Одиночка - Гросс Эндрю

Нет, решил он, Юзеф не мог предать его. Он же видел, насколько тот решительно настроен.

Однако абверовский полковник был здесь неспроста.

— Дай мне знать, если что понадобится, — предложил коротышка. — Я кое-что могу устроить.

— Спасибо. Обязательно, — Блюм пожал ему руку.

На проверку ушло три часа. Осталось десять.

Десять часов скрываться среди моря людей и не попасться на глаза полковнику из разведки. А потом они с Мендлем будут уже далеко отсюда.

Глава 49

После проверки все разбрелись по своим баракам — завтракать и готовиться к работе. Сквозь толпу Блюм протолкался к тридцать шестому блоку. Он заметил, что Мендль бредет в сторону своего барака. С ним был юноша, лет шестнадцати, судя по всему, он и был тем племянником, о котором шла речь накануне.

— Вы все еще в боевой готовности, профессор? — спросил Блюм, подходя ближе.

Мендль обернулся. Крайнее удивление, выразившееся в первый момент на его лице, быстро сменилось радостным воодушевлением.

— Я так рад, что с вами все в порядке, — он обнял Натана. — Мы слышали про двадцатый блок. Я был уверен, что вы погибли. Как вам удалось выжить?

— Мне повезло, — ответил Блюм. — Попался охранник, чья жадность оказалась сильнее чувства долга.

— Это кто?

— Обершарфюрер Фюрст.

— Правильный выбор. Подкупить палача по дороге на эшафот, — улыбнулся Мендль. — Я восхищен вами.

— Эти три часа, что шла проверка, тоже не сильно походили на прогулку по парку, — добавил Натан.

— Да, что-то определенно происходит. Ох уж эти немцы — проверки, проверки и еще раз проверки. Но, слава богу, мы снова встретились, и вы не пострадали.

— Это тот парень, о котором вы мне говорили?

— Да. Это Лео, — профессор положил руку юноше на плечо. — Лео, это тот человек, про которого я тебе говорил. Теперь ты видишь, что я не сошел с ума. И ты уже получил представление о том, насколько он находчив.

— Я — Блюм, — Натан протянул Лео руку. Парень был совсем юн, едва ли уже начал бриться. — Профессор объяснил условия, на которых мы возьмем тебя с собой?

— Вам не придется со мной возиться, — заверил его Лео.

— Вы увидите, что Лео также весьма находчив и сообразителен, — Мендль постучал себя по лбу. — Но я опасаюсь, что немцы что-то затевают. Подобных повальных проверок не было уже несколько недель. И вот пожалуйста, именно сегодня… Вы заметили приезжего офицера-разведчика?

Блюм кивнул.

— Заметил. Особенно когда он уставился мне прямо в глаза. Я думал, что обделаюсь. Но после полуночи это уже будет не наша проблема. Мы действуем по плану. Встречаемся в девятнадцать тридцать.

— Ночная смена собирается у ворот под часовой башней, — сказал Мендль. — Там, где мы встретились вчера. Одна команда отправится на завод «ИГ Фарбен». Вторая — на железную дорогу в Биркенау. Кто-нибудь обязательно заболеет или умрет, но всегда есть желающие подзаработать лишнюю пайку. Немного денег помогут нам продвинуться в начало очереди.

— Сколько денег нам понадобится? — спросил Блюм.

Лео пожал плечами:

— Уверен, что по двадцать рейхсмарок за голову вполне хватит. Четыре-пять фунтов стерлингов — более чем достаточно.

— Я же вам говорил, парень очень шустрый, — похвалился профессор. — И к тому же знаменит: он чемпион лагеря по шахматам. Не переживайте, он не будет нам обузой.

— А, шахматист, — заметил Блюм. — Да, я про тебя слышал…

— А вы в лагере всего двое суток. Видишь, Лео, слава опережает тебя. Завтра, если все пойдет хорошо, ты вообще станешь тут легендой!

— Что бы ни произошло, — Блюм понизил голос и повернулся спиной к проходившим заключенным, — мы ждем атаку партизан, после чего ты от меня ни на шаг не отходишь. — Блюм проинструктировал Лео. — Моя задача любой ценой вывести профессора. И я буду ее выполнять. Если ты отстанешь или тебя ранят и ты не сможешь идти, мы тебе не поможем.

— Я понял, — кивнул Лео.

— К вам это тоже относится, — Блюм повернулся к профессору. — Если он падает, вы не будете его спасать. — Натан заглянул в глаза Мендлю. — Вы меня ясно поняли, профессор? Иначе мы его не берем.

— Это условие будет нелегко выполнить, — признался Альфред.

— Будем надеяться, что вам не придется выбирать.

— Вы должны согласиться, профессор, я и сам не пойду, если вы не согласитесь, — твердо сказал Лео.

— Ну хорошо, раз мы оба готовы на это, — неохотно согласился Мендль.

— Я готов, — подтвердил Лео.

— Вы оба должны поклясться, — потребовал Блюм.

— Даем слово.

Где-то заиграла музыка. Оркестр. Музыканты сидели за колючей проволокой, около лазарета, на другом конце двора. Их игра служила сигналом к сбору утренней смены. Это была сюита Генделя «Музыка для королевского фейерверка». Увертюра.

— Занавес поднимается, — Мендль с сарказмом посмотрел на товарищей. — В любом случае, нам лучше разойтись. Вы сегодня опять на санитарных работах?

— Полагаю, лучшего прикрытия мне не найти, — сказал смирившийся со своим положением Блюм.

— Итак, мы встречаемся у часовой башни? В девятнадцать тридцать, перед ночной сменой?

Блюм кивнул.

— Я принесу деньги. И да поможет нам Господь. В это время завтра, профессор, вы уже будете в Англии.

— В Англии, — с мечтательной улыбкой повторил Мендль, — или на том свете.

— Все-таки лучше в Англии, — пробормотал Лео.

— На этот раз я с ним согласен, — добавил Блюм. — Так что не привлекайте к себе внимания. Увидимся в семь тридцать.

Блюм незаметно помахал им рукой и исчез в толпе. Заключенные выстраивались перед бараками на завтрак, чтобы потом отправиться на смену. Блюм прикинул, что даже если на его работу уже назначили другого несчастного, тот будет только рад отдать ему часть бараков. Надо было держаться тихо и не попасться до назначенного времени.

Оркестр сменил тему. Он узнал ее, это был Бетховен. Знаменитая увертюра к опере «Фиделио». Лиза очень ее любила.

Блюм остановился и впервые разглядел музыкантов. Их было семеро: тромбон, французский рожок, виолончель, флейта-пикколо, флейта, бас-барабан и кларнет. Содержание оперы было ему хорошо знакомо. В последнем акте главный герой Флорестан должен умереть из-за того, что стал свидетелем преступлений Пизарро. Но он остался жив, как и та музыка, что исподволь помогала заключенным продолжать жить, не терять надежду и сохранять силу воли.

— Да здравствует новый день, час справедливости пробил… — слова зазвучали в голове Блюма, — Приди на помощь к несчастным…

Бетховен, гордость всех немцев. Но кто бы ни выбрал это произведение, оно звучало как пощечина тем силам, которые правили здесь бал.

Блюм подошел поближе. Оркестранты сидели на небольшом возвышении. Охраны рядом не было. Он присмотрелся к девушке, игравшей на кларнете. Худая, с наголо обритой головой, она играла словно призрак, с решимостью и страстью, не поднимая взгляда от земли. И очень выделялась своей игрой на фоне остальных музыкантов.

Как будто бы в ней еще сохранилась искра надежды, которая находила выход в музыке. Даже в самом безнадежном месте на земле.

Мелодия, такая волнующая и знакомая, манила его, и он с нежностью вспомнил, какая это радость — наслаждаться прекрасным исполнением. Никто не остановил его. Все были слишком поглощены едой. Натан подошел и встал в нескольких метрах от музыкантов. Не отрываясь, глядел он на девушку. Ее пальцы бегали по клапанам. Она играла так чисто. И это чувство… Эта незабываемая красота, и…

Внезапно внутри у него все оборвалось.

Девушка подняла голову, бледная, обритая, словно в трансе, и уставилась на Блюма.

Она выронила инструмент.

Медленно поднялась, рот полуоткрыт. Лицо оживилось. Их взгляды встретились.

— Ямочки! — прошептал Блюм, не отрываясь от лица, которое он тысячи раз воскрешал в голове.

Ее глаза наполнились слезами.

— Натан, — произнесла она в ответ.

Он не мог сдвинуться с места. Сердце замерло. Радость, неописуемая радость наполнила его душу, пустовавшую последние три года.