Филарет – Патриарх Московский - Михаил Васильевич Шелест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Показать другую?
— И много ты их знаешь?
— Около шестидесяти.
— Да? Покажи ещё одну.
Зная, что царь в своей дорогущей шитой золотом рубахе сидит без штанов, я сказал:
— Извини, государь, мне к твоей ноге добраться надо.
— Добирайся.
Я задрал ему «платье» и ткнул палец в точку на подъёме ноги.
— А! Твою мать! — заорал царь. — Ни хрена себе!
— И это без иголки… А ежели иголку вогнать?
— Я тебе вгоню!
Царь смотрел на меня сверху вниз как-то подозрительно блестя глазами.
— А ну ещё! — приказал он.
— Туда же?
— Зачем же? В другую.
— Пожалуйста.
Я нажал на точку перед косточкой.
— А-а-а! О, блять!
Царь вдохнул и выдохнул:
— Ещё!
— Да ты мазохист, царь-государь, — рассмеялся я и нажал за косточкой.
— А-а-а, матерь Божья! Как больно!
— Ещё?
— Давай!
Икроножная мышца…
— А-а-а!
Подколенная точка…
— А-а-а!
— Ещё?
— Ещё! Но про яйца, я и сам знаю.
— Понятно. Значит царскую мошну не трогаем, — сказал я и ткнул ему кулаком в бедренную мышцу.
Царь взвыл.
— Другие точки на спине и на руках.
— Хватит уже! Хватит! Верю тебе, Федюня! Верю, что ты не абы как вставлять иглы станешь, но ведь боязно.
— Да я же не в эти точки иголки втыкать стану. В другие. Туда не больно. Кстати, знаю точку, которая спрячет любую боль.
— Да ну?!
— Я говорю! Можно даже зубы рвать и больно не будет. Тебе когда-нибудь зубы рвали?
— Рвали, мать их так! — поморщился, вспоминая экзекуцию государь. — Долбили даже. Бр-р-р… Страшно вспомнить. Я тогда медикуса едва не прикончил. Посол английский заступился.
— Ну, так вот… А я бы иголку в точку воткнул и боли бы вообще не было.
— Враки, Федюня. Вот тут ты заливаешь! Что же другие лекари такие точки не знают?
Я пожал плечами.
— Безграмотные, наверное. Наш грек в Китае жил. Там изучал человеческое тело. Он говорил, что в Китае совсем по-другому лечат. Лекарства тоже есть, но и иголками они многие болезни вылечивают без лекарств.
— Иголками?!
— Да. Причём иголки у них и простые железные, и магнитные, и золотые, и серебряные, и медные.
— Магнитные, это какие?
— Из липкого железа. Его магнетическим зовут. Или магнетитом.
— А-а-а…
— И каждый металл при разных…
— Это понятно, — отмахнулся царь. — Другое непонятно… Как запомнить все нужные точки? Не уж-то ты все их запомнил?
— Все не все, но многие. Про вывод ртути все помню. А другие… Тут главное линии знать… Долго рассказывать. Ты, наверное, обращал внимание, что я тебе давлю пальцами в одних и тех же местах?
— Замечал. На спине вдоль хребта, на плечах. Там сильно больно бывает. Царице голову мнёшь от боли, тоже в одних и тех же точках…
— Во-о-о-т… А точки те лежат на особых линиях.
Царь изумлённо смотрел на меня.
— Не перестаю тебе удивляться, Федюня.
Иван Васильевич, словно китайский болванчик, долго качал головой.
Глава 22
Получив от Ивана Васильевича моральное удовлетворение, слегка поистезав его, я в отличном настроении отправился на кузнецкий двор.
Старшина кузнецкого двора Антип долго отнекивался, пока я не пообещал ему целый рубль за пятьдесят тонких игл.
— Только они не будут липнуть так, как сама руда. Даже если не доводить руду до плавки, а начать ковать при синем цвете она становится простым железом. И… Хрупчатое с него железо получается.
— Значит так… Принесу тебе клинок сарацинский. Вот от него отобьёшь кусок и скуёшь с этой рудой. Тот клинок упругий и крепкий, как ветка дуба. Он передаст упругость иглам. Понятно?
— Как не понять? — пожал плечами и скривился кузнец. — Одно не понять, зачем из-за каких-то игл клинки сарацинские портить.
— Ты из того клинка мне по руке и весу скуёшь другой. Хороший тот клинок, да тяжёлый и длинный для меня. Лады?
— Лады, Фёдор Никитич. Приноси скуём. Хотя у тебя ручищи ненамного меньше Тимохиных. Тебе сколько сейчас лет?
— Восемь, дед Антип.
— Не староват ты для восьми-то лет? — засмеялся кузнец. — Ты себя в зерцало видел?
— Девка я, что ли на себя в зерцало пялиться? — сказал я вызывающим тоном, а сам прикинул, что никогда себя в нормальном зеркале-то и не видел.
Мачеха к своему имуществу не допускала — да у меня и мысли не было, чтобы к нему подойти, а больше и негде было. На торговых рядах в маленькие, куда один глаз только и влезал, смотрелся, но это не в счёт.
— Ну… Ты-то — точно не девка, но в зерцало посмотрись. Мой Тимоха тебя годков на пять старше будет, а по росту и фигурой ты с него.
— Где ж его взять-то, зерцало-то?
Кузнец вдруг отвернулся и крикнул в темноту кузни:
— Эй, братцы, принесите-ка мне зерцало!
И снова повернулся ко мне.
— Для царицы-матушки натёрли медный щит, может возрадуется, да выздоровеет?
Я смотрел на этого идиота и охреневал.
— Вы придурки, что ли? Царица сейчас не настолько хорошо выглядит, чтобы возрадоваться от своего образа. Болеет ведь… Себя увидит такой, как есть, точно помрёт. Кто вас, дураков, на такое надоумил?
Я смотрел на кузнеца так уничижительно, что тот сжался раза в три.
— Так, это… Князь Бельский своё зерцало принёс натереть. А потом и говорит: «А подарите как вы его, братцы, царице! Пусть возрадуется! Токма про меня не говорите. Пусть, де, от вас подарок будет, от мастеровых».
— Вот придурки! — повторил я.
Зеркало как раз вынесли. Большое такое зеркало, медное, тяжёлое, на медной фигурной подставке. Дорогое зеркало. Я глянул на себя, покрутил и покачал изумлённо головой, сказал: «Да-а-а…» и посмотрел на Антипа.
— Вот, что, дедушка, заберу ка я это зерцало себе. Оно ведь не ваше, а Бельского. За работу сколько он вам обещал?
— Двадцать копеек, — буркнул кузнец.
— Так я и заплачу.
Кузнец возмущённо вскинулся желая возразить.
— Обещаю, — упредил я, — что как только царица выздоровеет, зерцало это отдам и скажу, что от вас подарок. Веришь?
Антип расцвёл в улыбке.
— Ну вот, боярин, а говоришь, что тебе восемь лет всего. Шутить изволишь. Да поставить рядом моего Тимоху — один в один, а ума и вполовину нет. Хочешь кликну сына сравнитесь?
— А кликни! — невозможно было смотреть на улыбающегося Антипа и не улыбаться, и мои губы тоже расплылись в улыбке.
У Антипа было очень приятное лицо с лопатообразной, как у многих стариков, и опалённой как у всех кузнецов бородой. На голове, подстриженной под «горшок», на левом ухе каким-то образом висела обгорелая с разных сторон холщовая шапка типа колпака. Глаза у него
