Кровоточащая чаша - Бен Каунтер

Фаддей вырубил голопроектор. Он узнал о Стратикс Луминае так много, как смог. Он перелил ликер обратно в графин и направился на мостик.

Всего через несколько дней «Полумесяц» достигнет системы Стратикс, но на задворках своего разума Фаддей понимал, что все возможности для упреждения уже утеряны.

Само пространство вокруг Стратикса было заражено. Миазмы чумы висели в космосе между планетами, подобно практически непреодолимой завесе, окрашивающей отдаленные звезды в болезненные цвета и придающей мирам системы Стратикс странные оттенки разложения. Солнце Стратикса было бледнее, и любой, кто смотрел на него через нужные фильтры, увидел бы солнечные пятна, словно черные струпья гноящиеся на его поверхности. Настолько велико было влияние Тетуракта, что оно даже инфицировало звезду, освещающую его родной мир.

Блокада системы состояла из стаи разлагающихся кораблей, запущенных из доков Стратикса и добытых из торговых и исследовательских флотов по всей системе, или доставленных из флотилий тех миров, что были завоеваны во имя Тетуракта.

Эскадрильи эскорта были переоснащены, чтобы действовать как брандеры, экипированные, чтобы взорваться как луковицы цветков в огромных облаках спор, которые прогрызут себе дорогу сквозь иллюминаторы и переборки, и заразят экипажи вражеских судов. Более крупные крейсеры, кишащие экипажами, не нуждающимися ни в тепле, ни в воздухе для того, чтобы работать, становились кораблями, которых могло остановить только полное уничтожение, в то время как другие, практически доисторические крейсеры с массивными бронеплитами, усиливающими их носовые части, действовали как самоубийственные таранные суда, подобно гигантским подкожным вздутиям, заряженным болезнью. Станции слежения и орбитальные защитные платформы развернули свое вооружение вовне, циклонические торпеды и магналазеры теперь намертво соединились с орудийными расчетами, чьи разыму остались их единственной по-прежнему живой частью.

Сам Стратикс был огромным узловатым шаром из обожженной черноты, испещренным сияющими точками, похожими на тлеющие угольки в тех местах, где догорали кузницы-ульи. Они покрывали практически всю поверхность планеты и были обуглены выхлопным дымом и копотью, и целые районы городов были скрыты под жирными разводами токсичных облаков. Тут и там низкоорбитальные доки пронизывали атмосферу, словно шипы из тусклого металла.

Другие планеты также были затронуты Тетурактом. Целая система была извращена в соответствии с его волей. Локанис, ближайший к звезде системы, обладал толстой теплицей из атмосферы, которая превратилась из бледно-серой в гнилостно-черную за одну ночь. Калликратес был богат рудами, которые Стратикс использовал в своей промышленности, но поверхность из серебристого металла была теперь запятнана заплатками ржавчины в сотни километров в диаметре. Св. Фаль теперь был миром-кладбищем, настолько плотно забитым перемещающимися живыми мертвецами-скелетами, что для взгляда из космоса его поверхность, казалось, извивается, словно покрытая личинками.

Стратикс Луминае был еще холоднее и белее, чем когда-либо. Газовый гигант Маджорис Криен окутался крутящимися штормами нездорового коричневого и пурпурного цветов там, где когда-то была резонирующая зелень, и множество его лун дрейфовали прочь по хаотичным орбитам, как будто гигантский мир был слишком слаб, чтобы более удерживать их. Три Сестры, находящиеся на дальней орбите крошечные, ледяные миры Цигнан, Террин и Олатинн, уходили все дальше и дальше от удаленного солнца, словно пытаясь спастись от заражения, распространяющегося по системе.

Корабль-гробница Тетуракта вывалился в реальный космос, это было словно возвращение домой. Успокаивающее свечение болезни окружало планеты ореолами чумы. Каким-то образом, пространство здесь даже пахло по-другому. Оно благоухало жизнью. Даже сквозь многочисленные слои брони между пустотой и мостиком корабля-гробницы, зловоние было рядом: это был запах дома.

Команда из сервиторов и слуг, подключенных к мостику, регрессировала до такой степени, что лишь фрагменты их разумов все еще работали. Поэтому команда неизбежно разрасталась, присоединяя новые сознания к пультам, собирая в кучу все больше и больше тел вокруг панелей управления и банков памяти, пока мостик не стал единой могилой глубиной в три человеческих роста из шевелящихся тел, словно ковер из кожи и мышц.

Это было абсолютное порабощение для этих полуживых, отдать последние крохи своей человечности Тетуракту. Никому, кроме Тетуракта и его носильщиков, не было позволено находиться на мостике, поскольку в этом месте тот, кто находился у власти, становился объектом поклонения, а это была привилегия для Тетуракта, и ни для кого более.

Переднюю часть мостика занимал огромный обзорный экран, сквозь который Тетуракт мог разглядеть простирающуюся перед ним красоту системы Стратикс. Стратикс олицетворял собой не просто еще один мир, он был первым, сердцем его разложения и первым доказательством того, что он действительно обладал силой, чтобы управлять мирами. Он проделал большое количество полезной работы на Эвмениксе, и это место станет таким же твердым бастионом, как и любой другой в его империи, но система Стратикс была колыбелью всего.

Безмолвно, он приказал команде на мостике развернуть корабль по направлению к Стратиксу. Тела извивались под его ступнями и стенали, когда их разыму подключались через когитаторы мостика к маршевому и маневровочным двигателям, чтобы отдать им распоряжение к действию.

Тетуракт позволил своему разуму простираться наружу. С каждым новым миром он становился все сильнее, и его сознание не было больше привязано к его изношенному телу. Он позволил ему плыть через корабль-гробницу, омывая яркие, замутненные очаги разложения, которые были разумами его колдунов. Он ощутил изломанную гордость Навигатора над носом корабля, все еще пытающегося уцепиться за идею старой флотской аристократии, даже когда плоть сползала с его костей.

Он мог вглядываться по ту сторону корабля, мимо ряби, оставляемой им в реальном космосе, когда он двигался в вакууме. Он было теплым и приветливым, слегка окрашенным болезнью, и он мог слышать, подобно эху отдаленного хора, голоса, умоляющие его прийти и спасти их вновь. Он мог пить это ощущение, их отчаяние и их благодарность, и просьбы, которые следовали за этим, когда они осознавали, что он вечно будет нужен им, чтобы держать в узде их замедленные смерти. Это было тем, что наполняло его жизнь смыслом. Именно поэтому он выковал из своей империи военную машину и ввязался в кровопролитные сражения с имперскими силами, в войне на истощение, в которой мог победить только он.

Он ощущал отчаянное мерцание звезды Страты, и изменение в гравитационной паутине между планетами — настолько могущественной была концепция Тетуракта в качестве бога, что она извращала вселенную вокруг него. Он мог пробовать темный, густой привкус разложения, настолько чистого, что оно просачивалось через пустоту тенью, которая в конечном счете накроет всю его империю.

Сама Страта была величественным бьющимся сердцем страдания, Св. Фаль — гноящейся раной в реальности, Страта Луминае твердая, белая жемчужина мертвого льда, Маджорис Криен распухший призрак. Тетуракт чувствовал, как они искривляют пространство вокруг себя, настолько сильны были следы испорченности, которые он на них оставил. Космические суда, подобные стаям саранчи или чудовищным грохочущим монстрам, патрулировали систему, и Тетуракт слышал, как они выкрикивают его имя в унисон.

Красота всех их до сих пор имела силу изумлять его. Тетуракту приходилось видеть экстраординарные вещи и он стал нечувствителен ко всем им, но это — эти миллиарды душ в агонии и восторге, молящие о его прикосновении и неустанно восхваляющие в благодарности, образуя психическую волну, которая заполонила разум Тетуракта.

Но здесь было и кое-что еще, то, чего раньше не существовало. Нечто чистое и нетронутое Тетурактом. Отличное, да, вывернутое в сторону от реальности — но не зараженное.

Тетуракт сфокусировал свою волю на вторжении. Крошечные и металлические, они были словно иглы, стягивающие вместе края раны, пронзая завесу страдания и углубляясь дальше в пространство системы. Там было несколько небольших кораблей, значительно более быстрых, нежели любое имперское судно сопоставимого размера.

Тетуракт ощутил холодный, оскорбленный гнев. Это были его миры. Имперский авангард, пытавшийся с ходу пробиться в систему Страты в начале восстания, заплатил за свою самоуверенность безумием, а затем службой в армиях Тетуракта. Никто не осмеливался отравлять этот котел заразы своей чистотой с тех пор.

Тетуракт мог обонять горячий, яркий разряд психического сознания на одном из кораблей, нечто неуловимо отличное от обычного человеческого псайкера. Оно был напряжено, сфокусировано, и очень, очень сильно.