Одиночка - Гросс Эндрю

База ВВС «Ньюмаркет», Англия

Время уже перевалило за полночь, но сон не шел к Питеру Строссу. Даже при том, что за последние двое суток он спал не более часа-двух.

Написав письма жене и детям, он лежал, мучимый ожиданием. Посреди глубокой ночи он прислушивался к гулу эскадрильи «Веллингтонов», возвращавшихся после ночного рейда на Германию. Вчера вечером он считал взлетавшие самолеты: их было тридцать. Они поднимались в воздух с интервалами в двадцать секунд и устремлялись в ночь, чтобы камня на камне не оставить от немецких укреплений на побережье Бретани и разбомбить неприступные твердыни в самом рейхе. Потом считал возвращавшихся. Он представлял, заключая пари с самим собой, что последний привезет на борту Блюма и Мендля, молился, чтобы завтра ночью их доставил «Москито». Стросс был человеком приземленным, но эти последние двое суток он был готов верить во что угодно.

Что ему еще оставалось делать, кроме как сводить себя с ума? Каждый час казался вечностью. Он все думал о том, что они могли упустить и что могло пойти не так. Ночь предоставляла океан возможностей для размышлений, но и с утра, притворяясь, что занят работой, он не мог думать ни о чем другом. В конце концов весь последний год жизни он только и делал, что планировал эту операцию. Он знал распорядок дня Блюма в лагере. Что он сейчас делает? Просыпается? Принимает пищу? Устраивается в рабочую команду на железную дорогу? Нашел ли он тех, кто ему поможет? Шанс был один на миллион. Сработал ли номер Врбы, как они планировали? Или Блюма убил по прихоти какой-нибудь охранник, и они об этом никогда не узнают?

Жив ли вообще Мендль?

Их связная Катя радировала, что Блюм благополучно приземлился и отправился в лагерь. Пока все вроде бы шло по плану. Но дальше все зависело только от него самого. Строссу оставалось лишь ждать. Играть в рулетку с судьбой.

И молиться.

Да, он дошел до того, что начал молиться. Впервые за много лет. Он перечитал строки из Санхедрина, на которые ссылался Блюм: о том, что спасая одну жизнь, спасаешь весь мир. Отец гордился бы им. Как бы он назвал поступок Блюма? «Настоящий акт Киддуш ха-шем», — сказал бы его отец-кантор. Самоотверженный поступок, достойный восхищения.

Стросс улыбнулся. Это так и было. Насколько он знал.

Но у этой фразы было и другое значение, более трагическое. Оно относилось к людям, которые пожертвовали собой ради веры. Это тоже определялось как Киддуш ха-шем. Стросс погрузился в размышления. А что, если скептики были правы и Блюму не выбраться оттуда живым? Что если он послал человека на верную смерть? Сможет ли Стросс с этим жить? После того, как отправил человека на невыполнимое задание? Не придется ли ему однажды признаться своему сыну: «Я никогда не убивал своими руками, но я послал хорошего человека на безумное задание, и он сгинул навсегда»?

И все же с того самого дня, когда Блюм впервые оказался в кабинете у генерала Донована и поинтересовался, как они его вытащат, Стросс понимал, что сделал правильный выбор.

Загудел первый бомбардировщик, возвращавшийся с ночного рейда. Два тридцать. Стросс поднялся с койки и вышел на воздух. На западе он разглядел огни приближавшегося «Веллингтона». Самолет летел ровно, плавно снижаясь, затем прикоснулся к посадочной полосе и, быстро завершив посадку, освободил место следующему бомбардировщику.

А тот следующему.

Накануне он насчитал тридцать улетевших бортов, с каждым новым вернувшимся на базу самолетом он чувствовал облегчение и радость. Вскоре их было уже восемь, потом десять, пятнадцать, двадцать. Они все прибывали.

Наконец, двадцать восьмой, двадцать девятый…

Не отрываясь, он смотрел в небо и ждал. Должен быть еще один.

К приземлившимся самолетам спешили медики и техники. Пилоты выпрыгивали из кабин. Двоих или троих раненых унесли на носилках.

Ну давай же, просил он, не отрывая взгляда от неба, залитого лунным светом. Где ты? Долети!

Мысленно он представил, что это тот самый самолет, на котором возвращаются Блюм и Мендль.

Наконец он услышал гул. Глянув на запад, он увидел, что бортовые огни то взмывают вверх, то падают вниз.

Последняя летающая крепость, подбитая, возвращалась домой. Самолет снижался, из левого двигателя валил черный дым. Давай же, ты, сукин сын. Стросс следил за самолетом, сжав кулаки и затаив дыхание.

Садись!

Бомбардировщик коснулся земли. Стросс облегченно выдохнул. Хорошая примета. Он не был уверен, кого призывал долететь, — Блюма или самолет.

Завтра он будет бежать к самолету, чтобы обнять прилетевших на нем Мендля и Блюма.

Киддуш ха-шем.

Чем бы все ни кончилось, он выбрал правильного человека.

Глава 48

Четверг

Капо появился в блоке, где ночевал Блюм, с первыми лучами света и принялся стучать по доскам:

— Все на выход! Проверка. Не задерживаться! Пошли вон! Быстрее!

Все повскакивали с нар и поспешили к выходу, по пути едва успевая оправиться и протереть глаза. Снаружи уже стояли блокфюреры.

— Всем выстроиться по баракам!

Им велели встать в колонну по четыре человека. Двор заполнили тысячи заключенных — весь лагерь. Все гадали, в чем причина происходящего.

У Блюма возникло нехорошее предчувствие. Какого черта здесь творится?

— Что-то затевается, — заметил заключенный, стоявший рядом с Блюмом. — Такое бывает нечасто.

Холодок ужаса пробежал у Блюма по спине. Он уже дважды обманул смерть. Ему удалось найти Мендля. Нужно было всего лишь затеряться в толпе и дождаться вечера, потом их здесь уже не будет. Он наблюдал за тем, как охранники сгоняли всех в строй с криками «Schnell! Schnell!», как они обыскивали пустые бараки, чтобы убедиться, что там никто не прячется, и ему было яснее ясного, что все это не просто так. Завтрак отложили и рабочие бригады не собирали. Проверяли все бараки. Каждого заключенного. Персонально.

Если отсрочили даже начало рабочего дня, значит, тому точно была причина. Они что-то прознали.

Прошло тридцать, потом сорок минут, заключенные ждали, пока весь лагерь не выстроится рядами на огромном пространстве плаца. Затем к ним вышел темноволосый офицер в парадной форме и сапогах — было очевидно, что он здесь главный.

Начальник лагеря, подумал Блюм.

— Какого хрена сюда приперся Акерманн? — вслух удивился сосед Блюма. Он был невысокий, с густыми бровями и большими ушами, говорил по-чешски.

— И кто это с ним? Ого! У нас важный гость.

— Я не в курсе, — Блюм вытянул шею, чтобы разглядеть происходящее.

Рядом с начальником лагеря стоял полковник в серой форме, застегнутой на все пуговицы.

— Разведка, — пронеслось по рядам, словно лесной пожар. — Из Варшавы. Важняк.

— Разведка?.. — буркнул сосед Натана. — Какого черта здесь делает полковник из разведки? Чего он ищет?

Блюм начинал нервничать. Любое отклонение от обычного режима вызывало у него беспокойство, а уж такая повальная проверка всего лагеря, да еще большая шишка из Абвера… И именно сегодня. Ходит от барака к бараку, останавливается перед каждым заключенным, раппортфюрер записывает имена. Каждый барак прочесывают поименно и по номерам.

На показуху не похоже. Они точно кого-то ищут.

Блюм задрал рукав и уставился на номер, наколотый у него на предплечье. А22327. Это был номер Врбы, но как только они его сверят и поймут, кому он на самом деле принадлежал, разверзнется ад. Игра будет окончена. Они смогут проследить номер до барака, в котором находился Блюм. И вычислят, что Мирек из Гижицко — фальшивая личность и такого заключенного в лагере нет. Потеряв из виду двух офицеров, переходивших от ряда к ряду, он прислушивался к их голосам:

— Бергер, А33546.

— Пешер, Т11345.

— Переводом. Из Терезиенштадта, — пробормотал чех. — Как я.