В это время дверь в квартиру Искры распахнулась, и вошел хрупкий улыбающийся человек с военной каской в руке, из которой выглядывала бутылка французского коньяка. Он был похож на Пьера Ришара.

— О, французы, силь ву пле! — обрадованно воскликнул Миронов.

Искра обвел строгим взглядом почему-то напрягшегося Хромова и задумавшегося Веточкина, сложил ладони возле груди и сурово-нежным голосом произнес:

— Здравствуй, мой солнечный брат.

Видимо, автору придется сделать небольшое отступление и кое-что объяснить.

Алексей Васильевич Чебрак создавал солнечных супертелохранителей не только из хронически неизлечимых шизофреников. Стефан Искра вошел в разряд солнечных убийц тридцатисемилетним майором десантных войск. Пуля душмана сделала его мертвым в агонизирующем состоянии, без пяти минут «груз 200». На его агонию обратил внимание Алексей Васильевич Чебрак, радостно воскликнув: «Какая колоритная картина умирания, немедленно ко мне в нейрооперационную. Если спасу его в походных условиях, то заберу к себе в лабораторию». Военным ничего не оставалось, как выполнить приказ. Этот мартышечного роста ученый с кривоватым носом носился по Афганистану, как ненасытный сборщик грибов по Подмосковью. Он появлялся вслед за войсками первым среди дымящихся руин Кандагара, в сопровождении двух рот элитарного десантного спецназа, обшаривал все щели дворца Амина после захвата, топал и визжал в истерике, заставляя вместо убитых вывозить на большую землю собранные им книги и древние манускрипты Афганистана. Убито-раненого он спас от смерти, но жизнь майора превратилась в непрекращающуюся трясущуюся боль. «Великолепно, чудесненько!» — выплясывал Алексей Васильевич среди военных хирургов, которые с негодованием смотрели на воющего в бреду от боли майора.

Этим же вечером Алексей Васильевич приказал со всеми предосторожностями переправить майора в свою подземную лабораторию. Майор еще не долетел до Москвы, а его родители, родственники и жена, живущие в деревне Астапово Алтайского края, уже получили тщательно запаянный цинк и уведомление командования: «Ваш сын, Корнеев Василий Иванович, геройски погиб в бою и посмертно награжден орденом Ленина». Семье был передан орден, выплачена денежная компенсация, а на могиле «погибшего» за счет края был установлен памятник из черного мрамора. Так исчез Василий Корнеев, а через десять лет лечения и обучения в подземной лаборатории и классах УЖАСа появился Стефан Искра, у которого за время обучения было одно взыскание. Он иногда догонял мчавшийся на полном ходу легкий быстроходный танк «Ра-2», хватал его за задник и боковым рывком «взлет» переворачивал на бок. В те времена ГРУ и УЖАС жили мирно.

— Что это за танки вы делаете для разведчиков?! — кричал руководитель ГРУ на конструкторов.

— А что это за монстры у вас по полигону бегают? Таких не бывает, — оправдывались конструкторы.

— Иван Селиверстович, — просил Марущака грушник, — покажите нам это привидение.

— Уже поздно, — отнекивался Иван Селиверстович, — я его в одиночный марш-бросок на пятьдесят километров бросил.

Таким был Стефан Искра, один из первых солнечных убийц. Но совершенно другим, пришедшим в солнечные другими путями, был тот, кого мы называем «Улыбчивым», «хмельным Пьером Ришаром»…

Улыбчивый — кличка наживная, а где-то там, в прошлом, где, как уверяют знающие люди, всегда цветет жасмин, его звали Григорием, Гришкой Волчанским, а еще короче — Волчонком. Беда станицы с юных лет. Его отец, похожий на разъяренного грача казак, до тринадцати лет лупил его от всей души. А в тринадцать лет, отбросив кнут в сторону, сказал рядом находящимся старикам и председателю сельсовета:

— Все, время кнута кончилось. Я его больше пальцем не трону, не хочу во сне получить нож в горло.

— Да, — почесал затылок председатель сельсовета, — хоть бы в армию скорее забрали.

Даже взрослые парни старались обходить Григория стороной, было в нем что-то странное и страшное, выражавшееся в его стеснительной, как бы изнутри выплывающей улыбке. Эта улыбка ничего хорошего не обещала, никакой лучезарности в ней не было, лишь какая-то запланированная и даже благоговейная жестокость. Когда пришло время становиться на воинский учет, получать приписное свидетельство, психиатр военкомата целых два часа беседовал с Григорием Волчанским, а затем сказал Прохору Волчанскому и бывшему председателю сельского совета, который уже переквалифицировался в атамана:

— Можно, конечно, призвать его в армию, но это убийца. Пока его нельзя признать психбольным, он как бы на грани, синдром подростка, посмотрим, что будет дальше.

— Что же делать? — растерянно проговорил Прохор.

— Ждать, — пожал плечами психиатр, — может, пронесет…

Не пронесло! В семнадцать лет Григорий Волчанский стал портить станичных девок и молодок с той скоростью, с которой они желали этого. Молодые казаки хотя и помалкивали, но чувствовали, что больше чем у половины из них головы оттягивают ветвистые рога. В станице с таким хобби долго не проживешь. В один из летних вечеров семнадцатилетний Григорий Волчанский остался лежать, избитый яблочными слегами, на проселочной дороге в Тимашевскую. Вместо головы у него как бы образовался кровавый шар, ноги вывернулись носками в землю с обычным изяществом ног, перебитых в коленях. Но сердце у Волчонка продолжало биться. А тут еще и чудо подоспело, которых, как известно, на земле много, только мы не обращаем на них внимания. В микроавтобусе «форд» по проселочной дороге возвращались с места отдыха в городе Геленджике Иван Селиверстович Марущак, Алексей Васильевич Чебрак и два обычных телохранителя по охране главы государства.

— Покойник, что ли, на дороге лежит или пьяный? — заметил лежащего Григория шофер.

— А ну-ка давайте посмотрим, — сразу же заинтересовался Алексей Васильевич Чебрак. — А вдруг в нем еще живые органы есть, мне запчасти нужны, да и все необходимое при мне.

— Смотрите, — флегматично согласился Иван Селиверстович.

Водитель осветил фарами лежащего, и Алексей Васильевич закрутился вокруг него.

— Да, почти покойник, — сообщил Алексей Васильевич, — но с уникальным сердцем, еще часов восемь работать будет, и глаза у него живые, но все равно почти покойник. — Алексей Васильевич Чебрак иногда изрекал парадоксы, но особого значения им не придавал. — Я беру его в Краснодар, если вылечу, то воспитаю, и он будет солнечным нового вида.

— Забирай, если нужно, — добродушно согласился Иван Селиверстович, который за время дороги уже выпил четыре бутылки настоящего киндзмараули.

Так в команде солнечных убийц появился Улыбчивый. Человек, ненавидящий яблоневые сады и присутствие на земле Бога.

Как-то так получилось, что инициативу в руки взял несколько эксцентричный гость, пришедший с подарком — каской и французским коньяком. После того как Стефан познакомил его со всеми, представляя под именем Григорий, совершенно ему не подходящим, он подошел к Миронову и, обойдя вокруг, вдруг резко обхватил его голову руками и слегка надавил в затылочной части большими пальцами.

— Ой! — вскрикнул Миронов и побледнел.

— Понятно, — широко улыбнулся Григорий, — голова. Болит или просто заклинивает?

— И болит, — слабо отозвался Миронов, — и заклинивает время от времени.

— Ха-ха-ха, — залился в смехе странный гость, — оригинально получилось. Это же надо так точно выразиться, «время от времени». Звучит как колокольный звон, бом-бом, а в итоге — «время от времени», сломанные часы, одним словом, ха-ха-ха… — Прервав смех, он вновь участливо спросил: — А почему вы побледнели, больно?