Тень воина - Александр Прозоров

Ведун выхватил саблю, тут же рубанул — степняк отшатнулся, мелькнул его прямой меч. Олег отмахнулся, попытался нанести укол — послышался заглушивший бурю металлический звон, клинок отлетел в сторону. Ведун качнулся, отклоняясь от возможного встречного удара, гнедая, почувствовав его движение, тоже отошла — и когда Олег выпрямился, никакого противника перед собой не увидел. Только несущийся в воющем ветре снег.

— Ква… — Он оглянулся, опасаясь удара сзади, пятками подогнал кобылу вперед и натянул левый повод, заставляя ее описывать круги. Ничего, только белая рыхлая пелена.

Так же неожиданно, как и в прошлый раз, справа показался конский хвост, круп — Олег качнулся туда, выбросил саблю, метясь в спину, но ощутил жесткое препятствие — похоже, на спине врага висел щит.

— Алыб барын! — услышал он грозный возглас. Всадник повернулся боком, различимый сквозь бурю только как серый силуэт, гнедая скакнула вперед — и половец снова исчез. На этот раз навсегда. Но свое подлое дело сделал: теперь ведун совершенно не представлял, в каком направлении нужно двигаться. Оставалось одно — найти укрытие.

Увы, Олег крутился среди хлещущего ветра несколько часов, но ничего подходящего выискать не смог. Холод, несмотря на теплую одежду, стал добираться до тела. Вдобавок хотелось пить, да и голод начал давать о себе знать. Ведун спешился, достал торбу, сыпанул в нее зерна, повесил гнедой на морду, полез в суму за салом — и тут заметил, что вокруг происходит нечто странное.

Воздух вдруг стал прозрачным. Не настолько, как в обычные дни — с неба непрерывно сыпались крупные хлопья, но ветер уже не гнал их плотной непроглядной стеной. Ветер раскололся на множество вихрей, которые танцевали, изгибаясь, словно на дискотеке. Но самое невероятное — вихри один за другим начали наклоняться, складываться пополам, падать на землю и кататься по ней, продолжая причудливо выкручиваться. Рука ведуна вместо сумки потянулась к щиту, пальцы крепко сжались на рукояти, а губы прошептали:

— Белый змей…

— А-а! — Один из вихрей метнулся вперед, упал, сложился пополам и резко выбросил свою верхушку в сторону человека.

Олег вскинул щит, выдернул саблю. Крест на руке запульсировал нестерпимым жаром. И… ничего не произошло.

Ведун медленно опустил щит, выглядывая над верхней кромкой, — и увидел огромного дракона. Белый змей имел красивую клыкастую голову в вычурном китайском стиле, кружащееся вихрем бесконечное тело диаметром метра три и очень грустный взгляд, которым он вперился в свою жертву.

— Поговорим? — сглотнув от неожиданности, предложил Олег.

Вместо ответа змей кинулся вперед — Середин еле успел присесть, вскидывая щит. Нижняя челюсть дракона разбилась в куски об окантовку, верх головы пролетел дальше, ударился в землю и превратился в плотный сугроб.

— Я же предлагал поговорить! — облегченно рассмеялся ведун, но тут по земле опять прокатились вихри, всасывая снежинки, подтянулись, вставили точно такую же, как и прежде, голову, а пульсирующий жаром крест напомнил, что ведун имеет дело с нежитью — а нежить обычно умирает с очень и очень большим трудом.

Дракон снова метнулся вперед, чтобы опять разбиться о щит — но на сей раз удар был такой силы, что ведун не просто упал, а отлетел на несколько шагов.

— Электрическая сила! — поднявшись, рубанул саблей воздух Олег. — Должно же быть у тебя слабое место!

Грустно глядя с высоты в три человеческих роста, дракон качнулся из стороны в сторону, а потом резко обрушился вниз. Ведун вскинул навстречу клинок и без малейшего усилия прорубил нижнюю челюсть от начала и до конца — но вся снежная масса рухнула на него, больно впечатав в землю, забив глаза, ноздри, рот, заполнив всю одежду изнутри.

Перед глазами поплыли алые круги. Человек, с трудом отпихивая снег, повернулся на живот, прокашлялся, с облегчением сделал глубокий вдох, поднялся на четвереньки, немного продышался, потом повернул голову наверх — и увидел грустное белое создание, созерцающее эти мучения с высоты третьего этажа. В следующее мгновение дракон снова кинулся вниз.

Буран продолжался. Ветер подхватывал падающие с небес снежинки, разгонял их, словно стрелы, уносил куда-то в дальние края, а вместо них приносил другие, точно такие же, и катил их по снегу, складывая в высокие белые барханы. Между двумя такими горками, склонив голову к зажатому снегом телу, стояла гнедая лошадь, и именно ее Олегу было жальче всего. Привыкшая к полным яслям и душистому сену, навьюченная, с торбой на морде — как она выживет в морозной зимней степи? За себя ведун ничуть не беспокоился — ведь ему было тепло и покойно. И вроде бы даже сытно — во всяком случае, голода он больше не ощущал.

Поддернув подол и осторожно переступая через снежные заносы, к нему подошла высокая стройная женщина с бледным, четко обрисованным лицом, словно вырезанным мастером из слоновьей кости. Тонкий точеный нос, туго обтянутые кожей скулы, глубоко посаженные черные глаза, уши скрыты копной пышных смолистых волос.

— Здравствуй, ведун Олег, — еле заметно сместив уголки губ, улыбнулась она.

Над ее ладонью взвился вихрь, вспыхнул и сложился в легко различимые очертания человеческого черепа, окованного серебристым металлом. Видение наполнялось красками, обретало объем. Однако череп продолжал меняться. Его очертания снова поплыли, как воск под лучами солнца. Верхняя часть провалилась, оставив пустоту, стенки покрылись рельефным узором — и оказалось, что гостья держит перед ним небольшую серебряную чашу на короткой ножке. А внутри, вспыхивая рубиновыми искрами, переливается тягучая жидкость.

— И ты здравствуй, прекрасная Мара, — кивнул богине смерти Олег. — Похоже, мне пора в новый путь?

— Я всё слышу… — Богиня отвела свой взор от чаши и вперила его в Середина.

— Разве я сказал что-то обидное?

— Нет, — покачала головой женщина. — Нет. Я всё слышу, ведун. Всё, что только есть в вашем мире. И только ты называешь меня прекрасной.

— Не может быть…

— Только ты, — покачала она головой. — По-разному меня люди кличут. Темная Божиня, Ледяная Богиня, Погибель Ледяная. Убийцей называют безжалостной, и даже проклятой стервой. И только ты называешь меня прекрасной. Ты знаешь, как приятно женщине, когда хоть кто-то ценит ее красоту?

— Теперь я навсегда стану твоим, — напомнил Олег. — И ты сможешь слышать это постоянно. Целую вечность.

— Нет, не услышу, — брезгливо сморщила губы богиня. — Все, кто переходит Калинов мост, перестают поминать меня вообще. Согласись, ведун, это странно. Смертные боятся меня, пока обитают в этом мире, — но совершенно перестают опасаться, когда переходят в мое царство, под полную мою власть. Почему?

— Может быть, ты слишком редко бываешь в своих владениях? — предположил Середин.

— Да, у меня достаточно хлопот здесь, чтобы тратить время на тот мир, — согласилась Мара. — Эту землю я слушаю всегда, а свою — очень редко. Хотя нет: свое царство я не слушаю никогда. Я правлю там — но мне нечего там делать.

Окованная серебром чаша стала терять свои очертания, потекла с руки Мары белесым мороком и растаяла.

— Что ты делаешь, красивейшая из богинь? — не понял Олег.

— Я слушаю, — кивнула женщина. — Тебя.

— Ты так красива, богиня, что, знай об этом люди, любой мужчина всегда стремился бы к смерти, лишь бы хоть миг созерцать твое лицо, — горячо заговорил Олег. — Я сказал тебе об этом при нашей первой встрече и готов повторить эти слова. Ты невероятно красива. Невероятно даже для богини.

— Да, — качнула головой Мара. — Я красива. Вспоминай об этом почаще.

Она развернулась и пошла прочь,

— А я… — растерянно развел руками Олег.

— Если я заберу тебя к себе, — отозвалась через плечо богиня, — то уже никогда не услышу твоих слов. А мне нравится их слышать, ведун. Могу я позволить себе одну маленькую слабость?

— А-а-а… — Середин посмотрел на тело у ног гнедой, на богиню, опять на лошадь. — А-а… я что? Я что теперь, призрак, что ли?

— Да, совсем забыла спросить, — оглянулась Мара. — Что слаще всего льется у твоего врага?

Легкие прорезало нестерпимой болью, судорога сложила пополам — Олег исступленно закашлялся, перевернулся на живот, опять закашлял, извергая из легких куски изрядно обтаявшего снега, поднялся на четвереньки, закачался. Перед глазами плыли розово-черные круги, никак не желающие складываться в картину окружающего мира. Но уже через миг он ощутил жгучий холод и вместе с ним обрел способность к равновесию.

— Мамочка моя, что это было… — пробормотал ведун, поднялся на ноги и первым же движением сдернул у гнедой с головы торбу. Встряхнул: она была пустая. — Ква… — сглотнул Олег. — Это, значит, сколько же я пролежал? Ни себе чего… Воистину, милость прекраснейшей из богинь не знает границ. Ее маленькие слабости стоят целого мира.