Филарет – Патриарх Московский - Михаил Васильевич Шелест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Игру с иголками я и затеял даже не ради вывода тяжёлых металлов из организма царицы, а ради его (организма) полного восстановления. Для этого надо провести тщательную диагностику по методу «инь-ян» всех «китайских» меридианов. А для того надо получить «эксклюзивный» доступ к телу царицы-матушки.
Придя утром в царские палаты с красивой коробкой, изготовленной кузнецами, я насторожил царя и разжёг любопытство в царице.
— Что это у тебя, Федюня? — спросила Анастасия.
— Да вот, царя-батюшку пришёл лечить. Уговаривались с ним, что как только иголки мне кузнецы скуют, так и приду.
— Иголками? А что лечить?
— Ну, у него же спину так и стреляет иногда, вот он и попросил.
— А что, пчёлы у нас кончились? — рассмеялась царица.
— Да, видишь ли, царица-матушка, пчёлы они ведь только боль убирают, а лечить надо сам хребет, а для этого надо, чтобы кровь к больному месту прилила. Как при разминании, только руками и пальцами глубоко не залезешь. Вот и приходится тонкой иголкой туда проникнуть. Такой же, как жало у пчёлки.
— И что, это не больно? — удивилась царица.
— Человек и не почувствует. Даже пчела больнее жалит. А вот сейчас и увидишь, государыня. Ну, как, великий государь, готов к лечению?
Иван Васильевич, с трудом сглотнув, кивнул головой и нахмурился, одновременно часто-часто моргая. Это было забавно, но я и не думал улыбаться.
Царь одним взмахом руки выгнал всех из своей опочивальни.
— Ложись на постель животом, — приказал я и Иван Васильевич безропотно выполнил команду.
— Точно больно не будет? — спросил он.
— Точно, Иван Васильевич. Даю голову на отсечение.
Мы достаточно легко перешли на обращение к нему по имении и отчеству, когда были один-на-один. Я несколько раз попробовал, он не протестовал, а лишь улыбнулся. И мне показалось, что ему даже понравилось, что кто-то так к нему обращается.
— Не жалко голову, то? — спросил царь, ложась.
Я задрал подол его шёлковой рубахи до самой шеи и прикрыл крепкий царёв зад принесённым с собой полотенцем. На самом деле ещё ранее, когда я ставил Ивану Васильевичу пчёл на позвоночник, мне удалось проверить несколько точек на его спине, вогнав в них швейные иглы, сильно мной обточенные и ставшие очень тонкими.
Поэтому сегодня я уверенно вогнал иглу в центр блокировки боли на нужном мне участке тела, причём царь ойкнул, а потом также быстро вставил иглы в точки-пособники всех меридианов. Особой пользы от такой процедуры не ожидалось. Мне надо было показать царице, что данная «операция» прроходит совершенно безболезненно.
— Полежи так, государь, половину часа.
Я показал на перевёрнутые мной.
— Хочешь, я введу тебя в сон, чтобы время зря не терять?
— Вводи, — прокряхтел Иван Васильевич.
Я ввел ему ещё одну иглу в точку на шее, и царь тут же заснул.
— Я диву даюсь, Федюня! — восхищённо произнесла царица.
Она смотрела широко открытыми глазами то на меня, то на мирно сопевшего мужа, истыканного иголками.
— Кто ты? Ты же малолетний отрок, а так много знаешь и умеешь.
Царица подошла ближе и заглянула царю в лицо.
— Он точно спит! — восхитилась она. — Кто ты, человече?
— Племянник твой, царица-матушка. Богом одарённый, прости меня, Господи, за гордыню мою.
Я трижды осенил себя крестом. Царица продолжала смотреть на меня оценивающе.
— Племянник? У меня племянник Федюня и ему восемь лет, а ты, так вон как вымахал. Ежели б не на глазах моих был всё это время, так сказала бы, что и не Федюня ты вовсе.
— Стол у вас богатый, вот и расту, как на дрожжах. Бегаю, на перекладине вишу вниз головой, ты же видела, Анастасия Романовна, вот и вымахал.
Царица улыбнулась, чуть прищурясь и «стрельнув» глазами.
— Справный ты получаешься. Ладный, крепкий. Красавчиком будешь. Только надо тебе к своей одёжке присмотреться. И её подбирать надо умеючи. Раз сам взрослеешь, то и платье по возрасту сшей. Вон, у рубахи рукава коротки…
Одежда и впрямь на мне была позорной. Кафтаны фрязина я отверг, едва примерил перед зеркалом. А до этого даже что-то носил из его гардероба.
— Не знаю, кого попросить, чтобы пошили.
— А давай, мои мастерицы тебе сошьют платье. Среди них и английские есть…
— Говорил я тебе, царица…
— Называй меня «тётушка» или «Анастасия Романовна», — перебила она меня. — Когда никто не слышит. Мне так приятно. А то, как не живая или имени у меня нет.
— Да-да, конечно. Анастасия Романовна, убрала бы ты от себя этих мастериц. Нет веры им. И ткани все стираются перед покроем?
— Всё, всё стираем, мой хороший.
Царица вдруг взяла меня за руку, и я испугался неожиданного проявления нежности. Однако взглянув ей в глаза, я не увидел похоти.
— Спаси тебя Бог, мой родной, — сказала царица. — Спаси и нас, ежели сможешь.
— Смогу, тётушка. Лишь бы ты не забоялась иголок. И тебе ставить надо. Долго ведь тебя травили.
— Надо ставить — ставь.
— Не забоишься?
Царица улыбнулась так мило и беззащитно, что у меня защемило сердце.
— Не думаю, что это больнее, чем когда дитя выходит. Я ради жизни детей много терпела. Пятерых ведь родила… Теперь ради своей жизни потерплю. Ибо, не будет меня, другая жена царю своих детей нарожает и не будет моему Ванечке. Потравят, как и меня. Дмитрия уже уби-и-и-ли-и-и-и, — заскулила царица.
Она заплакала тихо, но, глядя мне в глаза, вдруг уверенно и жёстко проговорила:
— Так, что лечи, Федюня, так, как можешь. Хоть коли, хоть — режь всё стерплю.
— Вылечу, Анастасия Романовна, матушка.
Царица прижала меня к себе и погладила по голове.
— Славно поговорили, — подумал, я, вдыхая аромат чистого женского тела. — Полный допуск, мля.
Глава 23
Иван Васильевич очнулся и с удивлением уставился на лежащую рядом с закрытыми глазами царицу, всю истыканную иголками. Тело её лишь местами было прикрыто полосками ткани.
— Это что? — спросил он. — Это как? Согласилась?
— Посмотрела на тебя, государь, и сказала: «раз он не убоялся, то и мне бояться нечего».
— Ты гляди-ка, спит, — восхитился Иван Васильевич и глянул на меня. — Сберёг ты, Федюня, свою голову. Поставил на кон и сберёг. За это я тебе… За это я тебя… Ну не деньги же давать!?
Царь задумался. Я молчал и тоже думал, но думал не о награде, а о том, что надо было бы опустить полог кровати и прикрыть наготу царицы. Найдя на стене шнур, держащий полог, отвязал и опустил полог на кровать.
— Правильно, —
