Божок на бис - Катлин Мёрри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ухо чешется смерть как. Небось укусил кто-то – или жрет прямо сейчас. Уши и так-то дело дурацкое, и без того, чтоб одно выступило сольно – в смысле, распухло. Интересно, с точки зрения Джун, когда она меня в пабе увидела, они как смотрелись? Опять начинаю думать о Джун – о том, как я ее впервые увидел с пацаненком у нас в гостиной. Она меняла пространство вокруг себя: так бывает, когда занавески отдергиваешь и от солнца все вокруг смотрится по-другому, ярче, надежды во всем больше или типа того. Я отплываю, соскальзываю в сон: Джун – дельфин с человечьим лицом и ушами. Уши у нее делаются все больше и больше. Обхватывают меня, и нас несет в море, и тысячи звезд танцуют в воде под нами.
Намечаем план поисков
Просыпаюсь назавтра, солнце уже струится сквозь щель в крыше, где плоховато подогнаны листы гофры. Первым делом проверяю, на месте ли Божок. Он там же, где я вчера его оставил. Гляжу на него и задумываюсь, есть ли тут что-то, кроме деревяхи, вырезанной на манер колдунского тотема. Поверить в то, что тут еще что-то есть, я могу, только выпив или курнув? Но я все смотрю и смотрю, и Божок вправду мощно меня к себе тянет.
– Ну и кракь вчера был, Бать. Рыбий балет.
Он все удерживает мой взгляд – не столько вырезанные в дереве глаза, сколько сама деревяха: есть во всех этих завитках и линиях что-то завораживающее.
– Я слежу за тобой. – Говорю это, а у самого в груди жжется. Как после карри. Так Батя со мной когда-то разговаривал, а не наоборот. Пить хочу, сил нет как, и до смерти надо отлить. Натягиваю кроссовки, несусь в тубзик.
По пути обратно вижу, что кто-то убрал все вчерашние пустые бутылки и прочую срань. Подхожу ближе, на нашем столе что-то лежит. Какого хера? Скоковы шмотки, только пустые. Выложены его джинсы, одна штанина поверх другой у щиколоток, зеленая футболка заткнута за пояс. Надпись на ней “Хит-парад Поскакуна Кэссиди”[102] – точно его. Вместо головы – комок водорослей. Вместо ступней и рук – ракушки. Какая-то дрянь капает сквозь щели в столе на камешки внизу. Липкая и густая. С его телом вытворили какую-то вудуистскую херню, жертвоприношение.
В футболке что-то шевелится. Блин, это ж сердце его. Как в научном эксперименте, когда у лягушки сердце все еще бьется после того, как она издохла. Ё-моё! Двигается вверх внутри футболки, к горловине.
Вылезает краб, вползает бочком в водоросли, которые вместо волос. Подбираю его за клешню и швыряю примерно на пляж.
Ё-моё. А вдруг то был Скок? Надо было хорошенько приглядеться.
Там, где у Скока были уши, сейчас две здоровенные розовые ракушки. Подношу одну к губам.
– Скок, – говорю туда, – что происходит?
Прикладываю к уху. Там сидит звук, вроде как волны или как дыхание. Прислушиваюсь внимательно – и тут слышу голос. Громче и громче.
– Фрэнк, – он говорит. – Фрэнк.
Оборачиваюсь и вижу Скока – вылезает из кустов в одних плавках, а с ним Мила с маской в руке. Она вытирает волосы полотенцем, машет мне и двигает к своему контейнеру.
– Что скажешь, Фрэнк? – Скок мне, а сам показывает на херню на столе.
– Что за херня? – спрашиваю.
– Да просто девчонки дурили.
Рассказываю ему, что́ я подумал, так он со смеху чуть не обделывается. Предупреждаю, чтоб не смел меня выстебывать перед остальными. У него самого ночь прошла по всем статьям хорошо. Моя тоже – просто в другом смысле. Он сгребает вещи со стола и топает в душ по-быстрому.
– Там кофе варится, – кричит он на ходу. – А потом можем на свежую голову прикинуть нашу кампанию.
Мила с Тарой приносят какой-то зерновой завтрак и плошки. Убирают капающую дрянь со стола – разлитый перед этим томатный сок. Элис уехала в город – летом она работает в страховой компании у своего бати.
Насыпаю себе того, что они принесли. Это мюсли. Матерь как-то раз притащила коробку, но в итоге никто это есть не захотел и мы отдали ее соседу Джону Билли Макдермотту, голубям его на корм. Такое и впрямь голубям в самый раз. Джон Билли сказал, что за горсть этого дела у него на чердаке смертоубийство случалось.
Скок возвращается.
– Вкуснятина.
– Сами делали, – говорит Тара.
Если честно, оно правда вкусно: много всяких кусочков. Молоко чуток не очень, но, похоже, оно ореховое. По-моему, это лишает его права называться молоком.
После завтрака Скок достает свою склянку и втирает щепотку себе в нос. Считает, что оно действует, говорит, уловил запах мыла в душе. Что это за запах, впрочем, сказать толком не может. По-моему, он дурака валяет: знает, что мылу положено пахнуть.
Миле с Тарой скоро пора – какая-то тема с китами в Корке, другой пляж.
– Увидимся попозже? – Мила спрашивает. – Вы сегодня тут потусуете?
Скок явно создал у них впечатление, что мы тут зависаем без всякой цели. Хорошая ночка – и он имя свое забудет. Мы уезжаем сегодня.
– Вообще-то мы пытаемся здесь кое-кого найти, – он им. – Вот чего мы вообще сюда приехали. Верно, Фрэнк?
Я пожимаю плечами.
– Вроде поисков приключений, – добавляет.
Надо бы сказать что-нибудь, прежде чем он перегнет палку. Объясняю, что у моего Бати была подруга, с которой он потерял связь и которую хотел найти, и я услышал от родственницы, что той женщине может быть важно узнать, что случилось с Батей. Звучит все это довольно жалко.
– И где примерно она живет? – спрашивает Тара.
Я объясняю, что этого толком не знаю, – возможно, место называется Глен-что-то-там. Фамилия – Кайли. И тут же они выхватывают телефоны и давай гуглить, и в Фейсбуке рыться, и все прочее. Будто я это все сам до сих пор не проделал.
