Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - Зинаида Шишова

В Тчеве пан Конопка Миколая Фербера уже не застал, но записку к гданьскому судовладельцу ему написал другой двоюродный брат отца Миколая, Лукаш Аллен. Боцмана сытно накормили, снабдили едой на дорогу, а также заставили надеть отличный овчинный тулуп – чем ближе к Гданьску, тем будет холоднее.

Чем ближе подъезжал пан Конопка к гданьской дороге, тем действительно становилось холоднее: то ли место открытое, то ли мороз крепчает… Боцман вздохнул с облегчением, когда солнышко пригрело по-настоящему; дорога сейчас спустится в ложбину, к лесу, и там будет потеплее.

Так и решил боцман идти все время рвом, вдоль дороги, только хорошо приглядываясь, чтобы не заплутать. Вверху по дороге то и дело проезжали то всадники, то люди в телегах, в колымагах и каретах, но ехали они навстречу пану Конопке. Попутчики ему так и не случались. Наконец где-то наверху прогрохотали колеса. Выйдя из зарослей, пан Конопка, заслонив глаза от солнца, пригляделся. «Эх, неудача какая: опять встречные!» И, разглядев длинную процессию на дороге, боцман истово перекрестился: навстречу ему двигалась богатая похоронная процессия. Запряженные цугом, увенчанные султанами лошади мерно шагали, влача огромную серебряную, поставленную на полозья карету. За каретой по обледенелой дороге двигалась небольшая толпа господ и дам. Задолго до того, как пан Конопка их увидел, до него по морозному воздуху донеслись их голоса, женский плач, щелканье бичей, покрикивания форейторов.

Почти все провожающие кутались в меховые плащи или защищались широкими рукавами от пронзительного встречного ветра.

«Эге, не один я в ров спустился», – подумал боцман, когда навстречу ему из-за заснеженных кустов вынырнула понурая фигурка тощего, съежившегося от холода хлопа.

– Кого это везут, не знаешь? – спросил пан Конопка.

Но хлоп, точно не понимая, уставился на встречного заплаканными красными глазами. Потом он со вздохом перекрестился.

– Горе, горе нам великое! – пробормотал он себе под нос.

– Жилье тут скоро будет? – крикнул ему вдогонку боцман, но ответа так и не получил.

Жилье пану Конопке встретилось только на исходе дня: ему пришлось заночевать у добрых людей. А поутру, наняв пароконную телегу, он двинулся дальше – к Гданьску.

Однако в дороге с ним произошли события, заставившие боцмана переменить свои первоначальные намерения и повернуть к Кракову.

В Краков после трех недель пути пан Конопка добрался отощавший, постаревший, оборванный, без алленовского кожуха – и, главное, без своей заветной холщовой сумки.

О том, что произошло с ним в дороге, пан Конопка первым поведал в Кракове товарищам Каспера по общежитию, потому что именно туда он направился тотчас же по приезде.

– А Збышек где же? – спросил боцман, застав в келье только Стаха и Генриха.

Друзья промолчали. Они были до того ошеломлены рассказом о Каспере, что ни о чем больше не могли говорить. Только много времени спустя они вернулись к разговору о Збышеке.

– До Збигнева теперь рукой не достанешь! – сказал Сташек. – Я как-то, по старой привычке, назвал его «Жердью», а он на меня так глянул… Проживает он сейчас не с нами в бурсе, а на дому у отца Каэтана, доминиканца, которого старый Суходольский выгнал из дома… Доминиканцы нынче в силе, в большие люди выйдет Збигнев! Но не беспокойтесь, как только он узнает о вашем приезде, тотчас же будет тут как тут!

Так оно и случилось. Збигнев, запыхавшийся, побледневший от волнения, ворвался в келейку и бросился к боцману в объятия.

По-разному приняли рассказ пана Конопки друзья Каспера. Збигнев, не успев дослушать боцмана, вытащил кошелек и выложил на стол все его содержимое – несколько талеров и горсть мелкой монеты.

– Отец хоть и гневается на меня, но матушка, полагаю, мне пришлет еще, – сказал юноша. – Возьмите! Хоть немного тут, но от чистого сердца. Сейчас поговорю с хлопцами в академии и кое с кем из отцов наставников, тех, что знали и любили Каспера…

У Сташка и Генриха ничего не было за душой, но они тоже пообещали потолковать с хлопцами. Сташек Когут, узнав, что по дороге на пана Конопку напали мужики, вооруженные саблями и мушкетами, недоверчиво покачал головой.

– Не похоже, чтобы у хлопов было оружие… С тех пор как живу на свете, ничего, кроме дубинок, у них не видел… С косами они еще могли бы, пожалуй, выйти, но настоящего оружия у них нет.

– Пока нет! – поправил Генрих. – Да и не стали бы хлопы нападать на пана Конопку. – Так как боцман вопросительно посмотрел на него, Генрих, смутившись, добавил: – На какого-нибудь расфранченного шляхтича они, может быть, и напали бы… Очень уж накипело у них на сердце против шляхты…

Услышав, что у мужицкого вожака лицо было закрыто холстиной «на манер маски», как сказал пан Конопка, который в Италии нагляделся на карнавалы, Сташек и Генрих в один голос закричали:

– Да не мужики это были, а может, те же кшижаки. Начальник, может, особа известная, вот он и закрылся, чтобы его не узнали…

Тут уже и сам боцман, припомнив все обстоятельства нападения на дороге, пришел к заключению, что это были не мужики. Кшижаки не кшижаки, но не мужики.

– Верно, это был народ, привычный к военному делу, – признал он. – Дрался я с ними как мог, но – куда там! Связали они меня, как телка, отняли мешок с пирогами, что мне стряпуха из Лидзбарка на прощанье сунула, докопались и до сумки моей с золотом и крестом драгоценным. А как увидели золото – осатанели просто, такая у них кутерьма пошла! Верно, верно, теперь припоминаю: они по-немецки между собой переругивались… «Ну, думаю, увидели золото, так теперь хоть кожушок на плечах оставят»… Так нет же – кожух и тот сняли!..

Тут даже Збигнев Суходольский зло рассмеялся.

– Не могу я, сидя в Кракове, сказать, кшижаки это были или наши, – заметил он, – я не такой ясновидящий, как Стах или Генрих. Однако – наши или кшижаки – но кожух они с вас первым делом стащили бы… Золото и крест начальники у них все равно позабирают, а кожушок в зимнюю пору сгодится… Что же вы теперь думаете делать, пан Конопка, почему сразу не вернулись в Лидзбарк?

Боцман тяжело вздохнул.

– Не до меня теперь в Лидзбарке… Не до меня теперь отцу Миколаю, и, боюсь, не до Каспера ему… Только-только он, можно сказать, заживо похоронил родного брата, тяжко ему… Да и что может каноник сейчас сделать?.. Последнюю драгоценность свою он отдал… Другое у меня на уме, вот и подался я в Краков. Покажите мне, ребята, дом профессора Ланге, отца Митты. Он, слыхать, человек с деньгами… Уж я буду не я, если не вымолю у него денег на выкуп Каспера…

– Эге, вспомнила пани, как паненкой была! – присвистнул Генрих. – Поехал наш профессор к кшижакам гороскоп составлять, да и не вернулся в Краков. В Крулевце ему, видно, лучше платят. И он заранее это дело задумал, иначе зачем ему было дочку с собой брать? Отец ректор рвет и мечет, а поделать ничего не может: и студенты и профессора вольны из университета в университет путешествовать…