Тоже люди - Галина Анатольевна Тюрина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Он считает ниже своего достоинства показать, что ему страшно, или еще не осознал, что у него нет ни одного шанса на спасение», — мысленно отметила она и с напускным равнодушием спросила:
— Зачем ты позвал меня? Ты хочешь о чем-то меня попросить?
— Нет. Я просто хочу извиниться за то, что мне приходится столь некорректно покидать вашу планету, и попрощаться… Очень хотелось еще раз увидеть вас.
— Только за этим? — У Кошечки сжалось сердце. — Неужели ты не понимаешь, что твои шансы на спасение таким образом равны нулю. Тебя расстреляют патрульные крейсера или на корабле кончится энергия, и ты медленно умрешь в абсолютном одиночестве бесконечного ледяного космоса.
— Я прекрасно понимаю, что ресурсов на данном корабле недостаточно для желаемого перелета, однако устав капитанов-исследователей моей Родины гласит: командир звездного судна не имеет морального права отчаиваться и тем более паниковать даже в критических ситуациях. Да и вообще, пока человек жив, жива и надежда на лучшее, а обретенная мною свобода — это еще и возможность вернуться домой. Я не отступлюсь от задуманного.
В этих его словах прозвучала такая сила и решимость, что душа Кошечки затрепетала.
— Это только иллюзия возможности. Если улетишь, — ты обречен. Но если спустишь корабль с орбиты невредимым и сдашься в руки моего отца, то он обещал тебя пощадить. Неужели ты настолько полон решимости покончить счеты с жизнью, что не прислушаешься к моему совету? — Кошечка пыталась говорить как можно убедительнее, но голос ее сорвался.
— Вы сами не верите в свои слова.
Ей показалось, что Эмиль смотрит на нее испытующе.
— Но я… я сделаю все возможное. Я буду добиваться, чтобы тебя не забрали жандармы. Неужели ты не веришь мне? — пролепетала Кошечка.
— Конечно же верю. — Эмиль на полминуты закрыл глаза, коснувшись раненной головы кончиками пальцев.
Этот жест показался девушке красноречивее всяких слов.
— Прости… Тебе очень больно? — еле сдерживая захлестывающие чувства, проговорила она.
— Да, — ответил он, и лицо его посуровело. — Мне очень больно от сознания того, что я так жестоко ошибся в вас. Вы были для меня чем-то небесно-чистым, безупречным в своем совершенстве. Мне казалось, что вся ваша жестокость показная и ненастоящая, что вы на самом деле очень добрый, чуткий и отзывчивый человек. Я полюбил вас. Сначала это была бессознательная симпатия, но потом меня охватила просто безумная страсть. Вы охладили мой пыл, когда приказали избить до полусмерти. Но я не поверил, просто не захотел поверить, что зверь, вырвавшийся тогда, — это ваша истинная суть, а не случайная ошибка затуманенного гневом разума. Вы вылечили меня, и моя безумная любовь вспыхнула снова. Мне казалось, что вы разговариваете со мной более нежно и ласково. Я опять поверил в вашу доброту. Вы так вскружили мне голову, что ради вас я был готов поступиться практически чем угодно, вмешаться в то, во что мне не следовало бы вмешиваться… Если бы вы знали, что я чувствовал, когда вы просто мимолетно прикасались ко мне! Огонь любви вспыхивал с такой силой, что сердце замирало от счастья. Когда вчера вы заговорили со мной о любви, чувства, итак с трудом удерживаемые, наконец вырвались наружу. Мне казалось, что вы отвечаете взаимностью, я был уверен, что мы любим друг друга и что нам так хорошо вместе… Но иллюзии вдруг исчезли с грохотом выстрела.
Эмиль замолчал и снова взялся за голову левой рукой.
— Бедный… — прошептала Кошечка сама себе, его слова резали ей сердце как ножом. — Ты теперь, наверное, полон ненависти ко мне. Я понимаю, как ты разочарован… Я тоже надеялась, что все у нас сложится по-другому…Я ведь тоже полюбила тебя, и полюбила так сильно, как никого прежде. Наверное, это чувство зародилось еще на «Звездном волке», но ему всегда что-нибудь мешало: сначала страх и презрение, потом надменность и подозрительность. Ведь я была твоей хозяйкой, а ты — ничтожным рабом. Тебе наверняка до сих пор непонятно, какая пропасть разделяла нас с первого мига нашей встречи, ведь ты из другого мира, там, наверное, все проще. Все считают тебя шпионом, и твое поведение как нельзя лучше сходит за доказательство. Теперь я уверена, что ты не шпион, хотя… Прости меня! Прости за все! Я стреляла в тебя, потому что не видела больше никакого выхода. Мне легче было убить себя, чем тебя, но я знала наверняка, что тебя заберет полиция и… Мне снилось, как тебя пытают. У вас на Земле люди, наверное, забыли, что это такое, и я не желала, чтобы тебе пришлось испытать подобное перед неизбежной казнью… Но ты все равно не поймешь, ведь я и сама себя сейчас не совсем понимаю. Ты не простишь меня! — Кошечка в отчаянии закрыла лицо руками. По щекам ее покатились крупные слезы.
— Пожалуйста, не плачь, не надо!
Кошечка отняла руки от лица и посмотрела на Эмиля. Его глаза тоже были полны слез, и он совсем не стеснялся их. Они с минуту смотрели друг на друга, потом девушка кое-как переборола рвущиеся рыдания и проговорила:
— Эмиль, миленький! Может быть, будет лучше, если ты сдашься? Ведь есть еще надежда! Я постараюсь защитить тебя, постараюсь убедить отца… Только тебе нужно будет сразу признаться полиции, что ты подослан Землей, и сказать, что ты осознал свою вину, раскаиваешься и готов служить Федерации. Тогда можно надеяться на снисхождение. Я уверена, еще не все потеряно!
— Нет. — Голос Эмиля вдруг стал каменно-твердым. — Раскаиваться мне не в чем, ведь я не в чем перед вашим государством не виновен. Плохо говорить о своей Родине я тоже не намерен.
— Но ради своего спасения! Ради нашей любви! Ну, что тебе стоит?
— Пойми, я просто не имею морального права это делать. Я здесь единственный представитель Земли и даже всего Содружества, и по мне будут судить обо всем моем мире.
— Ты перестал мне доверять… презираешь меня за это предложение? — Кошечка кинулась к изображению, протянув руки, но наткнулась только на холодную стену.
— Вовсе нет. — Эмиль вздохнул и вдруг ласково улыбнулся ей. — Как я могу осуждать тебя или даже кого-нибудь другого здесь? Ведь ваша жизнь протекает по совершенно иным законам и порядкам. На такой случай у земных исследователей существует так называемый «закон невмешательства». И каждый из нас, попавший на чужую территорию будь то случайно или намеренно, обязан неукоснительно соблюдать его и стараться оставаться беспристрастным настолько,
