Искатель. 1989. Выпуск № 06 - Любовь Лукина

— Вы не возражаете против этого, Лукас? — спросил сэр Томас.

Лукас бросил на меня злобный взгляд, но не ответил.

— С другой стороны, — сказал я, — думаю, что если вы подадите в отставку, на этом будет положен конец.

Он посмотрел на главного распорядителя.

Сэр Томас кивнул.

— Да, Лукас, ограничимся этим. Подайте заявление об отставке сейчас же в письменном виде. Если мы его получим, я не вижу причин предпринимать что-либо еще.

Это значило отделаться просто пустяком, но Лукасу в тот момент даже такой исход, наверное, казался трагедией. У него было напряженное бледное лицо, уголки губ подергивались.

Сэр Томас жестом показал ему на письменный стол. Уэйнрайт на негнущихся ногах, пошатываясь, подошел к столу, сел и написал несколько слов, которые я прочитал впоследствии. «Прошу освободить меня от должности директора Службы безопасности Жокейского клуба. Лукас Уэйнрайт».

Потом Лукас направился к двери. Поравнявшись со мной, остановился, поглядел на меня пустыми главами.

— Что на свете может остановить вас? — спросил он.

Я не ответил.

То, что могло меня остановить, — моя сильная рука, которая обеспечивала мою независимость, — лежала сейчас на моем колене.

Чарлз повез меня обратно к себе в Эйнсфорд.

— Тебе все равно придется явиться в суд но делу Тревора Динсгейта, — сказал он по дороге.

— Быть простым свидетелем не так уж плохо.

Мы нашли Чико на кухне. Он сидел за столом с кружкой чая.

— Привет, — сказал я.

— Привет, что они сказали сегодня? — спросил он. — Главные шишки.

— Они слушали. Лукас подал в отставку. Делу конец.

— Не для нас.

— Нет, не для нас.

— Что мы будем делать?

— Надо подумать.

— Я бы не мог… — Он замолчал. Он выглядел усталым и подавленным.

— Я тоже.

— Сид… Я думаю… С меня хватит.

— И что ты будешь делать?

— Учить мальчишек дзюдо.

Мы уныло допили чай, чувствуя себя разбитыми и слабыми и испытывая к себе жалость. Я не могу продолжать, если он откажется, подумал я. С ним работа приобретала смысл. Его естественность, добродушие, жизнерадостность — я не мог обойтись без них.

Помолчав, я сказал:

— Тебе станет скучно.

— Почему? Могу выступать в Уэмбли, не калеча себя, и учить маленьких разбойников.

Я потер лоб — порез еще болел.

— Во всяком случае, на прошлой неделе ты собирался прекратить нашу работу, — сказал он.

— Видишь ли… мне не нравится быть…

Я не договорил.

— Битым, — закончил он.

Я посмотрел ему в глаза. В них я видел то же, о чем говорила его интонация: понимание, что это слово имеет два значения. Намек на иронию. Жизнь возвращается.

— Да, — я криво усмехнулся. — Мне не нравится быть битым. Никогда не нравилось.

— Что же тогда — будьте прокляты, мерзавцы! — сказал он.

Я кивнул.

Мы продолжали сидеть на кухне, но после этого разговора нам стало немного легче.

Три дня спустя, в понедельник вечером, мы вернулись в Лондон. Чико, несколько опасаясь, все же решил поехать со мной на мою квартиру.

— Что я тебе говорил, — сказал Чико, занося мой чемодан в спальню.

Мы спустились вниз к машине, которую я поставил перед домом, и я отвез его домой.

— В пятницу я уеду на несколько дней. Позвоню тебе, когда вернусь.

— Значит, отныне имеем дело только с милыми, безобидными мошенниками? — воскликнул Чико.

— Крупных — ни-ни, — сказал я.

Мы спустились вниз, он ухмыльнулся, помахал рукой, сел в машину, и я отвез его.

Вернувшись к своему дому, я обогнул его и оказался у гаража. Отворил дверь и въехал внутрь. Затем вышел из машины, запер дверцу и положил ключи в карман.

— Сид Холли, — послышался голос Тревора Дннсгейта.

Наверное, в этот момент я напоминал каменное изваяние.

Я знал, что это случится. Когда-нибудь, где-нибудь, как он предупреждал. Его угроза была нешуточной.

Я медленно повернулся к нему.

Динсгейт стоял на свету, недалеко от входа. В руках он держал дробовик, дула которого смотрели в мою сторону. Слева от меня и позади были кирпичные степы, справа — машина.

— Я ждал вас, — сказал Динсгейт.

Не спуская с меня глаз и по-прежнему держа под прицелом, он нащупал рукой дверь, потянул ее с силой, и она скользнула вниз, почти до пола, отрезав нас от внешнего мира,

— Я ждал вас несколько дней. В прошлый четверг ко мне явились двое полицейских. Звонил Джордж Каспар. Жокейский клуб предупредил меня, что они собираются возбудить дело. Мой адвокат сказал, что у меня отнимут букмекерскую лицензию, мне запретят появляться на скачках и, может быть, посадят в тюрьму. С четверга я жду вас.

В его голосе, как и прежде, слышалась угроза.

— Полиция приходила в лабораторию. Мой брат потерял работу, с его карьерой покончено.

— Поплачем, — сказал я. — Вы оба вели азартную игру и проиграли. Вам чертовски не повезло.

— Я пришел, чтобы сделать то, о чем говорил.

Я тоже вел азартную игру… и проиграл…

— Я пришел, чтобы выполнить свое обещание. Разнести вашу руку в клочья. — Он сделал паузу. — Почему вы не просите, чтобы я этого не делал? Почему не становитесь на колени и не просите, черт побери?

Я не отвечал и не двигался.

Он издал смешок, в котором не слышалось веселья.

— Моя угроза вас не остановила? Я думал, что остановит. Я думал, что никто не станет рисковать потерей обеих рук только ради того, чтобы погубить меня. В вас очень мало благоразумия.

В общем, я был с ним согласен. Внутри меня била дрожь и я боялся, что он заметит ее.

— А вы и глазом не повели. — сказал он.

Он играет со мной, пронеслось в голове. Динсгейт наверняка знает, как я боюсь. Любой на моем месте был бы напуган до смерти. Он хочет, чтобы я запросил пощады… Но я… этого не сделаю.

— Я пришел сюда, чтобы выполнить обещание. Я уже несколько дней думаю об этом. Представляю вас без рук… с двумя пластиковыми крючками.

Будь ты проклят, сказал я про себя.

— Сегодня я начал думать о себе. Отстрелю я Сиду Холли правую руку, а что будем со мной? — Его взгляд становился все более напряженным. — Я буду доволен, что расправился с вами, превратил вас в полного калеку. Я отомщу… страшная, сладкая месть… И что еще я получу? Наверное, десять лет. За особо тяжелое телесное повреждение могут дать и пожизненный срок. Обе руки… могут посчитать особо тяжелым повреждением. Вот о чем я думал сегодня, сидя здесь. И еще я думал о том, что все будут против меня, если я лишу вас второй руки. Лучше просто убить вас…